Двор. Книга 3 - Страница 10

Чеперуха покачал головой:

— Малая, а вдруг тебе опять сделается плохо? Если у человека один раз было плохо с головой, где гарантия, что не повторится опять?

— Ладно, — Клава Ивановна приподнялась, немного кружилась голова, — я вижу, Иона, из тебя получился бы неплохой доктор. Приведи няню, ты возьмешь меня на руки, а она принесет вещи. Не стой как заколдованный. Делай, как я сказала.

Пришла няня, собрала вещи, Иона взял на руки Клаву Ивановну, удивился, какая легкая на вес, как будто школьница, не хватает только формы и пионерского галстука, и так втроем пошли через весь коридор в палату. Больные смотрели вдогонку, говорили про Иону, какой заботливый муж и настоящий друг, теперь такого днем с огнем не найдешь.

— Слышишь, — сказала мадам Малая Ионе, — что про тебя думают люди. Как легко бывает ошибиться, когда видишь человека только с хорошей стороны.

Койка, которая досталась мадам Малой, оказалась очень удачная, у самого окна, которое выходило на Троицкую улицу. Клава Ивановна попросила няню, чтобы принесла еще одну подушку, голова будет лежать выше и можно будет все время через окно видеть улицу. Няня ответила, что, во-первых, сегодня уже поздно, а во-вторых, на подушки в больнице дефицит.

— Малая, — встрял в разговор Иона, — дай только команду, и Чеперуха принесет дюжину подушек, чтобы с того света позавидовала сама царица Катерина.

Няня весело засмеялась, как будто очень смешно, а мадам Малая подождала, пока та закончит смеяться, и сказала:

— Что сегодня уже поздно, это просто отговорки. А что на подушки в больнице дефицит, это фальшивые отговорки и поклеп. Пришлите ко мне утром сестру-хозяйку, я сама поговорю с ней.

Няня пожала плечами и объяснила, что на самом деле есть свободная подушка, которая была под покойницей, и если больная согласна, она сейчас принесет, только чистых наволочек больше нет, надо ждать до завтра, а пока подушку можно положить под простыню или, если больной больше нравится, под матрац, где голова.

Мадам Малая велела няне, пусть принесет подушку, какая есть. Подушка сильно слежалась, Иона стал взбивать с такой силой, что, казалось, весь пух вылетит, задвинул под матрац, все равно было низко, пришлось сложить валиком, теперь получилось очень удачно: достаточно было повернуть голову, и Клава Ивановна могла видеть в окно весь тротуар напротив и даже хороший кусок мостовой.

— Ну, Малая, — Иона развел руками, — с местом тебе так повезло, что лучше даже мечтать нельзя.

— Ципун тебе на язык! — сказала Клава Ивановна. Старый Чеперуха схватился за голову, только сейчас сообразил, какую допустил оплошность, как будто чужое несчастье может быть для кого-то удачей, но тут же получил неожиданную поддержку от женщины, которая лежала по соседству с мадам Малой:

— Человек хотел сказать приятное и не обязан держать в уме, что где-то рядом несчастье. Жизнь так устроена, что всегда где-то рядом, если все время оглядываться, найдется какое-нибудь несчастье.

— Иди, Чеперуха, — сказала Клава Ивановна, — тебе должно быть неинтересно слушать эту философию на постном масле. Бирюку и всем остальным передай, чтобы завтра к Малой не приходили. Я буду требовать, чтобы меня выписали домой.

Иона сделал все, как просила мадам Малая, но майор Бирюк пришел на другой день, принес в кульке мандаринки и объяснил, что хотел посмотреть, как устроилась больная, а заодно, если состояние позволит, обсудить кой-какие вопросы.

По внешнему виду и цвету лица у мадам Малой, улыбнулся Бирюк, противопоказаний для серьезного разговора он не видит.

— Я знаю, зачем ты пришел, — перебила Клава Ивановна. — Ты сел в калошу с Чеперухой, когда он вслух заступался за доктора Ланду, а теперь хочешь взять реванш и рассчитываешь получить Малую в свидетели насчет тарарама, который случился у нас во дворе вчера. Так вот, Бирюк, это я первая набросилась на Иону, а не он на меня. Я сама принесла ему шкалик, чтобы вместе выпить за нашего доктора Ланду, который не сегодня завтра вернется домой.

— А как насчет наших чекистов, у которых всегда была такая работа — расстреливать людей? Ты, Малая, запамятовала эти талмуды местечкового Пини-балагулы.

— Бирюк, ты слышишь свои слова! — Мадам Малая тряхнула кулаком. — Иона Чеперуха — одессит от своего прадеда, а не местечковый балагула! Намеки твои мы понимаем без переводчика.

— Я тебе, Малая, — засмеялся Бирюк, — надо будет, своего переводчика дам. Мотя Фабрикант. Матвей Ананьевич. Мужик, каких среди москалей и хохлов три года ищи — не сыщешь. А сейчас прими привет от Феди Пушкаря. Я в прятки с тобой не играю.

— И я, Андрей Петрович, с тобой в жмурки не играю. Ты пришел к Малой в больницу, чтобы поставить в известность, какого сексота имеешь в лице Феди Пушкаря. На это я тебе отвечу, майор Бирюк: Пушкарь — чужой человек в нашем дворе. И если ты хочешь тоже быть чужим, тогда слушай и передавай, где надо, все слова, все разговоры соседей, какие дошли до тебя от Феди Пушкаря.

— Малая, — Андрей Петрович взял больную за руку, погладил, — я тебе верю, как самому себе.

Клава Ивановна хотела убрать руку, но после этих слов невольно задержала, майор погладил вторично и сказал:

— Выздоровеешь, можно будет собраться дома втроем. Клава Ивановна убрала руку, зажмурила, как будто от внезапной боли, глаза.

Андрей Петрович усмехнулся:

— Если захочешь. А не захочешь — так и не будем собираться втроем. А забывать, мать, не забывай: Дегтярь умел слушать своих соседей.

— Андрей Петрович, покойный Дегтярь говорил мне, что ты собираешься оставить военную службу и перейти на гражданскую. В связи с этим, предвидел Дегтярь, могут иметь место перемены в атмосфере, которая многие годы складывалась в нашем дворе. Я хотела бы знать, как ты относишься к этим словам сегодня, когда Дегтяря уже нет с нами, а семья майора Бирюка занимает видное место среди жильцов и соседей.

— Ну, — весело засмеялся Андрей Петрович, — тебя, Малая, не поменяю ни на кого!

А насчет перемен, какие могут быть во дворе, Бирюк сказал, не Малой у него спрашивать, а ему у Малой. Перед уходом гость поставил в известность, что уезжает в Германию, сделал кулаком рот фронт и попрощался: «Ауф видерзеен!»

В первых числах июля майор Бирюк вернулся из Берлина в Одессу. Первым делом как демобилизованный офицер встал на учет в военкомате. Полковник, военком Сталинского района, задержал у себя в кабинете, захлопнул дверь, спустил собачку английского замка, чтоб никаких, засмеялся, случайностей, а то лезут целый день, иной раз приходится дежурному, на которого все шишки валятся, идти на подмогу.

— Учитывая, что времени в обрез, — сказал полковник, — ты в двух словах, майор, обрисуй, как там в мае—июне Лаврентий Павлович давал уроки немецким товарищам. Тут до нас, — военком повел пальцами в воздухе, — доходит всякое. Говорят, Ульбрихту втык сделал, чтоб не спешили с колхозами. И нормы рабочим на заводе чтоб не повышали. А геноссе, из партийного руководства, на словах приняли, а на деле продолжали свое. И получилась заварушка в Берлине. На улицах наши ребята в танках расчехлили орудия. Слух был, что стреляли. Ты видел: стреляли?

Насчет танков майор подтвердил: танки на улицах были. Стреляли?

— Не знаю, товарищ полковник, — сказал майор.

— Понятно, не знаешь. А Берия с ребятами нашими встречался? Я в сорок втором, в августе, видел его с генералом Тюленевым в штабе Закавказского фронта. Положение, сам знаешь, какое было в те дни. Берия прибыл не один, говорили, своих людей привез. Помню, и сын его был с ним, с виду пацан, лет шестнадцать-семнадцать. Серго. Генерал Тюленев, командующий фронтом, хлопал по плечу хлопца, прижимал к себе, как своего. Берия, в шутку, кулаком грозил то ли сыну, то ли генералу. С юмором получилось. Тепло. У грузин это, знаешь, в натуре: душевность такая, сердечность. Но с генералами, говорили, круто держался. И Тюленеву, командующему, хлопцы рассказывали, разгон давал. По-сталински.

Полковник засмеялся. Андрей Петрович улыбнулся, видно было, что сцена встала перед глазами, и дал свое объяснение: Берия был представителем ставки, от самого товарища Сталина, соответственно и функции. Какая картина была в Берлине, когда приезжал Берия, Андрей Петрович сказал, что сам Лаврентия Павловича не видел, от других офицеров тоже ничего в этом плане не слышал. А что генерала Чуйкова, главнокомандующего советских войск в Германии, отозвали в Москву и назначили верховным комиссаром в Германии Семенова, который до того был политическим советником Советской контрольной комиссии в Германии, это известно всем из газет. Семенов — человек с опытом, работал в органах, до войны был советником полпредства в Германии. Гитлера, развел руками Андрей Петрович, видел живьем, в полный рост.