Двойной бренди, я сегодня гуляю - Страница 12

— Благодарю, — сказал Лаи, принимая из её рук шпильку. Он сидел на пуфе так, как может сидеть только барнардец — очень прямо, словно его затянули в корсет. Он почти не наклонился для того, чтобы заняться шнурком.

— На вас была вся моя надежда, — улыбнулся он, орудуя шпилькой. — Представляете, какой конфуз перед пленарным заседанием? О, кажется, пошло…

Лаи уверенно распустил последний узел и церемонно возвратил шпильку Лике.

— Не знаю, что бы я без вас делал.

Он зашнуровал сапог и поднялся.

— Я подожду вас с Патриком у выхода, — прибавил он.

После того, как за ним закрылась дверь, Лика секунду стояла в растерянности. Она никогда раньше не видела его таким. Хотя — кто знает, что творилось у него внутри тогда на Марсе? Зная, что стояло за тридцатью страницами доклада, не удивишься, что он психанул под самый конец…

В номере стоял незнакомый запах. Лика не сразу сообразила, что это лосьон Лаи. Многовато лосьона, досадливо подумала она, похоже, он и затылок протирает. Резким движением протянув руку к кондиционеру, она переключила режим очистки воздуха на более мощный. Затем надела цветочный венок, пристегнула к поясу скатку с портативным компьютером и вышла.

Лаи дожидался её у выхода в парк, один. Коннолли всё ещё не было. Барнардец поглядывал на часы.

— Куда же Патрик запропастился? — пробормотал он. — Мы опоздаем.

— Виктор, до открытия заседания ещё час, — Лика сунула ему под нос программку. — Вы слишком нервничаете.

— Возможно, — согласился Лаи, сразу обеими руками расправляя узел шейного платка. Лика заглянула ему в лицо.

— Вы боитесь, что вас спросят… про то, что вы не хотите рассказывать?

— Я же отлично понимаю, что скверно поступил тогда по отношению к Мэлори, — сказал Лаи. — А дивиденды в итоге достались мне.

И что он за существо, в который раз поразилась Лика. Он чуть не погиб тогда на Марсе, а думает о том, как он поступил с Мэлори.

— «Скверно»! Всё никак не отучитесь говорить языком старинных романов. Только Мэлори не оттуда герой.

— Кто знает, — неопределённо произнёс Лаи. Желая отвлечь его, Лика облокотилась на балюстраду и стала разглядывать парк.

— У вас отличные оформители, — сказала она. — Смотрится чудесно. Особенно вон та скульптура.

— А, — небрежно отмахнулся Лаи. — Обыкновенная копия. Откуда в гостиничном парке возьмётся подлинник Миая Эйи?

Имя ничего не говорило Лике. С завтрашнего дня засяду за изучение истории барнардского искусства, подумала она. И, чтобы как-то поддержать беседу, спросила:

— Эта статуя условная или кого-то изображает?

— И да и нет, — с юмором ответил Лаи. — Видите ли, теоретически это Науит, герой древнего эпоса.

— А практически? — подыграла Лика. Статуя представляла коленопреклонённую фигуру воина в латах, опиравшегося на меч. Взор его был устремлён вниз; пышная волнистая прядь, украшавшая его голову, спускалась до пояса и как бы развевалась на ветру. Копия не копия, но Миай Эйи, очевидно, здесь то же самое, что у нас Донателло, подумала Лика.

— Практически? Во-первых, никто ещё не доказал, что Науит вообще существовал, — Лаи вскарабкался на балюстраду и уселся, цепляясь носками сапог за каменные столбики — ловко, как подросток. При этом он ухитрялся сохранять свою барнардскую осанку.

— Ну, это можно сказать про девять из десяти персонажей в искусстве, — возразила Лика.

— А во-вторых, — продолжал Лаи, сидя спиной к статуе, — доспехи совершенно неправильные. Таких вообще никогда не бывало. И в ту эпоху не носили локон чести. Тогда выбривали только виски, а волосы собирали в узел.

— Виктор, вы археолог до мозга костей, — засмеялась Лика. Лаи бросил на неё лучистый взгляд из-под густых тёмных бровей.

— То есть зануда?

— Разве я это говорила?

Сидя на балюстраде, он оказался чуть выше её и мог рассматривать её сверху вниз.

— Хороший выбор, — галантно произнёс он.

— Вы о чём?

— О цветах. Очень благородные цветы, они вам идут.

— Надеюсь, — смутилась Лика, потрогав венок из белых душистых звёздочек. Вдруг он увидел, как улыбка сошла с её лица.

— Виктор… Что там делается? Похоже на несчастный случай…

Её расширившиеся зрачки уставились куда-то в пространство за его спиной. Он спрыгнул с балюстрады и поставил локти на мрамор, присматриваясь.

— Кажется, кому-то стало плохо, — негромко ответил он.

Под самой статуей Науита собралась небольшая толпа, обступившая женскую фигуру на земле у постамента. Рослая для барнардки, пожилая брюнетка в голубом плиссированном платьице пыталась подняться, потом схватилась за сердце и снова осела на песок. Люди вокруг тревожно переговаривались.

— Почему нет врачей? — испуганно прошептала Лика. — В парке есть камера наблюдения?

— Разумеется, как во всех общественных местах… Вот они.

Лаи указал на слетевший с крыши гостиницы аэромобиль. Машина приземлилась на дорожке в нескольких шагах от места происшествия. Дверца распахнулась, и оттуда вылезли двое с чемоданчиками.

Лаи привалился к балюстраде. Лика продолжала следить за происходящим в парке. Двое стояли на коленях, из-за них едва виднелось разметавшееся по земле голубое платье. По лицам людей вокруг Лика угадала худшее.

— Ох, Виктор…

— Что? — обернулся он.

— Боюсь, они не успели.

Оба перевесились через балюстраду. Медики держали руки раскрытыми ладонями кверху. Лика неоднократно видела этот жест в барнардских кинофильмах и знала, что он означает. Толпа подавленно расходилась.

— Умерла, — сказал Лаи. Он был бледнее обычного. Двое врачей поднялись с колен, один из них сходил к машине за носилками, и они стали укладывать тело. Дальнейшего Лика не видела. Она отвернулась.

— Дурная примета, — вдруг сказал Лаи. Он смотрел вниз, себе под ноги. Потом поднял руку и механическим движением поправил красно-жёлтую шапочку, и без того безукоризненно сидевшую на его бритом черепе. Барнардские мужчины не обнажают головы, чтобы почтить мёртвых. Они вообще не снимают головных уборов на публике — разве что в единственном случае, настолько страшном, что землянам про это даже думать нельзя… Как раз такой случай произошёл в экспедиции на Марсе.

— Дурная примета? В смысле — встреча с покойником?

— Не могла она выбрать более подходящее время, чтобы умереть, — вместо ответа обронил Лаи, пиная столбик балюстрады. Лика поняла, что на него снова находит.

— Почему именно перед пленарным заседанием? — мрачно сказал он. — Не очень ободряет, когда перед твоим выступлением у тебя на глазах кто-то умер.

— Заждались? Простите, ребята, задержался…

Патрик Коннолли сбежал к ним по ступеням, на ходу сворачивая компьютер и стараясь затолкать его в трубку у пояса.

— Что это с вами? Вы как в воду опущенные…

— Ничего особенного, — натянуто усмехнулась Лика. Коннолли подозрительно глянул на них.

— Ничего особенного?

— Да, всё в порядке, если не считать того, что здесь только что прямо перед нами умер человек.

Коннолли понял, что она не шутит. Не зная, что сказать, он повернул голову в сторону Лаи. Некоторое время слова не шли у него с языка.

— Кто умер? Отчего? — глупо спросил он и сам застыдился глупости своего вопроса, но никто не заметил этого.

— В парке. Старуха, — сказал Лаи. — Упала вон там, возле памятника. Сердечный приступ. Медицинская служба не успела.

— А, — сказал Коннолли. — Понимаю… — Потом прибавил: — Но ведь вы всё равно ничем не могли помочь…

— Не в этом дело, — сказала Лика.

— Ладно, — вздохнул Коннолли. — Пойдёмте, за нами уже пригнали машину.

Марс, экспедиция D-12. 7 ноября 2309 года по земному календарю (8 сентября 189 года по марсианскому).

Больше всего на свете Мэлори ненавидел свой «волевой подбородок». Этому подбородку мог бы позавидовать любой актёр древних вестернов — выступающая, твёрдо очерченная кость, круто вогнутая впадина под нижней губой, глубоко прорезанная вертикальная ложбинка по центру. Но природа лгала без зазрения совести. Этот подбородок изображал то, чем Мэлори не был. И он стыдился своего лживого, самозваного подбородка, как стыдятся родственника, пойманного на подделке древнегреческой керамики. Это была одна из причин, по которой он так и не смог полностью привыкнуть к необходимости бриться и чистить зубы в присутствии женщин — особенность станционного быта, вызывавшая у него острую идиосинкразию.