Двойная ставка на смерть - Страница 21

— Ну что же, если ты доверяешь Септимусу Ли, — произнесла Фелисити, — ты заслуживаешь всего того, что может с тобой случиться.

Доулиш вел машину по тихим лондонским улицам — по вечерам боковые улицы были почти пустынны, затем свернул на набережную Виктории, чтобы избежать более плотного потока машин в западной части города. Он не обращал внимания на огни над рекой, мысли его сосредоточились на Билле Триветте, Септимусе Ли и Фелисити. Почему Фелисити была так уверена в том, что Сепу Ли нельзя доверять? Женская интуиция? Он не смеялся над такими вещами — уже не раз оказывалось, что ее интуиция подсказывала куда более верные ответы, чем вся его логика и рассудительность.

Доулиш припарковал машину и направился к входу на станцию «Майл-энд-роуд». Он был начеку. Фелисити-то он сказал, что никто не мог подделать голос Триветта, но разве это невозможно? Голос был не из тех, которые трудно имитировать, и каждый, кто пожелал бы назначить ему, Доулишу, такую вот встречу, понимал, что уж к Триветту он пойдет непременно.

Доулиш вышел на платформу.

На платформе было пусто, лишь у стены стоял человек. Свет от фонаря падал на его потрепанную кепку и куртку — это, несомненно, был Триветт, одетый так, чтобы не отличаться от жителей Ист-Энда. Только Доулиш мог узнать Триветта при таком тусклом свете.

Доулиш подошел к нему.

Триветт не улыбнулся и даже не кивнул. Это был очень плохой знак.

— Пат, — сказал Триветт. — За эту встречу меня могут выгнать из полиции, но петля вокруг твоей шеи затягивается. Сегодня вечером был убит Корес.

Доулиш стоял, думая об испанце, чью жизнь он спас, вовремя прибыв в отель «Литтон». И теперь Корее, друг Фернандеса, убит. Преступление следует за преступлением.

— Известно, кто убийца?

— У нас есть двое свидетелей, которые видели, как в больницу входил человек, — Триветт говорил очень тихо. — Высокий человек, твоего сложения, со светлыми волосами. Любой из этих свидетелей покажет под присягой, что это был ты. — Он замолчал, Доулиш тоже хранил молчание, и Триветт взорвался: — Какого черта ты ходил к Коресу, не предупредив меня?

— Я там не был, — мягко произнес Доулиш.

— Не будь идиотом! Ты был там, тебя видели, Пат, я-то знаю, что ты не убийца, я знаю, что ты не связан с этим делом, но больше я ничего не могу для тебя сделать! Такие улики игнорировать невозможно. Некоторые в Скотленд-Ярде уже намекают на то, что я не предпринимаю никаких решительных шагов только потому, что ты мой близкий друг. Не удивлюсь, если утром меня отстранят отдела. Такая вот история.

— Я не был в больнице. — повторил Доулиш.

— Отлично, — прорычал Триветт. — Ври до тех пор, пока сам в свое вранье не поверишь.

— Я не лгу, — настаивал Доулиш. Триветт молчал, следовательно, убедить его не удалось. — Билл, — Доулиш попробовал подойти с другого бока, — что ты знаешь о Септимусе Ли?

— Он провел семь лет за решеткой за растрату. Больше ничего такого я о нем не слыхал. Твой друг Морис Гейл обо всем знает. В последние несколько дней Ли шнырял по Ист-Энду. Это ты ему приказал?

— Да.

— Ладно, все это напрасная трата времени. Пойми, наконец, — Триветт был вне себя от ярости, — тебя видели недалеко от того места, где был убит Корее, за полчаса до того, как было найдено тело. Я должен еще что-то сказать?

— Нет, — сказал Доулиш. — Нет, Билл. Спасибо.

— Если ты будешь дома завтра утром, — предупредил Триветт, — к тебе, скорее всего, придут. Лучше б тебе иметь хорошую историю наготове, — Триветт выбросил сигарету, и она прочертила в темном воздухе яркую дугу. Он повернулся и пошел прочь так быстро, словно от этого зависела его жизнь. Да, петля затянулась.

Доулиш вышел на улицу, Триветт уже растворился в толпе. Он доказал свою дружбу, но из-за этого он сам оказался в неприятном положении, ибо предал Скотленд-Ярд и свой долг.

Безумие! Бред какой-то!

Слова Триветта могли означать только одно: наутро Доулиша арестуют по подозрению в убийстве, и никто не поверит, что накануне, во время убийства Кореса, его в больнице не было. «Исчезни, — вот что на самом деле сказал Триветт, — или попадешь в тюрьму. Если ты действительно сам хочешь довести это дело до конца, не возвращайся домой. Беги».

Да, Доулиш понял все правильно.

Если б это сказал ему кто-нибудь другой, он мог бы предположить, что это — ловушка, уловка, придуманная специально для того, чтобы заставить его бежать и тем самым как бы признать свою вину, но Триветт не мог так поступить.

Было четверть десятого. Подходящее время, чтобы посетить «Жидкое золото», тот ресторан в Сохо, о котором говорил Септимус Ли.

Доулиш ехал не спеша и прибыл на Дин-стрит в тринадцать минут одиннадцатого. Ресторан он узнал легко — по освещенной неоном золотой бутылке на фасаде. Доулиш припарковал машину и направился к входу. Многое и прежде зависело от того, насколько честен Септимус Ли, но еще важнее это было теперь. Если удастся поймать, допросить и выудить правду у О’Флинна и Чарли, тогда картина предстанет перед Триветтом совсем в ином свете.

Сеп — это, несомненно, был он — стоял на другой стороне улицы, прислонившись к витрине. Доулиш сказал себе, что этому парню надо еще многому учиться — какого черта так демонстрировать себя? А вдруг это делается намеренно? Если он участвует в заговоре и получил вполне определенные инструкции, будет ли он стоять таким вот образом, на виду у всех?

До Ли оставалось всего метров тридцать, когда кто-то ударил Доулиша по ноге. Он упал, ударившись о тротуар. Кто-то нанес ему удар по голове, и другой человек крикнул: «Я схватил его! Схватил! Давайте сюда пистолет!»

Доулиш понял, что его заманили в ловушку. Он услышал выстрел. Откуда-то издалека раздался полицейский свисток, топот ног, чей-то голос продолжал орать: «Суньте ему пушку».

К нему бежали люди.

К нему бежала полиция, и если полиция схватит его, всему конец.

Потом он почувствовал, как кто-то засовывает ему в карман пистолет, и понял, что это пистолет убийцы.

У него оставался единственный шанс.

Возле него были двое, к нему подбегали еще люди, и он уже различал каску приближавшегося полицейского. Но за углом стоял его «хамбер» — о, только бы успеть добежать до него!

Доулиш рванулся вперед.

Это некоторым образом походило на извержение вулкана — мгновение назад он лежал на тротуаре, совершенно неподвижный, а сейчас взлетел вверх, как пружина. Он ударил одного — человек рухнул, другого он буквально всадил в витрину. Послышался звон бьющегося стекла — словно раздался взрыв, на мгновение оглушивший всех. Он услышал крики, пронзительную трель полицейского свистка, но теперь впереди никого не было, и он понесся по улице. Свернул за утл — вот его «хамбер»… И тут он увидел, как кто-то возится у заднего колеса машины.

Он услышал легкий свист выходящего из проколотой шины воздуха.

Кто-то позаботился о том, чтобы у него не осталось ни единого шанса.

Он инстинктивно продолжал бежать перед.

И тут он услышал чей-то голос:

— Пат!

Фелисити? Не может быть, Фелисити дома, она…

— Пат!

Это была она! Это Фелисити высовывалась из какого-то автомобиля. Это Фелисити кричала и размахивала руками. Голос у нее был такой пронзительный, что Доулиш испугался. Он подбежал. Фелисити распахнула дверцу. Преследователи были всего в двадцати метрах, когда Фелисити втащила его в машину и нажала на стартер. Доулиш рухнул на заднее сиденье: он был совершенно беспомощен и очень боялся за Фелисити. Затем он услышал, как ровно заработал мотор. Они свернули за угол, звук мотора перекрывал все другие звуки, хотя Доулиш легко мог представить их себе — трель полицейского свистка, крики — мужские и женские, причитания людей, склонившихся над сползающим на землю телом Септимуса Ли…

Тормоза взвизгнули.

Машина петляла по улицам.

Он сел, выпрямившись, способность соображать мало-помалу возвращалась к нему. Он увидел Фелисити, напряженно вцепившуюся в руль. Преследования не было, но полиция может воспользоваться радио, и тогда эта машина их не спасет.