Движение - Страница 8

Она хлопнула себя по колену, показывая, что хочет встать. Дождь уже зарядил не на шутку, за ними наверняка выслали слуг. Каролина встала и повернула к Софии локоть, чтобы та оперлась.

Курфюрстина между тем продолжала:

— Сэр Исаак реформировал английскую денежную систему, которая была худшей в мире, а стала лучшей.

— К чему я и клоню. Ваши слова означают только, что у английской монеты отличная репутация. Идёмте отсюда.

Каролина тянула Софию на одну из расходящихся дорожек. Внезапно она остановилась. Даже хорошо зная сад, сложно было сообразить, в какую сторону идти. София почувствовала её нерешительность.

— Давай переждём дождь в павильоне, — сказала она, кивая размокшим фонтанжем на диагональную дорожку, ведущую к каменой беседке на самом краю сада.

Каролине не хотелось углубляться так далеко за деревья, тёмные и шумливые под дождём.

— Может быть, лучше вернуться к большому фонтану? Наверняка нас будут искать там.

— Если нас найдут, нам придётся оборвать разговор! — вознегодовала София.

Спорить было бесполезно. Они повернулись спиной к фонтану и вступили в просвет между деревьями.

— Это всего лишь вода, — философски заметила Каролина. Софии, впрочем, надоело мокнуть, и она тащила Каролину вперед, заставляя прибавить шаг.

— Я тебя поняла, — сказала София. — Денежная система, основанная на золоте и серебре, имеет абсолютную ценность.

— Как абсолютные пространство и время сэра Исаака, — задумчиво проговорила принцесса. — Её можно проверить в пробирной купели.

— Однако если ценность основана на реноме, как у акций на Амстердамской бирже, или на ещё более абстрактной концепции движения…

— Как в динамике Лейбница, в которой пространство и время суть порядок вещей…

— Она становится непознаваемой, изменчивой, уязвимой. Движение денег может порождать какую-то реальную ценность…

— Разумеется! Люди постоянно извлекают из него реальные деньги!

— Но она не выдержит проверки огнём при испытании ковчега.

— Что за ковчег? — спросила Каролина.

Вместо ответа София резко дёрнула принцессу за локоть и стала на неё заваливаться. Каролине пришлось согнуть колени и обхватить Софию свободной рукой, иначе бы они рухнули вместе.

— Бабушка? Вы хотите туда? — Каролина взглянула на тёмную полосу деревьев слева от дороги. — Вы хотите к Тойфельсбауму?

Может быть, София передумала идти в беседку и решила укрыться под деревьями.

С губ Софии сорвалось что-то невнятное, а за шумом дождя трудно было бы разобрать даже отчётливую речь. Однако слова Софии не были отчётливыми; Каролина вообще сомневалась, что это слова. Повиснув на Каролине, старуха запрыгала на одной ноге, волоча другую. Так они добрались до калитки. Тойфельсбаум, «чёртово дерево», окружала кованая ограда, как будто его надо держать в клетке.

София кивнула на калитку, потом подняла взгляд на Каролину: половина её лица молила, половина обмякла и не выражала ничего. Каролина взялась за щеколду и, только ощутив под рукой холод мокрого железа, вдруг поняла: у Софии удар. Она не впервые видела эти симптомы, просто на таком знакомом и любимом лице их труднее было узнать. Мгновение принцесса стояла неподвижно, держась за калитку, словно некие чары обратили её в хладный металл. Надо было бежать за помощью, звать врачей.

И тут София глянула на садовую дорожку. Глянула украдкой. Она, ничего в своей жизни не делавшая исподтишка!…

София не могла говорить, еле стояла на ногах, — но понимала, что происходит. Она боялась, что их увидят. Боялась, что её потащат во дворец, будут отворять кровь. Боялась притворной жалости в лицо и глумливых перешёптываний за спиной. Инстинкт гнал её забиться в самый дальний уголок сада и умереть там.

Каролина распахнула калитку, и они шагнули в темноту.

Тойфельсбаум София вывезла как диковинку из родового имения в Гарце. Это растение стелется по земле, вползая на всё, что попадается на пути; мощное, как настоящее дерево, но вьющееся, как лоза, оно беспорядочно ветвится, оплетая камни и другие стволы. Изгибы ветвей иногда походят на локти или колени, а сами ветви, жилистые и гладкокожие, кажутся переплетением множества диковинных чудищ. Гарцские лесорубы ненавидят его и уничтожают, где только встретят, но здесь София дала ему разрастаться свободно. И Тойфельсбаум отплатил ей за доброту, приняв курфюрстину и принцессу в свои мощные объятия. Каролина усадила Софию в изгибе ветвей, подальше от холодной земли, а сама села рядом и положила голову умирающей себе на колени.

Дождь то ли перестал, то ли от него частично защищала листва. Время замедлило ход, покуда две женщины слушали стук капель. Каролина гладила седые волосы Софии, держа её за ту руку, которая ещё отзывалась на прикосновения. По всему саду разлились тишина и покой. И наконец Каролина почувствовала, что жизнь ушла из руки, которую она сжимала в своей ладони, и из самой Софии.

У неё оставалось множество вопросов о том, как быть королевой. Она могла бы задать их под Тойфельсбаумом, но это было бы неуместно, а София всё равно не сумела бы ответить.

Вернее, не сумела бы ответить словами. Последний ответ, единственно важный, был приготовлен заранее: время и место. Своей смертью курфюрстина передала ей то последнее, что хотела.

— Я принцесса Уэльская, — сказала Каролина. Сказала это себе.

Вестминстер-холл чернел на берегу Темзы, как будто некое небрежное божество, торопливо возводя небесный свод, опрокинуло сюда лохань сумерек. Неоднократно делались попытки слегка его оживить или хотя бы спрятать за позднейшими добавлениями. Болота, на которых он стоял, засыпали и сровняли, чтобы дать место болезненным разрастаниям основного дворца. Некоторые из них возводились как аббатства, другие — как форты, третьи — как жилые дома, и все потом использовались как-то иначе. Человек, вступивший в этот пёстрый лабиринт, если у него были компас и твёрдая голова, чтобы не затеряться среди множества зданий, мог проникнуть в Вестминстер-холл.

Он был пуст. О да, в южных углах за дощатыми баррикадами разместились два судебных присутствия, а по боковым стенам, как плинтусы, тянулись прилавки, чтобы господа, проходящие через гулкую пустоту, могли купить книги, перчатки, нюхательный табак и шляпы. Однако это лишь подчёркивало загадочную огромность Вестминстера: для чего возводить здание столь большое, что в нём приходится выгораживать здания поменьше? Резные ангелы на концах выступающих консольных балок смотрели на корыто серого пространства. Голые стены и потемневшие от времени стропила высоко над головой выдавали в нём непомерно увеличенный пиршественный чертог викингов. Беовульф мог бы войти сюда и потребовать рог с мёдом: он бы чувствовал себя здесь гораздо вольготнее, чем люди в париках, стремительно пробегавшие по каменному полу, словно горностаи через темнеющую поляну в страхе перед совой. Здания поменьше, которые лепились рядом с Вестминстер-холлом, нарушая архитектурное единство его арочных контрфорсов, куда больше подходили для заговоров, махинаций, разврата и таинственных ритуалов — извечных занятий рода человеческого. Потому-то все и спешили забиться в боковые отнорки, оставляя центральное пространство суровым ангелам.

Если мрачная пустота в сердце Вестминстера и имела какое-то назначение, то она выполняла ту же функцию, что полое пространство, составляющее большую часть виолончели. Струны, дека, смычок и сам музыкант — всё снаружи. Ничего не происходит в тёмной глубине, однако ничто не работало бы, не будь центральной полости, удерживающей части в правильном соотношении друг с другом, невзирая на постоянное напряжение струн, и резонирующей в лад с малейшим их колебанием.