Дверь в стене тоннеля - Страница 9
Она показала на бедро и тут же прикрыла его полой кимоно. Глаза ее снова расширились от ожившего в памяти ужаса.
– Он сидел на одеяле. Он был живой и тяжелый… Я закричала и стряхнула его с одеяла. И он побежал.
– Кто – «он»?
– Паук! Паук-птицеед. Из коробки… Он был живой. Почти как живой. Он быстро-быстро выбежал на лоджию. Я видела, как он вскарабкался на спинку кресла. А потом такой легкий стрекот раздался, и он вжик – сиганул вниз. По той леске, которую ты видел.
– Это твоя леска?
– Нет. У меня ничего подобного не было. Он сам. Он знал, куда бежал… Это не глюки, ты не думай. У меня крыша в порядке. Но он сидел на одеяле. Я видела. У меня ночник горел. Он испугался. Когда я его стряхнула, он шмякнулся на пол. Он тяжелый был… Ты не веришь? Вот от него же и осталось. Вот, смотри.
Она подняла с пола прозрачный шприц-тюбик.
– Он ткнул им меня в бедро, но в кармане кимоно лежала заколка для волос. Она кожаная, я в Венеции купила. Вот она – видишь? Он ее не проколол.
Еремеев повертел в пальцах кусочек тисненой кожи, каким модницы перехватывают волосы в пучке. Он знал по Афгану, как подобные пустяки не раз спасали жизнь счастливчикам. У него самого валялся в ящике стола портсигар с застрявшей пулей.
– Я же говорил тебе, они постараются тебя убрать. Имитация суицида, чего проще…
– Чего-чего?
– Суицида. Ну, самоубийства на почве стресса, пережитого в Шереметьеве. Все очень логично: не смогла пережить позора, изнасилования…
– Да ничего же не было!
– А ты откуда знаешь?
– Мне врачи в Склифе сказали.
– А записка?
– Это не я писала. Почерк мой. Но я не писала.
Еремеев посмотрел записку на свет.
– Смоделировали на компьютере. Потом аккуратно обвели. Дешевая работа… Листок не из твоего блокнота?
– Кажется… Он попросил как-то, торопясь, листок бумаги. Записывал что-то на бегу… Мой, точно. Это он подделал…
– Такой рослый с усами подковой вниз, как у Мулявина?
– Да. Ты его знаешь?
– Он внизу. Сидит в «мерсе» с напарником.
– «Мерс» белый?
– Белый.
– Тогда он… Он поднимется. У него ключи есть.
За зеркальной стеной глухо стукнул противовес лифта. Еремеев машинально посмотрел на часы: половина четвертого.
– Это он! – вскрикнула Карина, прислушиваясь к шуму поднимающейся кабины. Внутренние стены небоскреба были слишком тонкими для громких звуков. – Пожалуйста, запри дверь!
Она сама метнулась в прихожую, но Еремеев успел схватить ее за руку.
– Ложись! Немедленно падай на пол. Ты уже мертва. Понимаешь? У нас считаные секунды. Делай, как я говорю! Ну!
Карина покорно опустилась на палас, раскинула руки, при этом коварное кимоно приоткрылось в самых соблазнительных местах, так что Еремеев, сам того не желая, стянул одеяло и принабросил его на «умершую». Он опрокинул фужер в изголовье, швырнул на пол подушку и сбросил телефонную трубку. На глаза ему счастливо попался «кодак» – автомат, лежавший на журнальном столике, он схватил его и ринулся в прихожую – «носом к шторму», как говаривал командир подводной лодки, распахнул дверь и вышел в холл. Навстречу ему двигался усатый амбал, хозяин белого «мерса». Тот слегка оторопел при виде распахнутой двери и странного типа, выходящего из квартиры подруги. Не дав опомниться, Еремеев сунул ему под нос красную книжицу:
– Московский уголовный розыск. Прошу быть понятым и подписать протокол осмотра места происшествия.
– Чего случилось-то? – настороженно спросил верзила.
– Обычный суицид. Самоубийство на нервной почве, – как можно равнодушнее пояснил Еремеев. – Проходите. Мне еще второй понятой нужен.
И он уверенно нажал кнопку соседского звонка. Парень нехотя вошел в квартиру и замер в прихожей, опасливо разглядывая «труп» на полу. Вспышка еремеевского «кодака» заставила его вздрогнуть. Следователь несколько раз заснял место происшествия, причем в последний раз в кадр попал и ночной визитер, отраженный в зеркальной стене.
– Вы ее знакомый? – спросил Еремеев.
– В первый раз вижу. Я вообще-то не на этот этаж ехал. Мне выше.
На лице Карины не дрогнул ни один мускул. «Молодец, хорошо играет, – мысленно похвалил Еремеев. – Ей бы на Таганке…»
– Протокол подпишете?
– Нет. По судам потом затаскаете. Некогда мне. Вон соседи пусть пишут.
Из-за плеча парня выглядывала старушка в ночном халате, выбежавшая на звонок.
– Что случилось-то?! Ой, господи!.. Такая молодая. Сердце? Сейчас молодые мрут, как мухи. Все мрут – и старики, и молодежь. Ну и времечко окаянное!
Владелец «мерседеса» направился к лифту, а соседку Еремеев вежливо, но твердо выпроводил из квартиры и захлопнул дверь.
– Воскресай! – разрешил он Карине. Та медленно, точно и в самом деле отходила от смертного сна, поднялась, подошла к зеркалу.
– Боже, на кого я похожа?!
– У нас очень мало времени! Сейчас твой кавалер очухается, и придет сюда вместе с подельником. Собирайся!
– Куда?
– Куда угодно. Но сейчас нужно немедленно уйти отсюда. Слышишь?
– Да, – робко повиновалась она его жесткой напряженной воле.
– Возьми с собой документы, деньги, ценности. Кое-что из одежды. Но самый минимум.
Последнее распоряжение было явно неточным: то, что женщине покажется минимумом, мужчина унесет в двух чемоданах. Гардероб в прихожей по своим габаритам, как и по своей значимости в этой квартире, делил пальму первенства с широченной кроватью. Карина швыряла в объемистую адидасовскую сумку платье за платьем, батники, кофточки, юбки, туфли…
– Уймись! – остановил ее Еремеев. – Одевайся сама.
– Во что?
О, это был чисто женский вопрос, столь хорошо ему знакомый. Тут можно было безнадежно завязнуть во всяких «это мне не идет» и «это сейчас не носят». Голосом, не терпящим никаких возражений, Еремеев рубанул сплеча:
– Джинсы. Кроссовки. Свитер. Куртка. По-походному! Три минуты и никакого марафета!
Он еще раз глянул вниз с лоджии. Белый «мерс» все еще стоял у подъезда. Ждут «труповозку»? Или снова поднимутся оба? А зачем? Похоже, усатый поверил в удачный исход своей акции. А если не поверил? А если спросил себя или напарник спросил его – как так быстро оперативники успели узнать про самоубийство да еще прибыть на место, спустя каких-то полчаса? Да так, что их никто не заметил? Что, как придут разбираться?
– Быстрее, быстрее! – торопил он Карину.
Та все же успела приникнуть к зеркалу, стирая тушь под глазом. Последними в бездонную сумку полетели косметичка и кимоно. Еремеев успел добавить туда и фотоаппарат. Все!
Он сам застегнул молнию и забросил лямку на плечо. Тяжелая, черт… Карина захлопнула дверь и заперла все три замка.
Они вошли в кабину лифта, исписанную фломастерами, как стены поверженного рейхстага. Еремеев нажал подплавленную сигаретой кнопку третьего этажа. Но между седьмым и шестым надавил красную клавишу «Стоп». Встали.
– Подождем пока не уедут. Нам деваться больше некуда. Выход из подъезда только один.
Карина присела на сумку, устало уронила голову на колени, обтянутые голубыми джинсами.
– А как ты узнаешь, уехали они или нет?
– Выждем время – выгляну… Уедут, куда они денутся… А если на твой этаж начнут подниматься – услышим. Вторая шахта рядышком.
– А если не они начнут подниматься?
– Кто еще в пять утра попрется на твою верхотуру?
– Мало ли… Кто-то ночным авиарейсом прилетел, из аэропорта приехал…
– Кто-то уже приехал. Из аэропорта… Будем ждать. У нас времени вагон и маленькая тележка.
– А если они догадаются, что мы тут сидим?
– Ну и зануда же ты!
– Я – Дева. А Девы они все продумывают до мелочей…
– А я – Стрелец. Стрельцы они очень нахальные, и у них всегда на удачу расчет…
– Сколько времени прошло? Я часы забыла…
– Десять минут.
– А как будто полчаса…
– Ждите. Ждите долго.
– Спать хочется…
– Ну и вздремни.
– Вздремнешь тут… Сами себя в клетку засадили.