Дверь в стене тоннеля - Страница 12
Карина дернулась и обеспокоенно оглянулась. Еремеев снял наушники.
– Ты чего?
– Прошел знакомый один. Из нашей фирмы…
– Он тебя заметил?
– Кажется, нет.
– Есть доброе морское правило: если ситуация кажется тебе опасной, считай, что она опасна. Выходим!
Они вышли на станции Пушкино и сейчас же затерялись в пестрой толпе привокзального торжища. Судя по рассказам отца, оно очень походило на «шварцмаркеты» в послевоенной Германии. Тем более что добрая половина товаров здесь была немецкого производства. А уж водка – почти вся «шнапс».
Еремеев купил для подарка бутылку «Никольской», на этикетке которой был изображен псевдорусский казак с дворницкой бородой, в обкомовском «пирожке», сдвинутом на манер папахи, с витыми немецкими погончиками на зеленом мундире. Пусть Тимофеев, природный казак, к тому же Николай, потешится над этой «Никольской». Бутылка в чемоданчик не влезла, пришлось произвести кое-какую переукладку. Парень с нагрудной табличкой «Куплю ордена, золото, иконы» заглянул через плечо:
– Почем ордена, дядя?
– По литру крови за каждый. Племян-ничек…
– Я серьезно…
– И я не шучу.
– Совок ты непроцарапанный, – сплюнул парень с рыжим «ирокезом» на стриженой башке.
– А за «совка» схлопотать можно, пизьнесмен хренов, зелень подкильная, рвань дешевая…
– Но-но, не очень-то!..
Незадачливый бизнесмен на всякий случай подался поближе к синей «Волге», на лобовом стекле которой белел лаконичный плакатик: «Куплю все».
– Ну, ты, купец х…в, продай тачку.
– Не продается.
– Да брось ты. Все продается. Почем брал?
– Десять тыщ зелеными.
– Ясно, что не деревянными. Двенадцать плачу.
– Это как, серьезно, что ль?
– Я ж сказал – не шучу.
Еремеев достал из чемоданчика пачку долларов. Карина с интересом следила за их торгом, невольно подзадоривая парня одним лишь своим присутствием.
– Ну, это подумать надо, – процедил «ирокез».
– Чего тут думать, две тысячи чистого навара. Сколько тебе, христопродавцу, нужно икон продать, чтоб столько огрести?
– Ну, это смотря какие иконы…
– Пробег большой?
– Сорок тысяч накрутил.
– Годится. Где на учете?
– В Сергиевском ГАИ.
– Поехали. У меня там знакомые. Враз переиграем.
Еремеев по-хозяйски распахнул заднюю дверцу, швырнул на сиденье Каринину сумку. Сам сел рядом с водителем, умостив на коленях «тревожный» чемоданчик.
– Ну, трогай!
Парень вырулил на Ярославское шоссе, и широкая, в соснах по обочинам, магистраль понеслась под колеса.
«Ирокез» врубил приемник, подцепив на антенну какой-то очередной эстрадный вопль. Еремеев поморщился, хотел попросить убавить громкость, но не стал. В этом орище тонул для чужих ушей их разговор с Кариной.
– Ты что, серьезно хочешь купить эту тачку? – спросила она.
– Да. Мне нужны колеса.
– Выбери что-нибудь получше.
– Мне не нужна иномарка. Меня устраивает «Волга».
– Чем? На нее бензина не напасешься.
– Зато она по нашим дорогам. Кирпич можно возить, цемент. Строиться буду.
Это была полуправда. Конечно, машина великое подспорье для строительных дел, но помышлял он о ней и раньше, до пожара, лелеял мечту посмотреть Россию от Москвы до Владика с четырех колес. Теперь и вовсе полезно было бы отскочить от столицы куда-нибудь подальше Хотькова и подольше, чем на грядущее лето… Куда? Еще есть время выбрать. Да и с майором потолковать бы не мешало.
– Девушку вот только высадим в Хотьково – и в Сергиев, – предупредил Еремеев «ирокеза». Тот молча кивнул рыжим гребнем.
– А что я буду в Хотькове делать? – обеспокоенно спросила Карина.
– Подождешь меня у моего приятеля. Я приеду, будем совет держать – что, куда и когда… Кстати, ты знаешь почему Хотьково Хотьковым назвали?
– Почему?
– А тамошний монастырь принимал на ночлег всех странников-паломников – хоть кого, Хотьково.
– Далеко оно, это Хотьково?
– Да за четверть часа домчим.
Доехали и того раньше: минут за десять, свернув с Ярославки под виадук и налево, пронеслись мимо дорожного щита с названием древнего городка, а там и холмистая панорама старинного монастыря открылась, бесцеремонно обстроенного кирпичными параллелепипедами жилых блоков. На самом въезде в город их обогнал зеленый рафик, а вслед за ним стремительно пронеслась голубая «мазда». Она поравнялась с микроавтобусом, и тут из открытых ее окон грянули в два ствола автоматные очереди. Били почти в упор недолго, но верно. «Рафик» завилял, чиркнул бортом в надолбу телеграфного столба и опрокинулся поперек узкой шоссейки, заскользил к мостику через Ворю.
Все произошло в считанные секунды. «Ирокез» даванул на тормоза, всех бросило вперед, Еремеев пребольно вдавился в свой чемоданчик, но все же успел упереться руками в панель. «Волгу» юзом нанесло на крышу микроавтобуса – железный скрежещущий удар, звон стекла, боль во лбу и последняя мысль – конец…
Все же мысль была не последней, так как тут же высветилась другая – «жив!»
Жив был и «ирокез», а главное – Карина, она отделалась легкими ушибами. Смазав с рассеченного лба кровь, Еремеев выбрался из помятой «Волги», заглянул в искореженный рафик. Водитель, пожилой мужчина, придавленный мотором, не подавал признаков жизни. Глаз мельком отметил два пулевых попадания в голову – кончен. Пассажир, сидевший рядом – через кожух двигателя – хрипел и дергался, пуская из изуродованного рта кровяные пузыри. Двое парней в салоне тоже еще были живы, хотя и прошиты навылет. Проще всего было вытащить того, что сидел, а сейчас полулежал, рядом с водителем. Еремеев открыл почти не пострадавшую дверцу и крикнул побледневшему «ирокезу»:
– Помоги!
Но вместо рыжего на помощь бросилась Карина. Они уложили захлебывающегося кровью парня на траву. Рана его была ужасна: пуля раздробила нижнюю челюсть, и к тому же он ткнулся лицом в лобовое стекло – глотку забивало стеклянное крошево и кровавый кляп иссеченного языка. Раненый задыхался. «Еще минуты три – и асфиксия», – профессионально отметил Еремеев. В нем вновь ожили полузабытые навыки и рефлексы. Все было как в Афганистане: разбитая изрешеченная машина, обочина, раненые… Не было только медицинской сумки под рукой.
– Аптечка есть? – крикнул он бизнесмену.
– Нет.
– Ну и дурак. Тащи мой чемоданчик!
По старому доброму правилу, заведенному еще с курсантских времен, Еремеев всегда носил в заднем кармане брюк перевязочный индивидуальный пакет. Сегодня утром он израсходовал его на Дельфа, пополнить же не успел.
– У меня есть вата! – вспомнила Карина.
– Давай сюда.
Он вытащил из чемоданчика бутылку водки, скрутил колпачок и сполоснул руки. Обмотав указательный палец ватой, смоченной водкой, он попытался очистить глотку от стекла. Но это плохо удавалось.
– Булавку английскую! Ну?! – умоляюще посмотрел он на помощницу. Карина растерянно шарила по джинсам, куртке.
– Шпилька подойдет?
– Годится.
Обеззаразив шпильку водкой, он оттянул язык пострадавшего, проткнул кончик шпилькой… Теперь надо было приколоть, примотать шпильку к нижней губе, но той просто не было и в помине, как не было и нижней челюсти. Он попытался пристроить ее к узлу галстука, но не нашел чем примотать. Время летело, раненый уже синел от удушья.
«Трахеотомия!» – вспыхнуло в мозгу.
– Держи! – передал шпильку с оттянутым языком Карине. Та, сморщившись, отвернулась, чтобы не видеть лишний раз кровавое месиво вместо человеческого лица. Из того же незаменимого чемоданчика Еремеев извлек свой флотский кортик, протер клинок водкой и, нащупав под кадыком горло, вонзил острие меж хрящевых колец, затем повернул несколько раз, расширяя отверстие, и парень вздохнул… Страшный это был вздох, с кровавым всхлипом, хрипом. Но все же вздохнул и раз, и два, и в третий раз грудь его живительно приподнялась.
«Трубку бы!.. Рояль тебе в кустах!»
Однако же осенило: достал из куртки шариковую ручку, зубами вытащил затылочную пробку, откусил пишущий узел, выплюнул его вместе со стержнем и получилась вполне медицинского вида – прозрачная даже! – трубка. Промыл ее бесценной «Никольской» и вставил вместо выдернутого кортика. Все! Этот почти в безопасности. Что с другими? Других вытаскивали через заднюю дверцу салона, поддев ее монтировкой. Сначала выволокли тело двадцатилетнего парня в японской куртке с рекламной надписью «Nikon» на спине. Он уже не стонал и не дергался. Еремеев развел пальцами веки: смерть глянула на него широкими зрачками своей жертвы.