Двенадцать евреев, которые изменили мир - Страница 74

Строки его, с их звуковым напором, разнообразием словесных регистров, сложностью и утонченностью синтаксиса, поражают даже на фоне русской поэзии XX века — а уж ей-то великолепия не занимать. В нем соединились две ее главные традиции: с одной стороны, строжайшая выверенность Ахматовой и Мандельштама, с другой — отчаянное новаторство, которое обычно связывается с футуризмом, но которое сам Бродский связывал скорее с Цветаевой. Его стихи суть серии почти математических приближений к бесконечно малому и бесконечно большому — к небытию и к тому, что отрицает небытие. Это речь, которая остается, когда нет ничего, кроме полной темноты.

Язык долговечнее человека, а ритм и вовсе неистребим. В январе 1996 года Иосиф Бродский окончательно ушел в мир языка и ритма, тот мир, который он всегда ощущал своим — куда более обширным и ценным, чем мир истории. За семь лет до своей кончины, в стихотворении «На столетие Анны Ахматовой» Бродский сказал:

Страницу и огонь, зерно и жернова, секиры острие и усеченный волос —

Бог сохраняет все; особенно — слова прощенья и любви, как собственный свой голос.

В них бьется рваный пульс, в них слышен

костный хруст, и заступ в них стучит; ровны и глуховаты, поскольку жизнь — одна, они из смертных уст звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.

Великая душа, поклон через моря За то, что их нашла, — тебе и части тленной, что спит в родной земле, тебе благодаря обретшей речи дар в глухонемой Вселенной.

Философ в поэзии и поэт в философии, Иосиф Бродский говорит с нами о смысле жизни и смерти, о сути мироздания, о величии и низости человека, и разговор этот — в расчете на Вечность. Как тут не вспомнить Кьеркегора: «Что такое поэт: Несчастный человек, носящий в душе тяжкие муки, с устами, так созданными, что крики и стоны, прорываясь через них, звучат как прекрасная музыка».

Содержание:

Предисловие

Вступление. Вечные странники

МОИСЕЙ: освободитель и законодатель

НОСТРАДАМУС: великий провидец

СПИНОЗА: Бог един и вечен

РОТШИЛЬД: патриарх и его династия

МАРКС: идеолог Новейшего времени

ФРЕЙД: между Я и Оно

КАФКА: гений безумного мира

ТРОЦКИЙ: поверженный кумир революции

ШАГАЛ: избранник муз

ЭЙНШТЕЙН: творец нового мира

ДУНАЕВСКИЙ: гусляр эпохи

БРОДСКИЙ: последний классик