Две войны (СИ) - Страница 38

“Не верь ему, Джей Ти, - так бы сказал ему единственный верный друг, которого он лишился в бою на холме Гвен, - он пытался отнять твою жизнь. Не вздумай довериться ему после этого. Его исправит только могила, так подтолкни предателя к ней”.

Джастин часто слышал в голове голос Кристофера, но он понятия не имел, жив ли его друг, или быть может, он уже гниет в земле, как Ллойд и Костерман. Калверли не знал этого, но, представляя себе образ Гейта, такого же весёлого и бесшабашного как обычно, с его сумасбродными шутками и едкими подколками - Джастину становилось хоть на миг, но значительно легче. Ни один человек в мире не мог заменить ему лучшего друга, неизвестная судьба которого тревожила его день изо дня.

Для себя Джастин уже решил, что Майкл полезен, хотя мало ему нравился и ещё меньше вызывал доверие. Той ночью Розенбаум принёс ему тряпку, смоченную в уксусе, для того чтобы промыть плечо, и бинты для перевязки раны. После исчез на несколько минут и вернулся с миской засоленной говядины и кукурузной каши - Джастин от чистого сердца поблагодарил его и накинулся на еду, пока Майкл занимался его ранами. На следующий день Майкл привёл Джастина на лесопилку и в этот день Калверли понял, что паек, который тот отдал ему, был его собственной порцией и рассчитан на два дня. Такой жест доброй воли вызвал в Джастине смятение и зародившуюся симпатию к Майклу.

Продовольственные пайки были очень малы и часто удерживались за различные проступки и нарушения, в результате чего, практически все заключённые здесь солдаты Конфедерации голодали; Джастину казалось крайне странным, что Майкл был одним из тех немногих, кто не гонялся за крысами и мышами. В южных лагерях, которых было всего-то два, действительно было очень плохо с едой - Джастин знал это по рассказам Костермана; но янки, следуя своим принципам, сделали все условия содержания “бунтовщиков-конфедератов” ещё хуже, чем на юге. Условия были ужасные: один из пяти заключенных в этих стенах умирал от голода или болезни каждую ночь. Здесь свирепствовала холера, оспа и дизентерия; Майкл настаивал на том, чтобы Джастин как можно меньше общался с остальными пленниками во избежание заражения, но Калверли настолько осточертело слышать исковерканный говор северян, что он почти и не прислушивался к советам новоиспеченного товарища и старался, по возможности, больше общаться с конфедератами.

“Если меня сморит болезнь, Эллингтон точно не притронется ко мне”.

Повозка Джастина катилась следом за первой телегой, на передке которой орал и махал бичом краснорожий солдат, давая указания пильщикам. Калверли коротко глянул на Майкла, который находился на помосте сверху бревна рядом с другими верхними пильщиками, занятыми своими деревьями - они просто физически не успевали раскраивать бревна. Если палачу-сержанту и приспичит на ком-нибудь оторваться сегодня, то это непременно будет Майкл и ещё несколько человек, которых легко можно уличить в отлынивании от своей работы, и тогда под ударами бича никто из них не сможет доказать, что старался уложиться в сроки из последних сил.

Сержант что-то сказал дневальному управляющему солдату, ехавшему впереди повозок, и тот пришпорил своего коня, направляя обратно к штабу, но, проезжая мимо Джастина он остановился и окликнул южанина, заставив Калверли удивлённо замереть.

- Малыш Дикси, на сегодня твоя работа окончена. Пить будешь?

Услышав надоедливую кличку, которой янки называли всех пленников, Джастин поднял больные слезящиеся глаза. С коня на него смотрел молодой человек, до омерзения идеально выбритый и причёсанный, сытый и чистый. Он молча разглядывал Джастина с видом знатока выбирающего сыр на базаре, и Калверли понятия не имел что ему сказать; а стоит ли вообще отвечать? Возможно, это очередная провокация и скажи он хоть слово - получит десять ударов плетью за невежество, а попроси глоток воды – забьют до смерти.

“Не дождешься”. Джастин упрямо опустил голову.

- Небось, язык проглотил. – Обиженно буркнул солдат, тронув коня. - Иди, блядь, за мной и не рыпайся, приказано стрелять по ногам, если что.

Удивлению Джастина не было придела, и он удрученно последовал за странным северянином, размышляя, что этому парню нужно от него, если он опустился до того, чтобы предложить пленнику воду: всё равно, что дерьмо руками месить. Обычно янки не марались разговорчиками со своими поверженными врагами.

В его внешнем облике не было ничего отталкивающего, кроме, пожалуй, жуткого произношения англоязычных слов, присущего всем жителям севера, и синего мундира - Калверли начал думать, что от обилия этого цвета его вскоре начнёт воротить.

“Если бы мне довелось встретиться с этим человеком не на войне, я бы принял его за европейца”. Солдата нельзя было причислить к красавцам или же, напротив, назвать его уродливым - скорее в меру симпатичным, за счёт свежести и той доли упрямства, которое присуще человеку только в молодые его годы, пока жизнь не вышибает эту черту характера. Джастин на собственном опыте убедился, что такое лицо может принадлежать только тому человеку, которому ещё не довелось пройти тяготы жизни на войне, а посему выходило, что молодой солдат – новобранец, ни разу не участвовавший в боях, присланный служить в личный состав капитана Эллингтона. Зависть и непонятная радость кольнули сердце при виде этого подвижного безбородого лица, с живыми голубыми глазами, которые пока не видели жесточайших схваток, крови друзей… Ему ещё не приходилось бежать грудью на пули, оставлять за собой павших, неподвижно, молча лежащих однополчан или стонущих о помощи раненых. Джастин сам не раз видел презренный блеск в глазах солдат, решительные лица молодых людей, которые только и мечтали вырваться на поле боя и давил в себе желание крикнуть им: «Идиоты! Каждый из вас имеет возможность убить вражеского солдата, даже лишись вы одной руки или обеих ног, но покойник сделать это не в состоянии». Джастин знал, что это не по уставу, знал, что солдаты его просто не послушают и через час уже кинутся на янки, веря, что они бессмертны, а их имена никогда не появятся в списках убитых, зато навеки останутся в песнях. Смерть Джастин считал слишком серьёзным событием, чтобы относиться к ней легкомысленно.

Калверли зажмурился, отгоняя от себя воспоминания, напоминая себе, что перед ним северянин – враг, и он, возможно, ещё окажется по ту линию фронта, и, наравне с остальными, будет забирать жизни его соотечественников. Джастин впился тяжелым взглядом в янки: этот парень искренен, а такие глаза не могут утаивать злобу и жестокость, потому что демон, порождающий эти чувства, ещё не поселился в этой душе. Джастин видел его насквозь и чувствовал смутное желание удостовериться.

- Если я сейчас дёрнусь, сделай мне одолжение, рядовой, выстрели в голову.

Будничный тон, которым была произнесена эта фраза, видимо привел того в полное замешательство. Его лицо выражало непривычную мягкость и в тоже время взгляд был серьезен, но растерян, словно бы солдат не до конца понимал суть сказанного. Джастин полностью убедился в правильности своих суждений касательно этого человека, и его губы тронула легкая улыбка, видимо неправильно расцененная.

- Не положено… - сдавленно сказал мальчишка, разом поникнув, став не по своему положению хрупким, будто вся показушная важность мигом улетучилась, подхваченная осенним ветром.

“Ещё бы”.

- Думаю, ваш капитан очень расстроится, потеряв свою игрушку.

Солдат рассеяно натянул поводья, останавливая коня. Они уже прошли весь рабочий сектор: первый барак рабочего отделения, застывшие у котельной валы каменного угля и кокса, которые грузили на тачки десяток южан, прошли мимо людей копающих ров. «Синий» слез с коня и, одёрнув одной рукой свой мундир, пригладил светлые волосы каким-то неровным, скомканным движением, после чего неуверенно произнёс:

- Твоё имя Джастин, вроде бы?

- Вроде бы. - Угрюмо буркнул Калверли, останавливаясь в двух метрах от него: ближе подходить к управляющим - было запрещено, так как это несло угрозу для жизни солдат и строго наказывалось.