Две войны (СИ) - Страница 30

— Послушай, я просто хочу тебе помочь. Я тут уже неделю… С той самой ночи.

Джастин понял, что Майкл имеет в виду их неудавшийся побег, но слушать об этом у него не было ни желания, ни сил. Он не мог снова вспоминать о Ллойде — воспоминания причиняли ему жуткую боль.

— Поэтому поверь, я знаю, что говорю. Тебе надо срочно идти работать, иначе нарвешься на наказание, а этого ты явно не переживешь. Нет, лучше тебе пока отлежаться, а то загнешься еще… — Джастин признался себе, что его немного удивляет то, как этот человек рассуждает о том, что для него лучше. Довольно неожиданный поворот, учитывая, что неделю назад он готов был пустить ему пулю в лоб. — Да. Иди-ка ты лучше туда, где очнулся. Помнишь дорогу? Здесь довольно большая территория, если хочешь, я могу провод…

— Пошел ты со своими проводами к черту, урод! — Джастин заковылял прочь, перебирая в уме только что услышанное.

Значит, их всех троих поймали при попытке к бегству. Видимо, этот проклятый Розенбаум где-то просчитался: неразумно было с его стороны доверять янки — дикари севера никогда не держат своего слова. Возможно, они подумали, что он содействовал побегу офицера, за что и кинули его сюда.

«Поделом ему, чертовой крысе. Видимо, даже янки сочли его предателем».

Выходит, кто не работает — оказывается в лучшем случае в кандалах, тех, что в центре на плацу, у всех на виду, а в худшем — в выгребной яме среди кучи трупов. Теперь остается только «нарваться на наказание», как выразился этот чертов предатель, и тебя спокойно отправят к праотцам. Джастин неожиданно развеселился, вопреки своему горестному положению, горько скривив окровавленные губы в улыбке, вдруг осознав, что ни одна из этих замечательных перспектив расстаться с жизнью его не радует.

Несколько пленников спешно проходят мимо, озирают его внимательно, ибо он, по видимому, не похож на других; новизна его присутствия на этой адской местности выделяет его, привлекая внимание. Джастин смотрит на них: это люди с застывшими, как у дохлой рыбы, глазами. Они идут, тесно прижавшись друг к другу, и кажется, что жизни в них нет; а затем лейтенант вновь погружается в оцепенение своего отчаянья, как раненная черепаха под панцирь.

Почему-то вспомнилась плотоядная ухмылка капитана, его холодные глаза и ядовитые речи, его грубые руки и дикий смех… Вот кто должен умереть в этом зловонном аду. Вот чья жизнь действительно оправдывает такую низменную смерть, такую же отвратительную и гадкую, как само его существование. Да, именно так. Джастин уже давно призывает смерть, а что, если не для себя? Пускай она придет за этим отродьем. Эллингтон ее заслуживает, как никто другой среди этих людей. Почему он и его соотечественники обязаны предавать друг друга, убивать за кусок хлеба, сражаться и проливать кровь, терять близких? Это все вина таких людей, как Александр Эллингтон и его отец, который сейчас, возможно в этот самый момент, проделывает то же самое с его родным братом в Луизиане. Джастин понял, что у него просто нет права умирать, оставив в живых эту скотину, чтобы тот продолжал убивать и издеваться над людьми. Он уничтожит мерзкого северянина, сбежит и отправится прямиком к Моргану, и генерал уже не сможет отвертеться от разговора: Джастин, если потребуется, выбьет из него право на личный состав и сам поведет армию в Луизиану, на помощь Джеффу. Теперь он знал, что делать, и мир показался не настолько грязным и безнадежным. Есть цель, есть план, есть надежда.

***

На следующий день Эллингтон, как и обещал, снова объявился. Точнее сказать, Джастин проснулся утром от пинков. Боль пришлась по расслабленному после сна телу, как молот по раскаленному железу, заставив его изогнуться под этими ударами, словно мягкое железо, принявшее ту форму, которую ему диктовали удары молота. Джастину даже показалось, что из глаз действительно посыпались искры, но удостовериться в этом ему не дали. Все тот же сержант-моряк, с уродскими пятнами на лице, бесцеремонно вздернул его на ноги и повел впереди себя к штабу. Сломанные пальцы на правой руке протяжно заныли, и офицер подавил болезненный стон. Его вывели за ограждение сектора 67. Лысый детина остановился у главных ворот и показал пропуск солдату: небольшой кусок бумаги, заверенный подписью и печатью Эллингтона. Как понял Джастин, этот документ позволял входить и покидать территорию лагеря. Оказавшись по ту сторону забора, он сразу же принялся разглядывать мощеный двор. Калверли насчитал двенадцать пеших солдат, прохлаждающихся по периметру, и четырех караульных. Двое на северной вышке и двое на западной, с той стороны, где начиналась лесополоса, переходящая в сотни акров дикой земли, тянущихся через горы и холмы на запад и восток, — туда лежала его дорога.

Джастин на мгновение замешкался, вдруг осознав, что эти леса наверняка кишат янки и, возможно, самым сложным его заданием будет не просто сбежать из лагеря, а дойти до железной дороги. Вероятно, вторая задача окажется просто непосильной, но отказываться от задуманного Джастин не желал, как и думать о том, что его ждет в незнакомых лесах среди врагов, — тоже не хотел. Слишком много задач, слишком мало времени и так много препятствий на пути. Внешний двор был не столь большим, как могло показаться сначала, однако, чтобы тщательно осмотреть все полуразрушенные, источенные дождями арки и узкие каменные сооружения, некогда служившие своим хозяевам мостами между двумя крыльями старого замка, могло потребоваться гораздо больше времени. С северной части осыпались балконы, когда-то служившие верандами третьего и четвертого этажей, завалив своими обломками северный фасад. На их месте сейчас, подобно черным, беззубым ртам, зияли заваленные камнями комнаты. Большая цилиндрическая башня в западном крыле замка с навесными бойницами на парапете, увенчанная вычурной крышей с множеством маленьких шпилей, служила, скорее всего, смотровой вышкой, что решительным образом затрудняло побег через лес с запада, однако другого пути не было. Видимо, жилой частью замка считалось только южное крыло и часть западного — все остальное оставалось в аварийном состоянии, и янки в те части замка не совались.

— Иди, чего встал! — в спину больно ударили дулом винтовки, и Джастин, очнувшись, понял, что стоит на одном месте, впиваясь взглядом в далекие овраги, поросшие соснами холмы, долины и горы, покрытые деревьями, переходящие в луга и перелески.

Он до одури нервничал и стремился просчитать в уме все возможные варианты побега, но пока ему не удавалось собрать мысли воедино. Он всегда блистал в самых накаленных сражениях, опираясь только на чистые эмоции и импульсы, посылаемые в кровь алкоголем, но, находясь здесь и сейчас, превозмогая тупую боль в голове и идущую с ней в унисон резь в нижней части тела, Джастин был совершенно растерян и обессилен. Мысли, словно пауки, разбегались, перебирая многочисленными лапками и прячась в самых темных щелях его сознания. Джастин позавидовал им: если бы он мог так же быстро бегать, как и они, и прятаться в недосягаемом месте… Подальше от Эллингтона.

Длинные нескончаемые коридоры полуразрушенной крепости выглядели почти обжитыми: янки постарались привести неотесанные грубые камни в надлежащий штабу вид. Ремонтные работы еще велись на двух первых этажах, но Джастин этого не видел, а только слышал громкие удары молота по камню. Его повели дальше, звуки стихли, и ему вдруг стало не по себе. Наконец, он очутился перед знакомой дубовой дверью, один вид которой вызвал у него всплеск дурноты, однако желудок милостиво пустовал, и Джастин даже успел этому порадоваться, иначе его бы обязательно вывернуло. Его впихнули в комнату, а сержант удалился так быстро и бесшумно, что это казалось почти неправдоподобным, учитывая его внешнюю неповоротливость и размеры. Калверли нервно оглядел уже знакомые апартаменты. Все было на месте, кроме проклятого ковра, вместо которого теперь красовался простой деревянный пол, и, разумеется, не было человека, по чьей вине Джастин тут оказался. Это немного выбило его из колеи, ведь чего-чего, а этого он явно не ожидал. Эллингтон что, решил поиграть с ним? В камине тлели угольки: видимо, капитан разводил огонь на ночь. Джастин решил не терять драгоценное время зря: неуверенным шагом он приблизился к рабочему столу, заваленному множеством бумаг и документов — бесценная информация, которую ему необходимо получить, перед тем как бежать отсюда. Руки тряслись, словно его бил озноб, однако в комнате было тепло, даже душно, — а может, это ему так казалось? Почему-то дотронуться до простого листка бумаги, лежащего ближе всего к нему, оказалось почти непосильной задачей. Будто ты тянешь заледеневшие руки к огню, зная, что вот-вот они оттают и тебе полегчает, но при этом ты все время хочешь их отдернуть, ведь в замерзших суставах поселилась докучливая боль, мешающая управлять конечностями в полной мере. И Джастин действительно не чувствовал своих пальцев: суставы стали каменными и отказывались подчиняться.