Две войны (СИ) - Страница 28

Эллингтон высокомерно смотрел на своего поверженного противника, любуясь жалкими попытками прикрыть наготу окровавленными руками. Беспомощность поверженного врага волной сладкого возбуждения накрыла его, и он, спустив брюки свободной рукой, а второй вцепившись в его грязные спутанные волосы, наклонился к пленнику.

Тот испуганно сжался, когда настойчивые руки прикоснулись к нему, жестко разводя ягодицы в стороны. Член распрямился, и головка прикоснулась к плотно сжатому анусу. Джастин, уткнувшись лицом в высокий ворс, тихо затрясся от беззвучных рыданий. Отчаянье захватило всю его сущность, и он не мог больше сдерживаться, когда почувствовал, как в его задний проход медленно входит истекающая смазкой головка, проникая дюйм за дюймом в туго сжатое отверстие. Он сжимался все сильнее, но давление становилось невыносимым. Неглубокими, но ритмичными движениями своего члена Эллингтон вынуждал пленника дергаться от резкой боли и протяжной судороги. Джастин, сжав зубы, попытался вывернуться, но сильные руки прижали его к полу, лишая последнего шанса освободиться.

— Вот черт… А ты совершенно не тронутый, мой сладкий мальчик, — простонал Эллингтон ему в ухо.

Джастин затрясся в новом приступе оглушительной бури стыда и боли, когда капитан, сопровождая свои слова, чуть приподняв его, провел горячей сухой рукой по обнаженному животу, прижимая слабо сопротивляющееся тело к себе, а другой — дотронулся до его вялого члена и крепко сжал, жадно словив болезненный стон.

Калверли призвал все свои оставшиеся силы, чтобы не закричать, когда налитый кровью орган ударил особо сильным толчком, с трудом войдя глубже, заставив содрогнуться все его исстрадавшееся тело в конвульсии резкой боли, разрывающей внутренности на части. Джастин, скрипя зубами, клял себя, загоняя крик обратно в глотку, как можно глубже, — он не закричит, не покажет, каково ему сейчас, — однако болезненного стона сдержать не смог. Большой, разбухший член проникал в горячую тесноту измученного тела все быстрее, преодолевая преграду плотно сжатых мышц, погружаясь в тепло. Через несколько секунд глаза Джастина закатились от нестерпимой боли, и он, срывая голос, заорал, совершенно потеряв самоконтроль, когда все его нутро заполнил пульсирующий орган. Тело пронзила такая острая боль, что на лбу выступил холодный пот, челюсть свело судорогой, изо рта текла вязкая слюна; теперь он существовал только благодаря этой нестерпимой пытке — он испустил бы дух, если бы боль перестала терзать его нервы, это удерживало его в сознании.

С громким хлопком мошонка насильника ударилась о пылающую жаром кожу Джастина. Если бы он мог сравнивать, то непременно породнил бы испытываемую сейчас боль с раскаленным железным колом, которым, казалось, рвали на части его прямую кишку. С каким-то особым наслаждением Эллингтон начал резкими глубокими толчками вбиваться в содрогавшееся от муки и рыданий тело, стискивая обеими руками ягодицы, вырывая из сорванного горла Джастина сдавленные крики. Он неизъяснимо наслаждался при виде кричащих доказательств своей жестокости, он хотел насладиться судорогами, порожденными страхом.

Прошедший через десятки жутких сражений, перенесший тяжелые раны, Калверли сейчас мечтал только о смерти, так как терпеть эту боль и позор он был не в состоянии. Заплетающийся язык уже не слушался его, а обескровленные губы неразборчиво что-то шептали. Зайдясь в бреду, Джастин, поклявшийся несколько дней назад не просить о пощаде, сейчас нарушал все данные себе обещания, молил, чтобы его отпустили, оставили в покое, просто дали умереть. Видимо, Эллингтон понял его бессвязное поскуливание, но даже и не подумал сжалиться над поверженным врагом: крепкие руки сильнее сжали тощие бедра, впиваясь пальцами до боли, и Джастин, всхлипнув, зашелся новым криком, почувствовав, как тот резко меняет угол вторжения, намеренно доставляя еще больше мучений, с особой жестокостью насилуя свою жертву. Он протяжно закричал, запрокинув голову, когда член, словно нож, резанул что-то особенно чувствительное внутри.

Внушительных размеров орган вбивался в него еще несколько раз сильными глубокими ударами. Джастин обессилел настолько, что у него не хватало сил, даже чтобы кричать, и лишь безмолвно раскрывал рот, уставившись в никуда закатившимися глазами. Истерзанное многодневными пытками тело словно окаменело, он больше не чувствовал себя — на второй план отошла вся боль, оставив лишь один полыхающий очаг внизу живота. Он абстрагировался от кошмарной реальности — разум медленно заволокло спасительной пустотой, а тягучая, всепоглощающая боль все заполняла низ его живота, скапливаясь болевым комом и медленно стекая в разорванный анус. Еще несколько мучительно долгих мгновений Эллингтон терзал безвольное тело, раскинувшееся на полу, жестко ухватив сильными пальцами бедра, однако Джастин уже перестал реагировать, и единственное, что говорило о том, что он еще в сознании, — это редкие всхлипы и полузадушенные стоны. Движения стали отрывистее и чаще, бешеный до этого темп, с которым Эллингтон вбивался в задницу, резко замедлился, и Джастин услышал громкий яростный стон. Обильная струя мерзкого семени заполнила истерзанное нутро, и он непроизвольно взвыл, стараясь сжать растянутые мышцы, почувствовав, как жжет изнутри сперма. Ему казалось, что он разорван на множество кровавых лоскутков. Все закончилось, но, несмотря на только что сбывшиеся мольбы, желанного облегчения не было.

— Думаю, что найду тебе достойное применение, — хриплый голос капитана прорвался в помутневшее сознание, словно сквозь толщу воды, или же крови. — Ты ведь не против, да, Джастин? Вижу, что тебе понравилось развлекаться. Я знал, что мы найдем общий язык.

В любой другой ситуации приторно-слащавый голос, которым были сказаны последние слова, весьма позабавил бы Калверли: так сильно эта ласково-любезная интонация шла вразрез с истинной сущностью этого изверга. Той самой, звериной, сущностью, которую «посчастливилось» только что познать на собственной шкуре, а если точнее — заднице; но именно по этой самой причине он не мог оценить грязного юмора. Потому что узнал истинный лик демона, сидевшего в теле этого мужчины, и, увидев — почувствовав! — это, ему стало совершенно не до смеха.

— Мальчик, блядь, ты либо тупой, либо просто хочешь позлить меня? — раздраженно рыкнув, Эллингтон стальной хваткой снова вцепился в горло Джастина, который, в свою очередь, только тихо вскрикнул что-то невразумительное сорванным голосом. — Разве ты за эти прекрасные пять дней, которые любезно гостил у меня, не уяснил одно простое правило? Всегда отвечай, когда я тебя спрашиваю, сучонок!

Он, само собой, не ожидал, что измученный, находящийся на грани болевого шока пленник что-то возразит на это заявление и снова продемонстрирует свой характер, однако это было излюбленным развлечением Эллингтона — заставить во что бы то ни стало, а при неповиновении опять наказать.

— В твоих же интересах, Джастин, делать все, что я скажу, без выпендрежа, — он легко притянул обмякшее тело к себе и вытер окровавленный член о щеку Джастина. — Если ты как следует постараешься, то, возможно, я сжалюсь и убью тебя быстро. Когда наиграюсь, разумеется… Уяснил? Так что теперь ты моя личная шлюха — поздравляю! Это лучшее, что могло с тобой произойти. Добро пожаловать на Север!

С этими словами он отшвырнул пленника от себя и, услышав сдавленный болезненный стон, скривил губы в подобии улыбки, довольный проделанной работой.

— М-да, — многозначительно изрек Эллингтон, застегивая штаны и поднимая с пола синий мундир, — ковер ты мне изгадил… Ну что ж. До завтра твое наказание подождет, а то ты что-то хреново выглядишь, как бы не сдох раньше времени. Не хочу терять такую потрясающую блядь, как ты, — он бросил на Джастина взгляд, в котором сквозили цинизм и безразличие.

Калверли с ужасом почувствовал, что дурнота, только что отпустившая его, вдруг накрыла новой волной. Сердце в груди болезненно трепыхнулось и замерло, а перед глазами все поплыло.