Две войны (СИ) - Страница 15

— Джастин, чего расселся?! — в палатку ворвался злой словно черт Клиф. — Я тебя уже двадцать минут ищу. У нас, мать твою, наступление! Янки в восьми километрах от равнины, а ты сидишь на жопе, идиот! — воскликнул Костерман, начисто забывая о субординации.

Джастин лениво поднял глаза и с напущенным безразличием посмотрел на вошедшего.

Костерман нервничал, об этом свидетельствовали мелкая россыпь пота на высоком лбу, дрожащие руки, сжатые в кулаки, взмокшие у висков темные волосы и беспокойное метание по палатке.

«Значит, прорвались… Блокаде конец. И нам тоже. Вот черт…» — Джастин обессилено облокотился на спинку стула.

— Что вы ищете, майор? — Джастин, не двинувшись с места, наблюдал за поисками Клифа. — Простите, чудо-веселящего табачка у меня уже нет. Последний вчера с солдатами в засаде пригубил… Дефицит, знаете ли.

— Слушай сюда, остряк недоделанный, — рявкнул Клиф, резко выпрямившись, — то, что мы с тобой друзья, не дает тебе права отвиливать от своего долга! Я даю указания — ты их выполняешь, все просто. Так что хватит молоть чушь, быстро хватай свой взвод за яйца и живо к равнине, шагом марш! И не дай боже я узнаю, что янки подошли ближе пяти километров к нашему лагерю — я тебя четвертую, к гребаной матери!

Джастин нехотя поднялся на ноги и невозмутимо сказал, хотя показушное спокойствие стоило ему невероятных усилий, но соблюдать уставные правила официального тона уже не было желания:

— Если бы ты, как я вчера предложил, отправил отряд к югу от равнины, они бы не подпустили янки к лагерю и на десять миль. А вот теперь я должен рисковать своими людьми, чтобы ты, идиот безмозглый, успел собрать остатки армии и быстро ретироваться к лесу. Долбануться можно… Я должен сейчас вести своих парней в самое пекло, спасая твою драгоценную шкуру!

— Тебя еще забыл спросить, как и что мне делать! — прорычал Костерман, швырнув в Джастина перевязь. — Быстро собирайся, и чтобы через десять минут тебя и твоего взвода здесь не было.

— Да без проблем! — взорвался тот, пристегивая к черной кожаной перевязи карабин. — Когда нам всем пустят кровь на той проклятой равнине, они доберутся и до тебя. Так что не спеши жопу рвать — далеко не убежите со своими раздолбаями. Все равно мы в одной лодке, так и на дно пойдем все вместе!

Джастин со злостью смотрел в лицо обмершего от ужаса майора, который, вроде соляного столба, застыл, будто не понимая слов Калверли.

На мгновение Джастину показалось, что друг просто тронулся. Грохот ближнего боя становился все отчетливей, и Костерман вдруг словно очнулся от ступора.

— Быстро к равнине, — почти спокойно, с каким-то туповато-растерянным видом скомандовал он. — Нам нужно время, чтобы санитарные повозки ушли к дороге. Фронт подошел слишком близко… слишком.

Создавалось впечатление, что майор говорит сам с собой, тихо и безэмоционально, на миг став похожим на мраморную статую, хладнокровную и пустую.

Джастину стало не по себе, словно бы он смотрел в лицо бездне, пустоте.

— Сколько дать тебе времени, Костерман? — охрипшим голосом осведомился Джастин, вздрогнув от очередного грохота, подхваченного ветром за восемь километров от лагеря.

— Сколько сможешь. — Через секунду майор исчез из палатки.

Джастин с силой пнул стул, и тот с грохотом свалился на землю. Как они могли так попасть?! Что теперь делать? Раненых две сотни человек, а до дороги три часа езды. Он не сможет удержать блокаду, скорее земля с орбиты сойдет раньше, чем Джастин остановит войско проклятых янки, которые, как саранча, прибывают из-за холма Гвен.

Быстро взяв себя в руки, он достал свою саблю, два охотничьих ножа и направился в загон за лошадью.

Джастин прекрасно знал, что сегодняшний день обернется не просто настоящим провалом. Он чувствовал, что его конечный пункт назначения уже близок и вряд ли ему удастся пережить сегодняшнюю бойню. По дороге Джастин то и дело оглядывался, ища глазами Криса или Норманна — ему было необходимо присутствие друзей, их поддержка, вечные шутки и самоуверенность, — но все было безуспешно: в лагере царил настоящий хаос. Одни бегали и метались, помогая друг другу переносить раненых на повозки, другие уже собирались на построение, готовили своих коней и выдвигались к равнине ровными рядами, в две колонны, шествие замыкала сотня пеших бойцов резервного состава.

Офицер вздрогнул: холод пробежал по его жилам в тот миг, когда на смену страху и робости пришло жестокосердное безразличие, будто кто-то специально засыпал его душу и сердце сырой от крови землей, в которой лежали мертвецы — его погибшие однополчане. Кто-то похоронил его чувства под слоем пыли и грязи, в которой они все лежали. Джастин снова видел себя стоящим перед безобразной могилой, где были погребены тела его товарищей, их черепа и кости еще покрывали отмершие участки кожи, но они светились, свет шел из сухих глазниц, проходил через ребра и освещал стоящих у этой могилы — Джастина и его солдат, сейчас стройной колонной двигающихся в тот новый бой, который унесет еще сотни жизней. Мертвецы в могиле смотрели на них провалами глазниц и безмолвно звали к себе, уговаривали сложить оружие, лечь рядом с ними, присоединиться добровольно. Джастин перед каждым боем знал, что подобная картина возникнет у него в голове, как и сейчас, хотя его взор по-прежнему провожал колонну кавалеристов. Он хорошо понимал, что в скором времени все стоящие у этой могилы окажутся в ней, будут столкнуты туда; возможно, и он сам, ведь Джастин часто видел себя на самом ее краю — одной ногой в могиле, но каждый раз отступал в последний момент и яма забирала тех, кто стоял у него за спиной, после чего земля скрывала жуткую бездну, и Джастин снова приходил в себя. Живым.

Он хотел увидеться с Кристофером, пожалуй, больше всего на свете именно сейчас; может быть, в последний раз, хотя бы на минутку, просто попрощаться, ведь если сегодня судьба вновь откроет эту зловонную яму и мертвецы заберут его к себе, то Джастин больше никогда не увидит Криса.

Уже у стойла, как всегда не вовремя, захотелось напиться, чтобы избавиться от подкативших к глазам слез страха и отчаянья. Джастин поклялся себе не прикасаться к бутылке, так как именно по-пьяни он впутался в это дерьмо, но мутное опьянение всякий раз оказывалось соблазнительней беспощадно ясной трезвости. Когда алкоголь ударял в голову, когда кровь гнала его по венам, именно тогда мнимое прояснение в мозгах, любая изреченная ленивым языком мысль казалась сногсшибательно глубокой, правильной, а дух непоколебимым. Но это быстро проходило: на рассудок опускались сумерки, тело постепенно сползало в зияющую пустоту, пока сознание не проваливалось куда-то в неизвестность до следующего утра. Сейчас Джастину было необходимо почувствовать все это снова: силу, храбрость и выдержку — в самый ответственный момент его жизни. Но проблема заключалась в том, что он умышленно не брал в дорогу спиртное, боясь напиться и натворить что-нибудь ужасное, подвести всех на таком важном задании. Сейчас, не проглотив ни капли за несколько дней, Калверли стал чувствовать себя настолько паршиво, что уже начал жалеть об этом — лучше бы он все-таки прихватил маленькую флягу с виски, так как хуже, чем сейчас, быть уже не может. Суставы ныли и неприятно гудели, голова не переставая кружилась, еда не имела вкуса, и есть не хотелось вообще. И разве мог он так беспощадно врать себе, прикрываясь Правым Делом, ведь подвести всех больше, чем два дня назад, выступив на собрании со своей пьяной речью, он уже просто не мог.

Кое-как собравшись с духом, Джастин умелым, отточенным движением прикрепил оружие к широкой кожаной петле на ремне седла и погладил черную гриву своего любимого коня.

— Ну что, Гоар, — с привычной нежностью прошептал верному другу Джастин, — придется нам с тобой, приятель, опять спасать задницы этих придурков. Кто бы наши спас, а?

Офицер оседлал коня и с места поднял его в галоп, направляясь за уходящей колонной.

***

— Направо, живее, живее! — Джастин уже четвертый час мотался от ущелья к равнине, не в состоянии одновременно уследить за перемещением первого полка и своим взводом, терпящим колоссальные потери. Вопреки творившейся неразберихе, он все равно продолжал краем глаза наблюдать за другом, когда Крис показывался в поле его зрения, хотя поклялся себе относиться к Гейту не более чем к простому солдату, не ставя его жизнь выше сотен других своих подчиненных. Сейчас, когда они оказались в самом центре сражения, у Джастина уже не было никаких сомнений в том, что им живыми отсюда не выбраться, поэтому он не упускал возможности в последний раз оказаться рядом с другом.