Две стороны неба - Страница 4
Питерс как-то начал приставать и к нему, Роберту, со своей нуднотиной насчет единства и прочего, но Роберт сразу ответил, что не вчера родился и не надо учить его уму-разуму.
Действительно, то, что их просто выперли с Земли, лишив законных прав, ясно и малому ребенку. Что коммунисты установили свою тиранию и топят в крови любые оппозиционные выступления – тоже истина, не требующая специального растолкования. Что миллионы людей лишились нажитых честным трудом капиталов и собственности и превратились в угнетенных животных, обязанных работать день и ночь только для того, чтобы не умереть от голода – тоже понятно. И не надо красивых речей, не надо доказывать необходимость давным-давно доказанного: их священный долг, если тоже говорить красиво, их цель – неустанная борьба против коммунизма, захлестнувшего всю планету, борьба тяжелая, но отнюдь не безнадежная, потому что мировой коммунизм еще слаб. Не так-то просто поставить на колени весь мир, не так-то просто покорить свободолюбивую Америку! Ты же сам говорил, Питерс, о мощных восстаниях в Западной Европе и Северной Америке. Ты получал от единомышленников с Земли шифрованные радиограммы и твердил, что главное – подождать еще немного.
Что же касается единства, Питерс, то дайте время – мы подрастем и вступим в борьбу. Мы не можем надеяться на вас, отцов и дедов, потому что вы слишком многое пережили и слишком многие из вас стараются утопить свое прошлое в наркотиках и алкоголе. Мы будем сильнее. Правда, нас мало, но мы сильны своей молодостью и ненавистью, а ненависть совсем неплохое оружие. И мы продолжим борьбу!
«Недурная бы вышла надгробная речь», – подумал Роберт, ногой распахивая дверь Круглого зала.
Дверь грохнула о стену и, под этот аккомпанемент Роберт вошел в зал.
Круглый зал на самом деле был овальным. Его пол и стены покрывал одинаковый нежно-голубой пластик, а высокий куполообразный потолок был разрисован косматыми звездами и ракетами. Метрах в двадцати от Роберта, у противоположной стены, на одной линии с дверью, возвышалась массивная кафедра, отделанная под красное дерево. По обеим сторонам, у стен, широким полукругом расположились низкие голубые кресла. Раньше они стояли в несколько рядов и к их спинкам были приделаны откидные полочки для записей – ведь, по проекту, этот зал предназначался для совещаний высшего командного состава Базы. Но позднее большую часть кресел растащили по барам, потому что на Базе, за исключением полковника Стейна, не было никакого высшего командного состава, и все ее обитатели, считая и детей, могли разместиться в единственном оставшемся ряду.
Возле кафедры, на низком темно-коричневом столе, лежал Питерс со сложенными на груди руками – высохшая длинная кукла с острым носом и впалыми желтыми щеками. Кукла была выряжена в просторный черный костюм и черные ботинки. Голова куклы покоилась на маленькой грязноватой подушке. В стороне от стола, закрыв глаза, сидел Джордж О’Рэйли, который отличался по виду от покойника разве что обычным серым комбинезоном. Он вздрогнул от стука двери и открыл слезящиеся глаза. Роберт двинулся через зал.
– А, Роберт! – произнесла копия покойного Питерса звучным голосом, разительно контрастирующим с тщедушной внешностью О’Рэйли. – Проходи, ты первый.
– Первым был покойник, – усмехнулся Роберт и плюхнулся в кресло рядом с О’Рэйли. – Доболтался!
О’Рэйли осуждающе покачал седой головой и открыл сухогубый рот, собираясь что-то сказать, но в этот момент дверь еще раз грохнула, и в зал ввалился рыжий великан. Это был Малютка Юджин. Лохматые волосы до плеч, мясистый нос, грозно насупленные брови, внушающие уважение габариты делали его фигурой весьма заметной в глазах Роберта.
Малютка Юджин взмахнул бутылкой, утонувшей в корявом волосатом кулаке и сипло проревел:
– Здорово, сволочи!
– Привет, Малютка! – возбужденно привстал в кресле Роберт.
О’Рэйли промолчал. Малютка Юджин грузной рысью пронесся через зал и склонился над столом, едва не касаясь лицом острого желтого носа Питерса.
– Добегался, сволочь? – шумно полюбопытствовал он и подмигнул Роберту. – На, выпей малость, авось сразу вскочишь! – Малютка Юджин навалился на стол и потряс бутылкой.
– Перестань! – с невольным отвращением сказал Роберт.
– Что, брезгуешь? – продолжал кривляться Малютка. – Ах да, я и забыл совсем, что ты непьющий! – Малютка с сожалением развел руками. – Ну и лежи, а мы выпьем!
Он отхлебнул из бутылки, отошел от стола и повалился в кресло рядом с Робертом.
– А ты мне не указывай, сволочь! – почти нежно сказал он Роберту и принялся спокойно грызть ногти, зажав бутылку между коленей.
Роберт искоса взглянул на О’Рэйли. Тот сидел с закрытыми глазами и лицо его ничего не выражало.
Вот бы стать другом Малютки. Подумаешь, разница в десять лет! Главное – хорошо показать себя при налетах, и тогда, может быть, Малютка Юджин похлопает по плечу и одобрительно скажет: «Молодец, сволочь!» Да, Малютка прямо вылитый герой боевика, с таким куда хочешь – не продаст!
Роберт незаметно разглядывал Юджина и представлял захватывающие картины будущих совместных подвигов. Теперь ведь он имеет полное право участвовать в налетах – как-никак шестнадцать лет! Вот только вернется группа, с которой ушел его отец три месяца назад. Скоро они, наверное, будут здесь. В таких случаях ничего нельзя знать точно, потому что пользоваться радиосвязью – все равно что воткнуть самому себе нож в горло: а вдруг запеленгуют!
В темном проеме бесшумно возникло еще более темное пятно.
«А это что за чудо ковыляет? – Роберт заинтересованно подался к двери. – О, мадемуазель Эмма изволила покинуть свой будуар ради того, чтобы уронить прощальную слезу».
Мадемуазель Эмма, высокая тощая женщина в длинном черном платье, с черным шарфом на плечах, устремилась прямо к столу, не обращая никакого внимания на Роберта, О’Рэйли и Малютку Юджина. Она бесшумно скользила по нежно-голубому полу, подол ее черного платья трепетал, концы развевающегося шарфа походили на вялые черные крылья. Подлетев к столу, мадемуазель Эмма остановилась, полуобернувшись к сидящим, и медленно перекрестилась. Потом сложила ладони у впалой груди и быстро зашептала что-то, низко опустив голову. На Питерса она даже не взглянула.
Роберт бесстрастно рассматривал узкую спину мадемуазель Эммы, гладко причесанные темные волосы, собранные в пучок на затылке.
Мадемуазель Эмма. Откуда она здесь и зачем она здесь – непонятно. Живет себе потихоньку, никого не пускает, да вроде бы и свихнулась слегка. Впрочем, все здесь давно свихнулись, кто больше, кто меньше…
– Гляди-ка, даже не здоровается, сволочь! – хмуро сказал Малютка.
Роберт безразлично пожал плечами.
– Эй ты, мадемуазель! – неожиданно грубо заорал Малютка Юджин. – Чего нос воротишь?
Мадемуазель Эмма испуганно подняла острые черные плечи и зашептала еще быстрее. Ее некрасивое бледное лицо исказилось, словно от боли. Малютка Юджин схватил бутылку, громко забулькал. Роберт опять покосился на О’Рэйли: тот по-прежнему сидел неподвижно и прямо, и глаза его были закрыты.
В коридоре послышались тихие голоса и в зал осторожно вошли Софи Варетти и Вирджиния Грэхем. Вслед за ними проскользнул маленький Ричард Леннокс, быстро притаившийся в кресле у самой двери. Софи и Вирджиния оглядели присутствующих, и Вирджиния помахала рукой Юджину:
– Привет, Малютка!
– Привет, Джин! – кивнул рыжий великан и звучно хлопнул себя по коленям. – Забирайся!
Вирджиния хихикнула, чуть вперевалку пошла к Малютке Юджину, бесшумно, как кошка, вскочила к нему на колени и обхватила рукой за шею.
– Здравствуй, Роберт! Ты знаешь, что у тебя здорово помятая физиономия?
Она подмигнула Роберту, и от улыбки ее юная мордочка еще больше похорошела. Роберт что-то пробормотал и покраснел. Выходки этой семнадцатилетней особы постоянно заставляли его смущаться, хотя он не мог пожаловаться на чрезмерную застенчивость. От ее весьма откровенных туалетов кружилась голова, а уж если встретишься ей где-нибудь в коридоре – обязательно прижмется, словно они в невообразимой теснотище, как в нью-йоркской подземке, что показывали в старинной кинохронике. Прижмется – и убежит со смехом.