Две души Арчи Кремера (СИ) - Страница 176

Араужо зло стукнул кулаком по консоли, выругался. Можно было отправить дрон, управлять им удаленно и рассчитывать, что все получится. Можно отдать приказ об аварийном отделении паруса – топлива достаточно, в крайней мере можно будет ввести режим экономии, но огромная дура в пятьсот квадратных метров в вакууме может полететь куда угодно, в том числе и на корабль, и это будет куда опасней. Так что самым оптимальным решением было все-таки отправить человека.

За добровольцами дело не стало бы в любом случае – их было, считай, каждый первый. И плевать на дополнительное облучение, на риски, связанные с выходом в открытый космос, со сближением с этой хлипкой конструкцией; готовность на такое была чем-то естественным для всех пяти. Араужо готов был сам пойти, но это было бы бравадой прежде всего и только потом взвешенным и хладнокровным решением, так что он почти согласился с тем, чтобы бросить жребий. Арчи – спорил сам с собой. Даже не спорил. Воевал. И кажется, он наконец услышал Арта, только тот орал на него голосом самого Арчи.

Ситуация не просто щекотливая – до одури сложная. Арчи как никто понимал, насколько он подготовлен именно для таких ситуаций. После всех и всяческих доработок, после усовершенствований самого тела, бесконечных тренировок и так далее он мог и в открытый космос выходить в облегченном скафандре, а на одном баллоне кислорода работать вне корабля как минимум в четыре раза дольше, чем обычный человек. Плюс к этому энергозатраты несопоставимы: нет нужды расходовать заряд аккумуляторов, чтобы двигать скафандр для открытого космоса, в котором все человеческие суставы обязательно дублируются механическими сгибателями; Арчи ни в чем таком не нуждался. Он мог отлично обойтись без дронов и механических рук – он сам себе был манипулятором, двумя даже. И так как он обходился обычными, слегка уплотненными перчатками, точность мелких операций возрастала в разы. И при этом: опасность. Любой выход в космос чреват самыми тяжелыми последствиями. Странно, но раньше было проще принимать такое решение. Наверное, потому, что ему никогда не предстояло удаляться от корабля дальше, чем на тридцать метров, а его всегда страховали несколько людей. В этот раз – аварийный узел был в пятидесяти двух метрах, а Арчи страховали бы два человека максимум. И Арт голосом Арчи – или кто его знает, был ли это действительно Арт или только трусливая душонка самого Арчи – негодовал и требовал, чтобы он дождался жребия: а вдруг пронесет.

И Арчи положил руку на шлем с жетонами, который потряхивал Араужо.

– Я пойду, – спокойно сказал он, и как у него при этом запульсировала кровь в висках!

– Еще чего! – рявкнул Канторович. – Куда лезешь поперед батьки! Я требую справедливости!

– По справедливости я и должен идти, – заметил Арчи, вставая. – И не надо трясти перед моим носом твоими дряхлыми мудями и орать о возрасте. – Он посмотрел на Араужо. – Вы знаете мои способности и операции, в которых я принимал участие. И вы очень хорошо знаете, что полная защита мне не нужна.

Араужо встал и упер руки в бока.

– По справедливости я должен послушать Кантора, салага, – мрачно заметил он. – Но чем отправлять утырка в скафандре, куда разумней человек вроде тебя, чтобы ловчее было. Иди давай, готовься.

Одному Богу было известно, умышленно ли это сказал Араужо, или это было таким очень хитрым вдохновляющим ходом. «Человек вроде меня», – растерянно думал Арчи, вися в вакууме перед открытым люком. Рядом держался за поручень все тот же Николай Канторович, которого Лапочка Смолянин недаром звал гепардом – только что он был злым как черт, что ему не дали погеройствовать, но рядом с Арчи он был спокоен, собран, готовился страховать, втягивать обратно. «Человек вроде меня», – недоумевал Арчи, осторожно отталкиваясь от поручня, корректируя планирование крошечными совсем движениями – двинься чуть сильней, и тебя унесет на десятки метров. «Человек вроде меня», – смаковал Арчи, когда его глаза подстраивались к ослепительному свету Солнца, вырывавшемуся из-за корабля, и к ослепительной черноте его тени. Кантор не смог бы вынести свет без защитного щитка из поляризованного стекла, а Арчи – хоть бы хны. «Человек вроде меня», – напоминал себе он, осторожно ослабляя шарнир, высвобождая фольгу, которая каким-то хреном оказалась зажата в нем, снова зажимая его. У него перед глазами начали всплывать отчеты всех трех компьютеров, которые проверяли, возможно ли завершить операцию; Арчи ухватился покрепче за каркас, сказал Араужо, чтобы тот попробовал, получится ли – получилось. Кантор подтянул Арчи на пару метров – по идее, любая лебедка оснащена блоком управления, но он никогда не будет настолько чутким, как человек; у него никогда не будет человеческих ладоней, способных ощутить напряжение каната и по тому, как он вибрирует, решить: тянуть, подождать, отпустить? Кантор отпустил чутка и медленно ухватил канат. Арчи смотрел, замерев, как складывается парус, убирается в цилиндр; он отвечал что-то на остроты Араужо, терпеливо ждал, когда Кантор решит, что можно дальше втягивать его в люк, смотрел на фиолетовое небо в шестнадцати часах, на звезды в тринадцати часах, на Солнце, светившее ослепительно-белым светом над кораблем, угадывал на его фоне Кантора, пристегнутого к кольцу рядом с люком. И наконец ощутил осторожное движение, мягкое до такой степени, что он чуть не пропустил его. Дергаться сейчас – угробить их обоих. Арчи лениво просматривал операции компьютеров, рассеянно отвечал на вопросы команды, посмеивался над чертыханиями Кантора. И наконец он ухватился за поручень рядом с люком.

– Сорок восемь минут! – торжествующе воскликнул Канторович – они все еще были в шлюзе, наполнялся воздухом.

– Кантор – герой! Лапочка будет доволен? – тут же спросил у него Лиам.

– Лапочка скорее всего доволен двумя часами, не меньше, – процедил Олег Возгоев. Араужо хрюкнул рядом с ним.

– Завидуй молча, ты, животное! – крикнул в потолок Канторович. Он посмотрел на Арчи, хлопнул по плечу. – Как дела?

– Отлично, – улыбнувшись, проверив самочувствие, прислушавшись ко внутреннему голосу, признал Арчи.

– Сколько грей, капитан?

– На твой век хватит, – ответил Араужо.

Выбравшись из скафандра, Канторович пристально осмотрел Арчи.

– Я действительно не понимаю, как ты в этой хлипкой тряпке выходишь из корабля, – негромко произнес он. – С тебя сейчас кожа лохмотьями должна слазить.

Арчи покачал головой, поднял руку, сжал-разжал кулак.

– Все нормально, как видишь, – отозвался он.

– Вижу. Это-то меня и удивляет.

Он обнял Арчи, прижал к себе и похлопал по спине. Отпустил, еще раз хлопнул по плечу и пошел в командорскую.

«Адмирал Коэн» уже разгружали терранские челноки. «Триплоцефал» тащил к Марсу астероид; на нем снова установилась тоска смертная. Арчи смотрел на звезды на лжеэкране, немного тосковал, немного ругал себя, немного печалился. Пытался заглянуть в будущее и представить себе, что бы он хотел делать, когда вернется на Землю. В какие места сунет нос, что непременно должен посмотреть, что – во вторую очередь. Упрямо заставлял себя не жалеть о том, что упустил. О том, что Максимилиан У. Кронинген скорее всего относится к свершившемуся между ними с легким недоумением, возможно, злостью: в его незлопамятность верилось с огромным трудом. Марс приближался, команда вела себя беспокойно; все поголовно болтали со своими домашними; Арчи только и оставалось, что выбирать места поукромней и дремать – или читать – или медитировать. Стараться не думать о собственной глупости, о близорукости, что ли, а помимо этого с каким-то облегчением признаваться, что Арчи все-таки действительно человек. И кажется, он совершенно по-человечески способен на такие обычные чувства, которые, в свою очередь, ни от каких гормонов не зависят, а от чего-то иного, застревающего в мозгу, заражающего воображение, отдающегося сладким – горьким – пряным – привкусом на языке, лишающего воздуха, и плевать на то, из каких материалов сделаны органы, потому что эти чувства определяет не материя, а нечто иное – нечто, сохранившее Арчи Кремера в этом теле.