Дважды разыскиваемые - Страница 48

Каримов с трудом вник в смысл написанного. Некие Семен Абрамович Зельцман и Анна Львовна Куракина сообщали о том, что вчера вечером работник милиции Сорокин на квартире Боброва избил его жену Надежду Михайловну и оскорбил самого Боброва. Такой человек не имел никакого права работать в органах милиции, делали вывод Зельцман и Куракина. Его необходимо немедленно снять с работы и отдать под суд.

«Принципиальные свидетели,- усмехнулся про себя Каримов. Потерпевшие хорошо их проинформировали!» Каримов был убежден, что Сорокин даже пальцем не тронул ни Евгения Константиновича, ни тем более Надежду Михайловну.

- Ну, что вы скажете?

- Я не верю этой бумажке,- сердито проговорил Каримов.- Это ложь. Сплошная ложь.

- Не будем полагаться на чувства,- улыбнулся Долгов.- Поступим так, как повелевает нам долг. Сорокин, насколько мне известно, член партии?

- Коммунист.

- Отсюда вытекает следующее. Немедленно проверьте жалобу, соберите партийное собрание и разберите его поступок. Не хотелось бы, чтобы все, что здесь написано, подтвердилось. Однако… Думаю, вы хорошо понимаете - таким людям у нас не место. Я сам возьму ордер на арест, если вы, по своей мягкости, не сможете это сделать.

- Ордер?- растерянно проговорил Каримов.- Товарищ полковник, прежде всего необходимо установить степень виновности лейтенанта Сорокина. Иначе наломаем дров. Я не верю этому доносу, заявляю еще раз.

- Верю - не верю… Нужно выяснить и принять соответствующие меры. Лично я очень хочу, чтобы вечером вы доложили о выполнении моих распоряжений. Есть еще вопросы?

- Вопросов нет.

- Вы свободны.

Каримов сделал несколько шагов к двери, затем возвратился.

- Товарищ полковник, разрешите обратиться!

- Да.

- Скажите, пожалуйста, Бойко по-прежнему находится в Москве?

- Странный вопрос! Конечно, где же ему быть… Вы так спрашиваете, как будто я обязан перед вами отчитываться.

- Капитан Бойко состоит у нас на партийном учете. Он должен был поставить нас в известность.

- Ну, зачем так усложнять… Он скоро вернется, снимется с учета. Я не вижу причин для беспокойства. Извините, подполковник, у меня срочные дела. Приходите вечером. С докладом!

«Дела-а-а-а, дела-а-а! Час от часу не легче… Кто же нанес удар? Сам Бобров, что ли?.. Под заявлением закорючки какие-то. Если верить этому заявлению, то Сорокина нужно уволить из милиции. Причем немедленно. У Долгова в руках документ. Этот документ дает ему право решить судьбу Сорокина самым жестоким образом…»

Каримов подошел к окну и, распахнув створки, подставил лицо рвущемуся в кабинет теплому ветру.

«Загадка за загадкой… Загадка за загадкой… Кто же все-таки так старательно очерчивает круг вокруг дела о «таксистах»? Очевидно, на этот вопрос не ответишь, пока не возвратится из Москвы Воронов. Теперь можно с уверенностью сказать, почему Бойко охладел к этому делу. Он так же, как и Сорокин, докопался, что Бобров-младший замешан в грабежах. Потом пришли в действие скрытые пружины. Бобров-старший, естественно, не стал ждать милиционера с ордером на арест сына…»

Каримов вышел из кабинета, сказал секретарю, сидевшей за машинкой:

- Пригласите, пожалуйста, лейтенанта Сорокина.

Сорокин появился минут через десять. Он прошел к столу и посмотрел вопросительно на подполковника.

- Рассказывайте!-потребовал Каримов.

Сорокин решил, что начальник отдела интересуется «таксистами», поэтому подробно изложил ход дела.

Каримов выслушал лейтенанта, не отходя от окна, закрыл створки и неторопливо вернулся к столу.

- Все?

- Да.

- Вы ничего не упустили?

- Нет.

- Возможно, что-нибудь упустили?

Сорокин наконец понял, что Каримова интересуют не «таксисты». Он помолчал немного, пытаясь угадать, что волновало начальника отдела, потом сам задал вопрос:

- Вас что-то тревожит?

- Не догадываетесь? Вы были вчера у Бобровых?

- Был.

- Кого видели?

- Евгения Константиновича, Надежду Михайловну, Клару…

- Вот и расскажите: что случилось?- сдвинул брови Каримов.- Впрочем, если у вас не хватит мужества, то я могу сообщить вам, что случилось. Вы избили Надежду Михайловну.

- Кого-кого? Надежду Михайловну? Я не совсем понимаю вас, товарищ подполковник.

- Я тоже многого не понимаю, однако хочу понять… Садись!- внезапно потеплел голос Каримова.

- Спасибо.

Сорокин сел, снова остановил на Каримове вопросительный взгляд.

- Вспомни все, что было вчера у Бобровых. Только, пожалуйста, не скрывай того, о чем нельзя рассказывать… ну, начальству, например.

- Я ничего никогда не скрываю.

Сорокин потер пальцами нахмуренный лоб, потом медленно заговорил, боясь пропустить то, что могло, по его мнению, интересовать начальника отдела. Правда, он умолчал о том, что Клара ударила его, когда рядом были незнакомые люди. Собственно, это не имело никакого отношения к делу.

- Все?

- Да. Что же все-таки случилось?

- На тебя поступила жалоба.

- От кого?

- Не догадываешься?

- Наверное, догадываюсь… В чем же он обвиняет меня?

- В нарушении социалистической законности.

- Вы не шутите?

- Мне сейчас не до шуток, Коля…- у Каримова дрогнул голос.

- Я нарушил социалистическую законность, значит, должен ответить,- невесело усмехнулся Сорокин.- Пожалуйста, не беспокойтесь, Азиз Мурадович. Я постою за себя.

- Не сомневаюсь, Коля… Есть еще одно, что меня очень тревожит… История с капитаном Бойко…

- Похоже, следы опять ведут к Бобровым. Я вот что думаю. Возможно, Бойко любил Милу? Вообще-то я не верю в это предположение. Он женат, у него хорошая семья… Все-таки есть что-то странное и непонятное в его поступках и даже в поступках Милы…

- Ну-ну, выясняй, дознавайся. В первую очередь подготовь документы па «таксистов». Я сам поеду к прокурору. Возьму санкцию на арест твоих подопечных.

- Разрешите идти, товарищ подполковник?

- Желаю успеха.

Оставшись один, Каримов еще раз проанализировал сложившуюся обстановку. Во-первых, решил он, следует по-звонить Воронову. Во-вторых, нужно создать комиссию для проверки заявления Зельцмана и Куракиной. В-третьих, комиссия должна немедленно приступить к работе.

Москва встретила Бойко напряженным трудовым ритмом, общей радостной возбужденностью. Он сразу окунулся в этот кипучий поток. Все, что недавно занимало и волновало его, отошло на второй план. Однако вскоре в восторженную мелодию новизны стала вкрадываться тревожная нота. «Почему я здесь? Имею ли я право на эту радость?»

Бойко приступил к стажировке в Московском уголовном розыске, занялся тем, ради чего был командирован в столицу. Между тем, убежденности в справедливости такого назначения у него не было. Ему, пожалуй, полагалось бы пройти курс выучки у муровцев - он это заслужил. К сожалению, командировка выглядела как отстранение от оперативного дела, как преднамеренная изоляция «владеющего тайной» человека.

Здесь, вдали от родного города, Бойко это ясно понял. «За молчание мне заплатили командировкой, повышением по службе… Что может быть унизительнее для офицера милиции! Со мной поступили, как с пешкой. Переставили, не спросив моего желания, даже не поинтересовавшись, есть ли оно у меня…»

Тревожная ,нота звучала все громче. Бойко все яснее ощущал ложность своего положения. Там, дома, товарищи наверняка спрашивали: «Почему капитан Бойко отстранен от расследования дела о «таксистах»? Почему переведен в управление? Почему срочно отправлен на учебу в Москву? Почему?!!»

Конечно, можно не отвечать на вопросы. Можно делать вид, что самому причины неизвестны. Начальство, дескать, знает, кого повышать в должности, кого посылать в Москву. У начальства и спрашивайте.

Собственно, так и поступал Бойко. Изображал неведение: молчал или иронически улыбался. Кажется, всех это устраивало. Только Сорокин не принял молчания. Попытался дознаться, обнажить причину. Он нанес рану своими тревожными вопросами. Вначале пустяковую, наподобие царапины. Бойко не обратил на нее внимания. Мелочь! Заживет сразу.