Двадцать три ступени вниз - Страница 14

Изменить размер шрифта:

В 1919 году Будберг объявился в роли политического советника у Колчака в Омске, позднее перебрался к Врангелю в Крым. После поражения белых армий осел в Германии. Там же оказался и его близкий друг Густав Кестринг, выходец из Ганновера, он же тамбовский помещик, он же владелец магазинов в Москве.

Небезынтересный путь проделали в рейхе их сыновья.

Отто Ойген Будберг. В 1921 году вместе с отцом репатриировался в Германию из района Пабажи-Саулкрасты (под Ригой), в середине двадцатых годов вступает в рейхсвер. В 1940-1941 годах в составе 22-й танковой дивизии вермахта в звании майора участвует во вторжениях в Бельгию, Францию, Грецию, Югославию, Советский Союз. Участвовал в боях под Ленинградом в районе Пушкина, способствуя разрушению тех самых дворцов, куда тридцатью годами раньше его отец являлся с докладами к Николаю II. Будберг-младший непосредственный виновник разграбления в Пушкине Большого Екатерининского дворца, организатор похищения из дворца известного "янтарного кабинета", поныне не найденного. Совершил этот акт вандализма вместе с лейтенантом Зольмс-Лаубахом, действовавшим по его приказу и под его руководством. 5 марта 1945 года Будберг был упомянут в сводке ОКБ (гитлеровской ставки) как "герой" обороны Бреслау от наступавших советских войск.

Эрнст Кестринг. Как и Отто Будберг, родился и вырос в России. Учился в Москве и Петербурге, владел русским языком, как родным, много ездил по стране. Девятнадцати лет выехал в Германию, вступил добровольцем в кавалерию, воевал на Восточном фронте. В составе кайзеровских войск участвовал во вторжении на Украину в 1918 году, был сотрудником миссии при Скоропадском. Во времена веймарской Германии служил в рейхсвере в звании полконника. Дважды был германским военным атташе в Москве: с 1931 по 1933 и с 1935 по 1941 годы, вплоть до нападения фашистской Германии на Советский Союз. В течение шести лет из Москвы снабжал Гитлера всевозможной информацией, сыгравшей немалую роль в его решении напасть на СССР. В годы войны занимался на Восточном фронте формированием банд из всякого отребья. В послевоенные годы, сидя в ФРГ на пенсии, данной ему Аденауэром и Штраусом, занимается писанием мемуаров, в которых оплакивает неудачи нацистского блицкрига против СССР.

Нейгардта-старшего генерал Татищев в свое время называл "немецкой сосиской". Александра Будберга и его приятеля Кестринга-старшего Столыпин насмешливо именовал "прибалтийскими торгашами". Те в долгу не оставались. В письмах, дневниках и заметках не для печати, после революции попавших в советский исторический архив. Плеве, Гире, Ламздорф и им подобные шипят о "неприглядности" страны, к которой присосались, злословят в адрес народа, за счет которого делали карьеру и сколачивали свои состояния.

Гирс и Ламздорф раз в неделю приезжали с докладом к царю. Являлись с трепетом (Ламздорф по дороге всегда заезжал в Казанский собор помолиться, "чтобы все хорошо сошло"). После доклада шли за царем в столовую, куда обычно были приглашаемы; откушав, уходили, низко кланяясь. А уйдя, предавались мыслям, о которых августейший наниматель не мог знать, хотя иногда и догадывался. Иные же, кто близко наблюдал их, не обманывались насчет того, чем они дышат. Ламздорф сам записал, что "дама, пользующаяся влиянием, как-то сказала мне о моем начальнике: "Что вы хотите, уже сам по себе облик г-на Гирса есть оскорбление для России"".

Многое в России злило этих слуг престола, раздражало, будоражило. Втайне наемники ежедневно и ежечасно сжигали то, чему на виду поклонялись.

В своих записках Ламздорф называет возглавляемое им ведомство стоящим "на зловонных берегах поМойки" (окна министерства иностранных дел, помещавшегося в правом крыле здания Главного штаба, выходили на набережную Мойки). Деятельность им же руководимого министерства он презрительно определяет как "бесцветную и расслабляющую канитель жалкой дипломатии..." Оценка ценностей русской истории этой категорией помощников царя сводилась к отрицанию смысла и значения почти всего, кроме голой силы. "Ничтожным предприятием", со ссылкой на Шиллера, рисуются Ламздорфу и упрочение русской государственности, и сооружение Петербурга; даже созерцание памятников, мимо которых он фланирует каждый день, не вызывает в нем ничего, кроме раздражения и насмешки: "Когда я вижу фигуры Петра и Екатерины, покрытые нечистотами, которые возлагают на их знаменитые головы пролетающие птицы, мне их становится жалко". Единственное впечатление, какое вызывает в министре "памятник великого основателя Петербурга", - это то, что он "окружен скверной мостовой... собаки поливают и пачкают его снизу, в то время как птицы с удобством располагаются на голове, с блеском носившей императорскую корону".

Тот же угол зрения у министра на многое другое, включая оказавших ему доверие хозяев и их отечественный персонал: если уж в таком месте служить, записывает он, то лишь "с презрением игнорируя эту маленькую клику паразитов... клику, которая по преимуществу составляет двор и круг развратников и бездельников, называемый светом..." Брезгливо разглядывает он и собственных коллег по правительству. Был бы хоть монарх как монарх, а то и с этой стороны, пожалуй, утешиться нечем. Настоящей самодержавности царю не хватает, вот что плохо. То ли дело был, скажем, Павел I - тот прямо говорил, "что в России вельможа лишь тот, с кем он разговаривает, и лишь до тех пор, пока он с ним разговаривает".

Министр злорадствует: "Не случайно же Готский альманах стал называть императорскую семью Романовых домом Гольштейн-Готторпов" (1). И в самом деле, "нужно уже не чувствовать себя больше Романовыми, полными хозяевами у себя, чтобы прибегать к некоторым приемам, принятым за последнее время нашей императорской семьей".

Очень раздосадован министр-граф умягчениями и послаблениями. Пора защитить Романовых от самих Романовых. Отстоять самодержавие от самого самодержца. Возродить в царском дворце дух и стиль такого великого человека, каким был безвременно задушенный Павел Первый. В государственной своей деятельности Ламздорф, подобно его предшественнику Гирсу, вдохновлялся еще одной идеей, практически даже более насущной: спасти Россию от самой России. Это означало: не допустить, чтобы Россия противилась германским домогательствам; воспрепятствовать организации политического, экономического и военного отпора кайзеровским притязаниям как в Восточной Европе, так и в Западной.

Немецкое ядро петербургской внешнеполитической службы поставило своей конкретной целью не допустить переориентации внешней политики с Пруссии (Германии) на Францию; затормозить отход от традиций династического союза с прусским двором; воспрепятствовать установлению близких, тем более союзнических отношений с Парижем.

Каждый шаг России навстречу Франции группа Гирса-Ламздорфа допускала крайне неохотно, всячески упираясь, хотя и этой группе было ясно, что поворот в русской политике вызван слишком глубокими причинами, чтобы можно было помешать ему с помощью даже самых хитроумных уловок. Тем изворотливей действовала пронемецкая партия, восставшая против участия России в любых комбинациях, направленных на сдерживание рейха. И тем активней подбадривал из-за кулис эту группу в Петербурге сам Вильгельм, стремясь подбрасывать ей подходящие аргументы. Наилучшим средством к этому он считал систематически возобновляемые наступательные акции, которые, расшатывая, как ему казалось, внешние позиции России, в то же время давали пищу оппозиции петербургских германофилов, требовавших во имя блага династии уступок монархической Германии повсюду и во всем. Не последнюю роль играли при этом сильно разветвленные связи германской и австрийской дипломатических служб с германофильскими кругами в Петербурге.

Гирс и Ламздорф внушали Александру Ш, что Тройственный союз, созданный Германией, представляет безобидное образование, на которое не стоит обращать особого внимания. Когда выявился курс царя и его правительства на сближение с Парижем, они принялись чернить Францию, как не заслуживающую доверия. Они запугивали двор мощью Германии, в борьбе с которой, по их утверждениям, Россию ждет верное поражение; кайзера, доказывали они, надо умаслить, по возможности ему не перечить. Они ссылались на экономические выгоды политики уступок кайзеру, в жертву которой стоит принести многие другие соображения.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com