Двадцать три ступени вниз - Страница 12

Вознаградили себя участники операции неодинаково. Александру III досталось удовольствие сознавать, что и в юго-западном углу Европы восторжествовал его девиз "тащить и не пущать". Кайзеру удалось востребовать с подзащитных более реальное возмещение: ряд концессий, анклавов и военно-морских баз в Анголе, Мозамбике, на Мадейре и в других колониальных районах. Германский флот получил в португальских колониях базы. Впрочем, услуга, оказанная царем и кайзером лиссабонскому двору, оказалась достаточно эфемерной. Торжество усмирителей было кратковременным. С начала века Португалию вновь сотрясают народные волнения. Симпатии к республиканцам захватывают армию и флот. Король устанавливает жестокую диктатуру. 1 февраля 1908 года Карлос I и престолонаследник Луи-Филипп погибли на улице в Лиссабоне от взрыва бомбы, брошенной в экипаж. По этому поводу Лерин писал в статье ":0 происшествии с королем португальским": "Мы жалеем о том, что в происшествии с королем португальским явно виден еще элемент заговорщического, т. е. бессильного, в существе своем не достигающего цели, террора... До сих пор в Португалии удалось только напугать монархию убийством двух монархов, а не уничтожить монархию". Ленин выражал убеждение, что "республиканское движение в Португалии поднимется еще выше". (Соч., том XVI, стр. 441). Это предвидение было подтверждено дальнейшим ходом событий.

С некоторым запозданием Бурбоны-Анжу, инициаторы интервенции в Португалии, засвидетельствовали свою признательность династии Романовых после ее крушения. В 1917 году, когда Николай уже сидел под стражей в Тобольске, Альфонс XIII официально сообщил Временному правительству о своей готовности предоставить царской семье убежище в Испании.

ПО КОМ ЗВОНЯТ КОЛОКОЛА

Только что вылупившийся из яйца птенец-кукулюс первым долгом выбрасывает из гнезда сводных братьев и сестер, чтобы они не мешали ему пожирать все, что попадает в гнездо. В чужом гнезде кукулюс чувствует себя как дома.

Из старинного школьного учебника

ТОЛЬКО ЧЕТВЕРО - ИЛИ ЧУТЬ ПОБОЛЕЕ?

В креслах, придвинутых вплотную к письменному столу, в призрачном свете настольной лампы бароны казались Мирбаху "пришельцами из недавнего и далекого прошлого, которое, по-видимому, растаяло навсегда вместе с Петербургом" (1). Они такими пришельцами и были, только не из Петербурга вообще - великого и немеркнущего, каким он всегда был и вечно пребудет, - а из его действительно канувшей в прошлое прусско-аристократической элиты.

А была ли таковая? Георг Шредер отказывается видеть следы какого-нибудь иностранного засилья в России, тем более какого-нибудь "таинственного или злонамеренного немецкого влияния в русских верхах". Нет, этого не было.

Вообще-то, оговаривается Георг Шредер, немецкое проникновение в Россию в какой-то степени происходило, но оно было аккуратное, культурное, для русских полезное. Зерна более высокой культуры, пришедшей из Швабии и Бранденбурга, пали на бедную славянскую почву, обогатив и оплодотворив ее. За что и сегодня, чем браниться, сказали бы спасибо. Ездили, например, в Россию "немецкие офицеры и врачи, позднее предприниматели и техники" (2). Обменивались обе страны студентами и ремесленниками. "В 1913 году, вспоминает г-н Шредер, - только в Москве проживали тридцать тысяч немцев. В том же году шесть тысяч русских студентов учились в высших учебных заведениях Германии". И все это были контакты народные, обмены в низах, чинно-благородно. Мешаться же в дела русских, лезть куда-то в их управление - ни-ни. Если что-нибудь в таком роде говорили или поныне говорят, это, по мнению другого западногерманского автора, Норберта Реша, одни фантазии. Почитайте, призывает господин Реш, мемуары хотя бы такой почтенной свидетельницы, как Татьяна Мельник-Боткина, "дочь погибшего в Екатеринбурге лейб-медика",- разве не постаралась и она, как и многие другие "белые авторы", опровергнуть миф о якобы влиявшем на внешнюю и внутреннюю политику царизма и на обстановку во дворце "предательском германофильстве"?

Названная дама и в самом деле уверяла: "Слух о германофильстве двора распространялся злыми языками. Оснований для него не было никаких. Все кричали: подумайте, она (царица) - немка, она окружила себя немцами, как Фредерике, Бенкендорф, Дрентельн, Грюнвальд... Никто не постарался проверить, немцы ли или германофилы граф Фредерике или граф Бенкендорф" (3). Предполагается, что мемуаристка это обстоятельство проверила. Что же показала проверка? "Бенкендорф, католик, к тому же говоривший плохо по-русски, действительно был прибалтийский немец". Но был он обер-гофмаршалом, то есть исполнял функцию, к политике отношения не имевшую; если бы он и пытался влиять, "результаты были бы самые благородные, так как он был человеком ума и благородства". Следующая рекомендация дана Грюнвальду:

"Действительно, при первом взгляде на него можно было догадаться о его происхождении: полный, со снежнобелыми усами на грубом, красном лице, он в своей фуражке прусского образца ходил по Садовой прусским шагом... По-русски говорил непростительно плохо". Но: "по его посту это никого не могло смущать... К политике Грюнвальд имел еще меньше касательства, чем Бенкендорф; он заведовал конюшенной частью, дело свое знал в совершенстве, был строг и требователен, почему конюшни были при нем в большой исправности; сам же он появлялся во дворце только на парадных завтраках и обедах". Третьего деятеля, Дрентельна, лейб-докторова дочь обошла осторожным молчанием. Что касается четвертого, она решилась на легкое полупризнание: "Единственным, кто мог влиять на политику, был министр двора граф Фредерике". Однако - это ли не довод? - "для таких попыток он был уже слишком стар".

Конструкция шаткая, но шпрингеровскую публицистику она устраивает. Конечно, при некотором желании те же гамбургские господа могли бы без труда установить (а скорее всего, и так отлично знают), что прусских графов и баронов у царя было не четыре и даже, с прибавлением Нейгардта и Будберга, не шесть, а поболе, и использование их способностей отнюдь не кончалось у императорских стойл.

Анализ поименных списков членов Государственного совета показывает, что в течение ста семи лет существования этого органа высшего управления империей перебывало в его составе примерно восемьсот человек; из них же не менее двухсот были прусско-аристократического (или в крайнем случае бюргерского) происхождения. Из трехсот восемнадцати человек, состоявших членами этого учреждения при Николае II (с 1894 по 1917 год), такового происхождения были восемьдесят человек, то есть четверть всего состава.

В отдельные периоды пяти последних царствований (от Александра I до Николая II) выходцы из иммигрировавших и натурализовавшихся немецких аристократических фамилий составляли от тридцати до сорока процентов персонала высших учреждений, включая отдельные департаменты Государственного совета. Были здесь представители не только прусских, но и баварских, саксонских, вюртембергских родов - юнкера, крупные чиновники или военные; обосновавшись в России, они службистским усердием или придворным пресмыкательством зарабатывали себе графские и княжеские титулы, ведущие должности, обширные поместья; в последние десятилетия царизма эту группу все больше пополняют обогатившиеся в России немецко-капиталистические нувориши промышленники и банкиры. Своеобразным отражением их благоденствия и влияния в Российской империи и был в первую очередь Государственный совет. Его ядро и составляли эти люди, фактически иностранцы, многие из которых на протяжении своей жизни, обычно весьма долгой, не удосужились овладеть русским языком. Выступая на государственных совещаниях, они столь плохо изъяснялись по-русски, что царю приходилось предельно напрягать слух и разум, чтобы разобраться, что они говорят.

Длинной вереницей тянутся сквозь анналы царизма прусские звезды генералитета, министерств, дипломатической и полицейской служб, совмещая в разных дозах и пропорциях добродетели, особо свойственные наемно-ландскнехтской касте: высокомерие и пресмыкательство; казарменную жестокость и салонную слащавость; слабость как к чинам и званиям, так и к казенной наличности; затаенное презрение к стране своего обитания и тоску по фатерланду. В тех случаях, когда сим импортированным служакам, подрядившимся участвовать в защите интересов империи от ее внешних недругов, не слишком удавалось преуспеть на этом поприще, они тем усердней, по зову царя, включались в войну внутри России против самой России. Бесталанно водили они доверенные им дивизии и корпуса в бои с иноземным противником, но с пониманием дела и высокооперативно устраивали народу кровопускания в центре и на окраинах. Тот самый генерал фон Ренненкампф, который в двух войнах покрыл себя позором провалов и бегства с поля боя, в Восточной Пруссии предал 2-ю армию Самсонова и погубил десятки тысяч солдат, - проявил незаурядную стойкость и тактико - стратегическое искусство, когда после японской войны царь поручил ему усмирить Сибирь и Приморье. По части такой службы эполетные ландскнехты не имели себе равных. Вплоть до последних лет царизма они поставляли ему из своей среды опричников высшей квалификации и самого разнообразного профиля: шефов жандармерии и дворцовых комендантов; командующих карательными экспедициями и начальников императорских конвоев; генералов свиты, наместников, сенаторов и генерал-интендантов; командующих военными округами, по совместительству организовывавших военно-полевые суды и исполнение смертных приговоров; обыкновенных губернаторов, военных губернаторов и генерал-губернаторов.