Два талисмана - Страница 85

Близко, мерзавец! Вот он, протискивается между досками сломанного забора!

Цепочка мыслей хоть и оборвалась, но быстро связалась снова.

Мог Гурби знать про браслеты? Да. Он все время крутился в Наррабанских Хоромах, подслушать было легко.

Мог Гурби отравить вино? Как раз ему и проще всего это было!

Мог Гурби украсть браслеты с мертвых рук Верши-дэра? Запросто.

Забор Ларш взял штурмом: выдрал и отшвырнул мешавшую доску. За дырой открылась коротенькая улочка, ведущая из спусков к морю. Как назывались эти ступени, Ларш не помнил и не хотел вспоминать.

Важнее было другое воспоминание. Хриплые, с кровью слова: «У него браслеты… и перстень…»

Мог Гурби похитить перстень Хранителя?

Не мог. Прямая измена. Ни один Сын Клана не сумеет преступить клятву, данную королю. Даже если захочет.

Значит…

Начинался отлив. Море, тихо ворча, отползало от берега. Несколько лодок, привязанных к вбитым меж валунов колышкам, уже почти лежали на камнях.

Беглеца не было видно. Ларш завертелся на месте. Никого! И возле лодок ни души, и на волнах не качаются даже чайки.

Значит, убийца побежал не по спуску, а в другую сторону, прочь от моря.

Можно уже не спешить. Ларш упустил преступника.

Из маленького сарайчика внизу, у берега, вышел рыбак с веслами на плече. Побрел к лодке — видно, собирался на ночной лов.

В душе молодого стражника подала тихий голос надежда. Поговорить с этим рыбаком! Вдруг он видел кого-то поблизости? Вдруг преступник пробежал мимо сарайчика?

Ларш шагнул к ступенькам… и вдруг остановился в озарении.

Он понял, за кем гнался.

Понял, кто мог бывать везде — от Наррабанских Хором до лачуги рыбака. Кто мог приметить, куда хозяева этой лачуги прячут на ночь весла.

Человек, которого в каждом доме примут по-доброму благодаря его ремеслу…

Ларш поднял ладони ко рту и закричал:

— Ульден! Стой, Ульден!

«Рыбак» вздрогнул, но не прекратил возню с уключинами.

Стражник кинулся вниз по крутому склону. Подлая луна устроила в небесах возню с тучами, нельзя было бежать по крутым ступенькам, но Ларш спешил как мог.

Весла уже были в уключинах. Ульден теребил веревку, пытаясь развязать узел. Увидев, что погоня близко, он поднатужился, выдернул колышек, забитый между камнями, и оттолкнул лодку от берега. Ему пришлось зайти в воду почти по пояс. Наконец он перебрался через борт — и весла ударили вразнобой.

Ларш вбежал в море без размышлений, забыв свой страх перед пучиной — да и какая пучина здесь, у берега? Вода хлынула в сапоги, прижала одежду к телу. Холод заставил задохнуться, от морской соли загорелась рана, но охотничий азарт был сильнее боли и холода.

Он давно не плавал, но руки сами вспомнили, что надо делать.

Ларш не жалел сил, но ему бы не догнать лодку, будь лекарь опытным гребцом. Но беглец не сразу смог приноровиться к ритму, да еще и головой вертел, отыскивая во тьме того, кто кинулся в волну вслед за отчалившей лодкой.

И еще Спруту сказочно повезло: когда он был уже близко от лодки, по плечу и шее его скользнула веревка, волочащаяся за лодкой. Ларш в нее вцепился, и когда Ульден вошел в ритм гребли, было уже поздно.

Луна скрылась в черной туче, Ульден не видел преследователя… куда там! Даже берег с морем слились в сплошную черноту, и гребец ориентировался лишь на свет маяка: великан, стоящий на островке, бросал луч во мрак.

Отлив и течение уносили лодку от берега, и беглец не замечал, что тащит за собой врага, словно рыбу на кукане.

Ларш пытался подобраться по веревке ближе к лодке, но это получалось медленно: сведенные от холода и напряжения руки плохо слушались. Ларш в мыслях благодарил богов за веревку: в одежде и сапогах он долго не продержится на поверхности!

Когда луна выглянула в просвет между тучами, Ульден увидел за кормой на воде голову преследователя. С проклятьем он оставил весла, встал, вглядываясь в пловца.

Узнал. Помянул вслух Серую Старуху и ее козни. Заговорил громко и четко, без всяких учтивостей:

— Вздумаешь лезть в лодку — встречу ножом. Хочешь жить — плыви к берегу. Или на остров, туда ближе.

Ларш не ответил: берег дыхание. Но про себя подумал: «Был бы у тебя нож — ты б веревку перерезал!»

— Уплывай! Не хочу тебя убивать, но если придется — веслом долбану!

Это уже была серьезная угроза, и Ларш, собрав силы, разом преодолел короткое расстояние, что отделяло его от кормы.

— Утоплю ведь! — крикнул Ульден, нагибаясь за веслом.

Вот это он сказал зря. Слово «утоплю», словно ключик, открыло черную дверцу в сознании Ларша и выпустило наружу лютый ужас. Парень забарахтался, вцепился обеими руками в корму, подтянулся…

Лекарь понял, что не успевает вынуть весло из уключины, шагнул на корму, ударил ногой по руке стражника. Пальцы разжались — но тут же вцепились в ногу Ульдена. Лекарь взмахнул руками, чтобы не упасть, но лодка качнулась под весом переставшего соображать Ларша. Ульден рухнул на дно, попытался уравновесить завалившуюся на борт лодку, но та черпнула воды и перевернулась.

Ночь черной кошкой свернулась под окном гостиницы. Лежала с виду мирная, уютная, но порой коварно посверкивала желтым оком луны.

В «Жареной куропатке» мало кто спал.

Все слуги и даже госпожа Лаинга собрались на кухне вокруг Барабульки. Та, упиваясь общим вниманием, расписывала роковой пир в Наррабанских Хоромах и гибель Верши-дэра (хотя сама ее не видела).

Девушка была счастлива: хозяйка уверила ее, что не отдаст под суд за браслеты и заколку и даже не выгонит, при себе оставит. И теперь служанка с удовольствием рассказывала про гибель заморского вельможи. Но про свою госпожу и ее странных знакомых — ни словечка, хотя госпожа Лаинга и спрашивала. Чтоб из-за длинного языка потерять хорошее место… Она, Барабулька, не такой дурехой уродилась!

А в комнате Авиты художница и актриса, усевшись рядышком на кровати, беседовали. Мирвик сидел на скамье у стола и вставлял реплики в разговор девушек.

Авита уже успела во всех подробностях рассказать Милесте про последний пир Верши-дэра, а та рассказала ей про свой плен у циркачей и даже, спрыгнув с постели, изобразила «хумсарскую пляску», которою потешала зрителей на улицах.

— Интересно, долго ли будет держаться эта краска? — скорчила она гримаску. — Что мне волосы остригли — это полбеды. Волосы — не зубы, отрастут, да и париков у Бики полон сундук. А вот не пойдет ли от краски кожа пятнами, как у Джалены от чернил?

— У Джалены как раз пятна уже сошли, — уточнил Мирвик.

— Правда? Ой, как хорошо! Вот только… придется уступить ей роль, да?

— Не думаю, — поспешила ее утешить Авита. — Ты сыграла с таким блеском, что весь город потрясен.

— И Раушарни к тебе хорошо относится, — добавил Мирвик. — Вся труппа насчет вас троих догадки строит: почему этот скряга взял в театр Милесту, Эрталу и Авиту? Актрис сразу — на главные роли. А художнице — дал работу, которую Бики и бесплатно бы сделал.

— Наверное, гадают, кто из нас — его новая любовница? — ехидно предположила Авита.

— Не обязательно, — ухмыльнулся Мирвик. — Мне театральные птички нащебетали, что любовниц своих он не балует. У Раушарни роль через постель не очень-то получишь.

— Значит, в молодости он был мягче, — смущенно улыбнулась Милеста. — Когда-то он был влюблен в мою маму. Она тоже была актрисой, но потом вышла за моего отца и уехала с ним в Шеджимир. Отец был лавочником. Когда он умер, мы с мамой продолжали торговлю, но как-то не задалось… А мама учила меня актерскому мастерству — еще при жизни отца, тайком от него. Потом мама заболела, лавку пришлось продать, почти все деньги ушли на лечение. Перед смертью она написала письмо для Раушарни и велела ехать в Аршмир… Раушарни так растрогался! Сказал, что мама была гениальной актрисой, а я на нее похожа. Велел что-нибудь продекламировать. Я прочитала монолог Луанни из «Принца-изгнанника». Он сказал, что даст мне роль.