Душехранитель (СИ) - Страница 193

Собирающиеся над западным берегом свинцовые тучи обещали грозу. Но так было уже несколько раз за последнюю неделю: становилось пасмурно, дул горячий ветер, но он приносил с собой лишь еще большую жару, а буря обходила город стороной…

…Ни Саше, ни Дмитрию есть не хотелось. Оба молчали. Аксенову казалось, что не четырехлетний мальчик, а взрослый человек сидит сейчас рядом с ним.

— Идем к реке? — предложил Дмитрий.

Саша обреченно поднялся. Любой ребенок на его месте сейчас начал бы хныкать и проситься домой.

Они выбрали другую дорогу. Здесь были глухие места, многие годы зараставшие кустарником. Саша озирался, удивляясь обилию сухостоя. Это был настоящий сказочный лес. Казалось, еще шаг — и из-за пыльных крон выглянет частокол с человеческими черепами…

И мальчик будто врос в землю, когда перед ними возникло старое тутовое дерево. На тутовнике уже давно не было ни листвы, ни, тем более, ягод. Даже мохнатым гусеницам шелкопряда нечем было поживиться на его хрупких пыльных ветках. Но деревом завладели совсем другие насекомые. Сотни их личинок, мелких белых червячков, висели в вязкой паутине большого дупла.

Как зачарованный, Саша смотрел на них, и какие-то смутные образы, почти неуловимые отголоски странной памяти зародились (или воскресли?) в его душе.

Внезапно личинки — все, одновременно, будто по команде — вздрогнули и задергались. Это длилось несколько секунд, потом они замерли. А через минуту все повторилось, подвластное какому-то гадкому ритму.

Саша поневоле ухватился за руку Дмитрия. Аксенов похолодел. Тошнота подкатила к горлу. Он выдернул кисть из цепких детских пальчиков и, покинув напуганного малыша, бросился к сухому стволу. Лишь бы Саша не стал свидетелем того, что сейчас произойдет!..

— Ормо... — слетело с языка недосказанное имя, но тут же темная пена хлестнула у Дмитрия изо рта.

А сердце мальчика обволокло теплом. Где-то рядом теперь была мама, и ее присутствие грело, словно солнышко. Саша почувствовал себя маленьким-маленьким, засыпающим на ее ласковых руках…

Личинки дернулись не в ритм. Что-то нарушило их жизнь. Движения гусениц теперь больше походили на предсмертные конвульсии. Так извивается червяк на раскаленных камнях.

— Дядя Дима!

Дмитрий с трудом оторвал тяжелый лоб от осыпающейся коры мертвого тутовника. В глазах Аксенова необычайным образом соединились тоска и радость освобождения.

— Что, сэр Алексашка? — заставил себя пошутить молодой человек и поднялся с колен.

— А скажи, если я кому-то что-то дал на время и позабыл об этом, а затем вспомнил и попросил вернуть — я прав?

— Безусловно.

— Ты сам произнес это, Сетен, — улыбнулся мальчик, и это была улыбка взрослой женщины.

Аксенову захотелось что есть сил закричать, завопить от радости в раскаленные небеса. Глухо зарокотал гром над рекой. А Саша продолжал говорить, наслаждаясь звучанием своего звонкого и нежного голоса, взахлеб, счастливо, но уже на языке, который был способен понять лишь тот, чье имя было названо им напоследок. И заструились, помчались горным ручейком стихи забытого народа:

— Заря, свет которой заливал округлые стены белоснежных зданий Оритана, была свежа и нежна, словно румянец на щеке младенца. И заря эта — идеальное дитя Природы — сама словно любовалась великим Городом, созданным в гармонии со всей Вселенной. Что на небе, то и на земле. Заря объединит тех, кто жил прежде, с теми, кто придет позднее. Зарей начинается все, закатом заканчивается. Но будет новый день, и, глядя на новую зарю, вчерашнее вспомнят многие. Это послание в «завтра», его получат все, не помня своих лиц, голосов, цвета кожи, давно угасших помыслов. Да будет так, покуда светят звезды!..

Дмитрий нежно погладил мертвый ствол дерева и посмотрел в лицо мальчика:

— Однажды ты сохранила жизнь Коорэ, сестренка, теперь и он сохранил тебя. Вернется то, что было отнято, ибо ты вспомнила, наш златовласый душехранитель. А остальную часть ученику не нужно видеть. Уходи, Коорэ!

Саша развернулся и вприпрыжку побежал к пристани, куда как раз подходил большой пассажирский катер. Спустя двадцать минут судно проплывет под «быками» моста, похожими на зубы крокодила, цедившего воду реки. Мальчик уже не увидит, как над островом мелькнет сверкающее змеиное тело, как ослепительная вспышка поразит сухое дерево.

Расколотый надвое, загоревшийся, громадный ствол медленно рухнет вниз, а из разорванных туч сплошной стеной вырвется ливень, пожирая огонь.

И лишь неровный, расщепленный пень высотой в Сашин рост останется стоять. Старый трухлявый пень, как и было предречено.

— Ты сама нам это предсказала, Ормона… — мрачно глядя на гнилые дымящиеся опилки, пробормочет Тессетен.

Ормона успела увидеть только извивающиеся ультрамариновые спирали возмущенного Перекрестка иного мира. Она ощущала себя обездвиженной, закованной в ствол мертвого дерева. Возглас ярости вырвался из груди изгнанного Разрушителя. Она так привыкла жить в слиянии с тем, кто давал ей столько сил, кто оберегал ее от остальных, а остальных — от нее…

— Сетен! — закричала моэнарториито, ища выход. — Сетен! Я ненавижу тебя! Как ты посмел бросить меня?! Попутчики не расстаются!

Ответом ей было урчание надвигающейся грозы. Подступало что-то неминуемое. И это пугало даже Разрушителя, так давно лелеявшего идею о возвращении Изначального «ничто»…

— Сетен! Пусти меня назад! Мы прошли с тобой столько, сколько не выдержит ни металл, ни бумага — рассыплется в прах! Все бренно, кроме нашего единения! Пусти меня, возьми в свое сердце! Я не желаю оставаться здесь!

«Ты сама нам это предсказала, Ормона!»

Она бессильно завопила, пытаясь раздвинуть пределы своей неожиданной тюрьмы. Сколько раз она попадала в плен! Да хотя бы в их последней битве — битве под Сеистаном… Нет, не тогда… Позже… После той жизни… Атмереро явилась в их с Тессетеном дворец за несколько минут до смерти тела полководца, выстроившего громадную империю на Востоке материка Рэйсатру.

— Я знаю… — молвил Теймер-ленг, хромой хан Тамерлан. — Что в руках твоих, Са?

Закутанная в черное покрывало, атмереро поставила перед его одром огромную синюю вазу, сделанную пакистанскими умельцами-стеклодувами.

— Не желаю! — ответил властелин мира. — Не желаю! Пусть лучше вечная смерть, небытие!

Но забормотала атмереро, отнимая душу у Теймер-ленга, душу, выкованную из сочетавшихся браком Воли и Смерти. Забормотала и поместила в гигантский синий сосуд с прозрачными стенками. И почернело стекло сосуда…

С тех пор полководец и Смерть влияли на мир лишь из Ростау. Атмереро искала проклятых Ала и Танрэй, искала, находила и теряла. Искала, находила и теряла, ибо еще не пришел срок, предсказанный Ормоной в Кула-Ори много тысяч лет назад…

А пакистанский кувшин сменил множество владельцев, удивляя их необычайно черным цветом своего стекла. Никто не бросал его на самое дно самого глубокого моря. Никто не вынимал его оттуда, не тер, не открывал крышку и не выпускал на свет услужливого джинна. Да и самой крышки, самого джинна как таковых не существовало. Кувшин жил своей жизнью, а союз тех, кто был заточен в его недрах, влиял на умы людей, не ведавших, что, трогая холодные и гладкие стенки сосуда, прикасаются к чьей-то тюрьме.

Черная ваза жила и при дворе французских королей, и в Германии. За сто три года до приведения в действие пророчества двух ори ваза попала в Россию. Ее привезла с собой в качестве приданого девица Алиса, готовясь принять православие, получить русское имя Александра и обвенчаться с престолонаследником, красавцем Николаем, носившим звучную фамилию «Романов».

Что было дальше? Трудно ли догадаться, имея хотя бы минимальные познания в истории огненно-кровавого ХХ века и элементарные способности к дедукции?