Душа Пандоры (СИ) - Страница 58

Без колдовства Цирцеи или особой магии самого острова, если она и впрямь существовала, наверняка не обошлось.

Едва увидев колдунью, что срезала перламутровые розы в своем саду, Деми выпалила:

— Я хочу вернуть память. Навсегда. — Смутившись, добавила: — Здравствуйте.

— Почему? — поднеся к носу цветок и вдохнув его аромат, спросила Цирцея.

Не «уверена?», а «почему?».

— Потому что я сшита из страниц и чернильных строчек. А хочу быть цельной. Хочу быть настоящей собой. И узнать в конце концов, какая я. Кто я.

Цирцея кивнула, задумчиво глядя на Деми.

— Отдохните пока с дороги. Мои служанки о вас позаботятся.

Пока колдунья собирала все необходимое для заклинания, пока творила из воздуха и магического начала ритуал, Ариадна с Деми исследовали пол-острова, а Фоант осушил с четверть содержимого винного погреба.

Наконец все было готово. Цирцея украсила обернутое легкой простыней тело Деми знаками из травяной пасты, смешанной с водяной кровью Мнемозины. Брошенные колдуньей слова зажгли невидимую искру заклинания. Изменений в себе Деми не ощутила, однако Цирцея разрешила смыть травяные знаки.

— Значит, это все? — еле шевеля пересохшими губами, спросила она.

— Все.

Море встретило Деми белопенной прохладой, умиротворением, разлитым от берега до самого горизонта. Искупавшись, она вернулась во дворец колдуньи. От приглашения поужинать вместе с Ариадной и Цирцеей отказалась. Поднялась в приготовленную ей комнату, чтобы лечь спать еще до заката. Наутро им предстоял обратный путь.

Выспаться не удалось.

Деми долго падала в какую-то чернильную глубь, смутно осознавая, как же сильно успела отвыкнуть от снов. Если она и видела, то не помнила их, безжалостно стертых наступившим рассветом. Оттого охватившее ее ощущение было таким чуждым, почти нереальным — хотя мерить сны реальностью, конечно, и вовсе не стоило.

Черная мгла рассеялась… и лучше бы этого не происходило. Потому что там были сотни тянущихся к ней рук, сотни людей, что-то отчаянно кричащих. Там были кровь и пепел, чума и голод, и все атэморус, которых Пандора выпустила из пифоса. И все люди, которых она погубила.

Даже получив перерождение, свои мучения они ей не простили.

Она бежала от них, но те, что сами стали ее мучителями, были всюду. Из их тел были сотканы стены, на которые натыкалась Деми, без конца загоняя себя в тупики. Даже под ногами ее вместо земли, вместо пола были искаженные, вытянутые в крике лица.

И тогда она закричала сама.

Деми проснулась в холодном поту, задыхаясь, слепо шаря перед собой руками.

— Все хорошо, это просто кошмар…

Голос сидящей у кровати Ариадны был успокаивающим… но все же не успокоил. Должно быть, кричала она очень громко — в комнате столпились все немногочисленные гости Ээи и сама хозяйка острова.

— Над тобой поработал один из Ониров[1], богов и духов сна.

— Морфей?

— Фобетор, его брат, — поправила Цирцея. — Именно он заведует кошмарами.

Деми обессилено откинулась на кровать. Ирония ли или закономерность, что теперь, когда она могла видеть сны, на ее долю выпали кошмары?

Ее оставили одну, и она смогла забыться коротким, беспокойным сном. Проснулась, казалось, еще более усталой, чем когда ложилась спать. Вышла в сад, залитый светом, что, даже будучи тусклым, алым, резанул по воспаленным глазам.

— Проклятые кошмары. — Она мазнула рукой по лицу.

Ариадна сочувственно вздохнула.

— Ты помнишь их? — оживилась Цирцея. — Великолепно, значит, заклинание подействовало!

Укоризненный взгляд Ариадны колдунья не заметила. Деми застыла. Она помнит. Какими бы пугающими ни были видения Фобетора… она их помнила.

Впервые в своей жизни — своих жизнях — она помнила все.

Полиптих, колдовской дневник, что заменял расколотую печатью забвения память, Деми убрала в ящик стола. Ей он больше не пригодится. Она сама начнет строить по кирпичику собственную жизнь. И пускай кем-то особенным она так и не стала, сломанной куклой она перестала быть.

Скорее всего, так теперь будет всегда — бесконечные кошмары, пробуждения посреди ночи в холодном поту. Кара от людей, что потеряли кого-то в войне, что стали жертвами атэморус. Но о принятом решении Деми не жалела. С кошмарами она как-нибудь справится. С чужим презрением справлялась до сих пор.

Она шла по Акрополю и никак не могла поверить, что может вспомнить в деталях весь вчерашний день. А потом были долгие поиски нужных людей, заданный троекратно вопрос и, наконец, путь вниз, в темнеющую пропасть, в самое темное место Алой Эллады… всех когда-то созданных миров.

Обессиленная от долгого пути и грызущих душу сомнений, Деми взглянула в антрацитовые глаза и выдохнула:

— Вы знаете, как приручить тьму. Научите меня.

[1] Ониры (греч. Όνειρος, «сон») — духи снов. Среди них Морфей, Фобетор и Фантаз.

— Не ожидала, что в кои веки кто-то обратится за помощью ко мне, — протянула Медея. — Обычно всех очаровывает моя тетушка Цирцея. Елена Прекрасная[1], ни дать ни взять, только кружит головы не одним лишь мужчинам, но и юным неокрепшим сердцам, в ком так сильна тяга к колдовству.

Деми и сейчас не была уверена, что поступает верно. Разные слухи ходили о Медее, и ни одного — хорошего. Взгляд скользил ее по чудовищам, что окружали колдунью.

— Как я и говорила, вы знаете толк во тьме и в том, как приручить монстров.

Медея подалась вперед. В глазах ее плескалось алчное любопытство.

— И кого же ты хочешь приручить?

Открываться перед ней или нет? Но как постигать дар, если наставница-колдунья не будет знать, чему обучать?

— Атэморус. Мне кажется… Похоже, я могу иметь над ними какую-то власть.

Порывистым движением Медея поднялась с трона и шагнула к Деми. Царица чудовищ не обладала той грацией, что пронизывала каждое движение Цирцеи, но в ней жили царственность и властность… Огонь и страсть. Объяснить последнее на словах Деми не сумела бы. Чтобы понять, нужно было видеть Медею. Чувствовать, как скрытая внутри нее пламенеющая сила, вырываясь наружу, касается тебя и затягивает в омут.

Завороженная этой силой, Деми смотрела на Медею широко раскрытыми глазами. А ведь ее душе не досталось дара Аполлона или Афродиты, дара обольщать и очаровывать. Эта сила исходила от нее самой.

— Атэморус… — эхом отозвалась Медея. — Выходит, слухи не врут, и ты должна была стать их хранительницей? Держать их, прирученные, под замком?

Деми протестующе покачала головой.

— Нет, все не так. Я записала в дневник… — Ах да, Медея о ее амнезии ничего не знает. — Я помню каждое мгновение той, первой жизни, которую открыла мне Цирцея. Атэморус были мне неподвластны. А я… меня жгло любопытство — я не знала, что находится внутри, в пифосе, который Зевс подарил моему мужу. Но в тот момент, когда атэморус вырвались наружу… Что-то произошло. — И она озвучила то страшное, что беспрестанно крутилось в голове: — Я думаю, они что-то во мне изменили. Быть может, оставили во мне частицу своей сущности. Как-то связали меня… с собой. Одно я знаю точно: этот… дар мне точно дали не боги: и Кассандра, и Цирцея не нашли во мне ни следа божественного благословления.

— Или же его дала тебе Алая Эллада — в тот миг, когда душа твоя коснулась атэморус. — Медея пытливо вгляделась в ее лицо. — Возможно, это лишь попытка мира установить баланс, сохранить шаткое равновесие.

— Если это так… Значит, я всего лишь колдовское оружие этого мира? — сглотнув, спросила Деми. — Вроде сфер Гефеста, дисков Гелиоса и «молний Зевса»?

— А даже если и так, то что? — насмешливо отозвалась Медея. — Ох, девочка, мне даже не нужно заглядывать в твой разум, чтобы увидеть, как отчаянно ты хочешь переписать свою судьбу. И если сама Эллада вложила перо тебе в руки, стоит ли его отвергать?