Душа мира - Страница 4

- Нет, в том-то и дело! - воскликнул Эрик. Я, кажется, попал в самую точку его изобретения.

- Когда наследственность изменена, структура полимерных молекул тоже подвергается превращениям, и вы получаете совершенно новый материал, а значит и новую форму цветка. Таким образом, регулируя генетические характеристики биотозы, что легко сделать с помощью излучения или химических воздействий, можно направленно менять свойства этих полимеров, управлять ими. Причем не забывайте, что эти полимеры получены фактически из воды и воздуха!

Я давно не люблю заводов. Мне они представляются воплощением насилия человека над природой. Однажды, еще в детстве, я с отцом летел над весенней степью. Воздух был как море, огромный и нежный, он легко и свободно нес наш аппарат. Внезапно отец сказал:

- Смотри, завод.

Я увидел трубы с рыжими и седыми шапками дыма, красные, в черных пятнах стены зданий, мрачные башни, отсветы огня в окнах, замысловатые извивы паропроводов, паутину электропроводов, автомашины, железнодорожные пути... Мне показалось, что на красивую и радостную землю лег отвратительный зверь из бетона, стекла и стали, который рычит и роет когтями почву, поднимая в воздух облака ядовитой пыли. Я поделился впечатлением с отцом. Он рассмеялся:

- Ты не прав. Заводы - это победа человека над стихийными силами природы. В них - наша мощь и основа прогресса. Они не всегда красивы, это правда. Но что поделаешь? Разве красив твой желудок, или печень, или сердце? Они нужны...

И все же я надолго сохранил неприязнь к этим творениям человека, где визжит и стонет поруганная и насилуемая природа.

Слушая Эрдмана, я представил себе химические заводы... без машин, башен, трубопроводов и прочей уродливой шелухи. Лежит себе этакая симпатичная биотоза и растет. Только успевай лепестки обрывать...

- И много вам удалось получить полимера от такой биотозы? - спросил я Эрика.

Какая-то намалеванная особа за соседним столйм хмыкнула и торопливо прикрыла рот рукой. Эрик смутился.

- К сожалению, это все. Биотоза больше не растет, - сказал он, разведя руками.

Я понял. Бедный изобретатель! Этот смешок по соседству сказал мне о многом. Не очень-то тебя здесь ценят. Я почувствовал глубочайшую симпатию к Эрику...

Вдруг впереди я заметил знакомую фигуру. Я узнал в ней сотрудницу Института телепатии и помчался за ней.

- Алло!

Два синих глаза посмотрели на меня с любопытством, чуть насмешливо.

- О, это ви...

- Нам, кажется, придется работать вместе?

- Рьядом... - так улыбаются дети, вовсю и для себя.

- Плечом к плечу?

- Может бить...

- Нога в ногу, рука об руку?

- Ооо, - смешок звенит упавшей монеткой. - Я не умею ходить в ногу.

- Так, может, попробуем сейчас потренироваться? - Я осторожно касаюсь прохладного локтя. - Вы не русская. Как ваше имя?

- Ньет, ньет, - она отстраняется, на лице появляется скучающее выражение. Потом говорит: - Меня зовут Ружена.

- Чехия?

- Ага.

Мы шагаем по бульвару. Включили освещение и все испортили: исчезли голубые деревья и дымчато-сизые кусты.

- Вы давно работаете с Карабичевым?

- Два года.

- Как по-вашему, что он за человек? Меня интересует мое будущее начальство. Ермолов нас так быстро познакомил... Я не успел как следует его рассмотреть...

Люблю задавать такие вопросы. Убиваешь сразу трех зайцев. Узнаешь о ком-то третьем, узнаешь давшего отзыв и, наконец, узнаешь о неизвестных еще тебе взаимоотношениях.

- Он умный.

- О!

- Красивый.

- Да?

- Дельный. Он изобрел модулятор "ХЗ".

- Скажите!

Все зайцы целы и разбежались. Что это за модулятор, никогда не слышал. Надо бы узнать...

- А вас зовут Серьежа, да?

- Ермолов же знакомил нас!

- Оо, я никогда не слышу, когда меня знакомят. Если я очень много смотрю, то я уже не могу слушать. Я тогда теряюсь.

- Вот как. Значит, я произвел на вас ошеломляющее впечатление?

- Ошеломеля... Оо, ньет, ньет! - Смех вновь звучит, словно кто-то швыряет пригоршни монет в хрустальную вазу.

- А какое же?

- Смешное. Ви смешной!

Боже мой, как она смеется! Просто мороз подирает по коже.

- Неужели я похож на клоуна?

- Разве только клоуны смешные? Очень, очень серьезный человек тоже бывает немножко смешной.

- Значит, я был чересчур серьезен?

- Ага, - и снова смеется. Какая несносная девчонка!

Бульвар кончился, и мы выходим на площадь, где суетятся люди и машины.

- Смотрите, роботы возвращаются с работы, - говорю я, показывая на темную массу, двигающуюся посредине уличного потока.

- Да, да. Мне их всегда почему-то жалко.

- Отчего же?

- Знаете, я вижу их утром, как они рано-рано разъезжаются по своим местам. Они такие покорные, молчаливые и... беспомощные. И смешные. Какие-то у них крючочки, щупальца, усики. Все у них крутится, двигается, они все время что-то делают. Часто невпопад. У нас в доме робот-лифтер. Такой смешной! А из окна я часто вижу робота-регулировщика. Он тоже очень смешной. И очень вежливый,

- Вы любите, когда смешно?

- Нет, не смешно, а умильно.

- Умилительно?

- Да. Я люблю детей, они умильтительные.

- А у вас дети есть?

Ружена смеется. Значит, нет.

- Мне сюда, - говорит она.

Я делаю прощальный жест рукой, и мы расстаемся. Потом, стараясь быть незамеченным, я наблюдаю, как она бежит к распахнутой двери автолета и скрывается за ней, не обернувшись.

В уличном видеофоне изображение, как водится, не работало, и я долго не мог созвониться с Эриком. Наконец я услышал его голос:

- Ты, Сергей?

- Да. Слушай, Эри, я устроился к телепатам. кончилась моя неприкаянность. Кое-какие опыты мы сможем поставить у них.

- Чудесно, Серега, чудесно! У меня пока все то же.

- Понятно.

Мы попрощались.

Домой идти не хотелось. Там был отец в единственном числе, и он мог испортить настроение на целый вечер. Может, податься в читалку? Голова болит... Решил поехать к Лоле.

Домой я возвратился поздно. Отец еще не спал, он сидел в своей комнате, курил и смотрел в открытое окно добрыми мечтательными глазами пьяного великана. Я никогда не видел своей матери, она умерла давно. Меня воспитывал или, вернее, почти не воспитывал мой отец...