Дунечка и Никита - Страница 4

- Очень.

- А братик у тебя есть?

- Они все обещали, обещали... Нет у меня братика. Только двоюродный.

- Ты с ним дружишь?

- Дружу, но он сумасшедший.

Режиссер зашлась смехом.

- Почему сумасшедший? - спросила она.

- А потому что он спит на корточках.

- Боже, какой ребенок! - сказала режиссер. - Она прелестна.

- А далеко еще до халтуры? - спросила Дунечка Никиту.

- Что? - не поняла режиссер. - Что ты спросила, маленькая душенька?

Никита сжал руку племянницы, и Дуня вскрикнула:

- Больно!

- А вон там за дверью живет лев, - сказал Никита, - он поедает болтушек, поняла?

- А дверь заперта?

- Пока заперта, но если будешь болтать, открою.

- А меня он съест?

- А что - чикаться, что ли, с тобой? Ам - и с приветом!

- А я у него живот саблей разрежу и убегу.

- А у тебя сабли нет.

- А я куплю.

- А у тебя денег нет.

- А я сначала куплю деньги, а потом на них куплю саблю.

- А где ты купишь деньги? - заинтересовался Никита.

- Как где? - удивилась Дунечка. - У папы.

- Сейчас мы вас догоним, - сказал Никита режиссеру, - у Дунечки ботинок расшнуровался.

- Что ты, Никиток, - сказала Дунечка, - совсем даже не расшнуровался.

- Это ты не чувствуешь. Ну-ка, стой.

Режиссер медленно пошла вперед, а Никита, опустившись перед Дунечкой на колени, прошипел:

- Молчи о халтуре, поняла?!

- Почему?

- По кочану. Много будешь знать - рано состаришься.

- А почему говорят <по кочану>, а не <по кочерыжке>?

- Евдокия, хватит! Поняла? У меня голова стала распухать. Пошли.

Никита сделал вид, что завязал Дуне новый узел на ботинке, и они побежали следом за режиссером.

- У вас были связи? - судья обратилась к Степанову.

- Какие?

- Интимные.

- Что вы понимаете под словом <интимные>?

- Вы не ребенок. Отвечайте, пожалуйста, по существу.

Если художник сразу добьется успеха, то он до конца жизни своей остается ребенком - во всех проявлениях, и его будет принимать именно таким та женщина, которая его полюбит. Настоящий художник останется и в зрелости одержим чувствами неистовыми и моментальными.

Если же путь к большому признанию был труден и сложен, тогда женщина, которая прошла с художником этот путь, привыкает к тому, что он делается постепенно многоопытным и мудрым, и не хочет ничего прощать, и перестает видеть в нем ребенка. И тогда, в какой-то напряженный миг неудачных поисков отчаянье захлестывает его, ищет себе выхода - яростного, бессмысленного и неразборчивого...

- Нет, - ответил Степанов после долгой паузы, - интимных связей у меня не было.

- Почему вы делаете такое многозначительное ударение на слове <интимные>?

- Потому что я отвечаю на ваш вопрос по существу.

- Ну, хорошо, а просто связи у вас были?

- Это ведь к нашему вопросу отношения не имеет, насколько я мог понять из заявления, написанного моей женой. Это касается нас с женой, а вернее, это касается одного только меня.

- Почему вы так думаете? Разрушая семью, вы наносите вред не только вам и вашим близким, но и обществу.

- Что-то у Энгельса этого не было, - хмыкнул Степанов.

- Вы что, шутки сюда пришли шутить? - спросила судья.

- Кот, Кот! - крикнула режиссер в микрофон. - Больше экспрессии, не бойтесь мяукнуть так, чтобы детям стало страшно. Вы хищник, вы злодей. Ну-ка, снова.

- Мяу! - заорал Никита. - Мя-а-ау!

- Вот теперь хорошо! - обрадовалась режиссер.

- Так коты не кричат, - сказала Дунечка громким шепотом. - Так никто не кричит вообще.

Она сидела на стуле в углу комнаты, возле окна, и смотрела, как актеры репетировали сказку.

- Тихо! - сказала режиссер. - Тише, девочка, ты мешаешь тетям и дядям. Снова!

- Мяу! Мя-а-ау! - снова заорал Никита. - Ряба, сейчас я потаскаю всех твоих цыплят!

- Цыпляточек! - крикнула режиссер. - Не цыплят, а цыпляточек! Мы пишем на детей!

- Мы сюсюкаем на детей! - буркнул Никита под нос.

- Продолжаем!

- Мя-у! Я съем твоих цыпляточек! - проревел Никита.

- Кот! - выкрикнула пожилая актриса, игравшая роль Воробья. - Все птицы просят тебя только об одном...

- Стоп! - сказала режиссер. - Шумы! Приготовьте ветер! Нужно ощущение тревоги.

Включили рев ветра. Это был страшный, пронзительный ветер - зимний, записанный где-то в лесу, потому что было слышно, как скрежетали стволы деревьев.

- Дальше! Кот!

- Я не хочу слышать ваших просьб! - взревел Никита.

- Не верю! Не чувствую! Мало злобы! - крикнула режиссер и от волнения топнула каблуком.

- А я больше радио слушать не буду, - сказала Дунечка тихо.

- Что? Что? - спросила режиссер и, не дожидаясь ответа, крикнула: Никита, я подыграю вам за Лису. <Котик, а скажи-ка мне, где удобней пролезть в сарай!> Ну, Кот, отвечайте.

- Молчи, Никита, - сказала Дунечка, - такие лисы не бывают. Уродина какая-то.

Режиссер засмеялась деревянным смехом и сказала:

- Непосредственность этого экспоната обворожительна.

- Это не экспонат, - сказал Никита, - давайте мяукать дальше.

- Почему такая нервозность?

- Потому что мы делаем все не так.

- Вы так считаете?

- Иначе бы не говорил.

- Садитесь на мое место и ставьте спектакль.

- Радиоспектакль, - поправил Никита. - Мы мяукаем как крокодилы и лаем как львы. У нас все получается плохо, понимаете? Вон на нее посмотрите. Она должна сидеть с раскрытым ртом, а она смотрит в окно, когда мы мяукаем. Вы так же мяукали, когда мне было три года, это скучно, а искусство не может быть скучным.

- Эту дискуссию мы продолжим после репетиции. Прошу вступать цыпленка.

Старый лысый актер в парусиновой куртке крикнул:

- Мамочка, мне страшно!

Голос у него был тоненький, писклявый, и Дунечка засмеялась. И Никита, не выдержав, тоже засмеялся. Старый лысый актер вздохнул, достал из потертого дерматинового портфеля леденец и дал его Дунечке. Никита смутился и сказал:

- Василий Васильевич, простите...

- Э, - махнул рукой старый лысый актер, - э, чего там.

- Девочка, - сказала режиссер, - пожалуйста, сиди тихо и не мешай дядям и тетям.

- А тут только один дядя, Никита. Больше нет.

- Весь диалог с цыпленком, пожалуйста.

- Мамочка, мне страшно, - снова пропищал лысый актер тонким голосом и обернулся к Никите.

Никита колыхался на стуле от сдерживаемого смеха.

- Мяу, - прохрипел он, - ты почему ушел из дому, а?

- Я - Лиса! <Цып-цып-цып, - проиграла режиссер, - цыпленок, иди сюда>.

- Не ходи, не ходи, - крикнула Дунечка, - это не лиса совсем даже.

Режиссер поднялась со стула и сказала:

- Товарищ Андреев, успокойте ребенка и объясните ему, как себя надо вести.

Никита вывел Дунечку из комнаты и сказал:

- Ты понимаешь, что такое десять рублей?

- Нет. Кукла сколько стоит?

- Кукла? Не знаю, сколько стоит кукла. А рубашка стоит семь рублей и пол-литра - три. Сиди и молчи, даже если смешно.

- А ты почему смеешься?

- Почему? По кочерыжке, вот почему.

Дунечку очень рассмешило это Никитино <по кочерыжке>. Она долго смеялась, а потом вдруг грустно сказала:

- Никит, а мне потанцевать захотелось.

В первый раз у них случилась ссора уже после рождения Дунечки. Это была настоящая, обидная для обоих ссора. Он только что прилетел из командировки: он ходил с двумя геологами в маршрут по Сибири. Маршрут был трудный, через тайгу, по нехоженым местам. Они потеряли тропу и вместо недели проплутали полмесяца. Их чудом нашли охотники - они уже начали доходить без еды и огня. Отлежав пять дней в госпитале, он прилетел в Москву, но дома обо всем этом говорить не стал - зачем пугать? Вся его жизнь состояла из таких или почти таких командировок, а это безжалостно считал он, - если дома будут знать, как и где ему приходится мотаться. Поэтому он со своими товарищами по маршруту встретился на холостяцкой квартире - отметить возвращение домой. Она приревновала его, потому что вернулся он под утро; он был с друзьями и пил за нее там и говорил о ней мужчинам нежные, бессвязные слова; нет ничего обидней в любви, чем беспричинная ревность. Как правило, первую измену рождает беспричинная ревность. От женщины в семье зависит все - спокойствие, счастье, уверенность. Уже после Степанов пытался думать об этой первой вспышке яростной, слепой, беспричинной ревности - обидной и жестокой, неуважительной к нему. Он подумал тогда, что это, возможно, приходит с рождением ребенка, когда женщина - скорее даже инстинктивно - стремится оберегать от всего постороннего ту семью, которая создалась. Но увы, чем отчаянней женщина защищает семью, тем стремительней она разрушается. Любовь принимает все: боль и голод, бесстыдство и одержимость. Она не принимает только одно - тиранию.