Думают - Страница 69

Ну вот, получилось:

Говорят, Декарт верил в бессмертие души, потому что мог легко представить собственную душу, существующую отдельно от тела. Марвелл воплощает эту мысль в прекрасном образе птицы. Он воображает, как его душа покидает тело и садится на веточку дерева, чтобы почистить перышки, а затем улететь в рай. Я не призываю вас устремиться вслед за ней. Такая концепция души представляется сейчас фантастической даже верующим христианам. Но христианская идея души соотносится с гуманистической идеей субъекта, с чувством собственной неповторимости и ощущением умственной и эмоциональной личной жизни — целостной, протяженной во времени и обладающей моральной ответственностью. Ее иногда еще называют совестью.

В наше время идея души, или «я», часто подвергается критике не только в естественнонаучных, но и в гуманитарных кругах. Нам говорят, что это фикция, «конструкция», иллюзия, миф. Простой «набор нейронов» или точка, в которой сходятся наши разумные умозаключения, — параллельный компьютер, работающий без помощи оператора. Мне, как человеку и писателю, подобная позиция глубоко претит и кажется неубедительной. Мне больше импонирует традиционная идея автономной личности. Многое из того, что мы ценим в цивилизации, основано на этой идее — например, закон и права человека, включая авторское право. Марвелл написал свой «Сад» в те времена, когда закона об авторском праве еще не существовало, но никто другой не мог написать и больше не напишет этого стихотворения (разве что перепишет его слово в слово). В стихотворении преобладает мажорное настроение — личность находится в состоянии экстаза. Это стихотворение о счастье. Но у сознания есть и трагическая сторона, о которой почти ничего не говорилось на конференции. Существуют безумие, депрессия, чувство вины и страх. Существует страх смерти и, как это ни странно, страх жизни. Человек — единственное существо на Земле, которое знает, что оно смертно, и в то же время единственное существо, сознательно лишающее себя жизни. В определенных обстоятельствах сознание доводит человека до состояния, когда он кончает жизнь самоубийством, только бы освободиться от собственного «я». «Быть или не быть?» — чисто человеческий вопрос. Следовательно, литература помогает нам понять темную сторону сознания. Благодарю за внимание.

Раздаются одобрительные, почти восторженные аплодисменты. Ральф поднимается к Хелен на сцену, аплодируя на ходу.

— Большое спасибо, Хелен, — говорит он, дождавшись, пока стихнут аплодисменты. — Очень интересно и познавательно. — Затем он обращается к аудитории: — Как я уже говорил, никаких вопросов. Цель заключительного слова — завершить конференцию и дать пищу для размышлений в следующем году. Думаю, Хелен блестяще справилась с этой задачей. Так что, как говорили бессмертные Том и Джерри: «Вот и все, ребятки!» Если не считать заключительного ужина, который, напоминаю вам, начнется в половине восьмого. Я скажу несколько слов о тех, кто способствовал успеху нашей конференции, но обещаю быть кратким.

Снова раздаются (уже не столь бурные) аплодисменты, постепенно сменяющиеся гулом разговоров. Участники поднимаются с мест, зевают, потягиваются, собирают вещи и выходят из зала. Телевизионщики выключают лампы и прожектора, а звукооператор надевает наушники, чтобы прослушать запись. Сошедшую со сцены Хелен окружает небольшая группка людей, которые благодарят ее за хорошее выступление. Женщина в косынке и длинной хлопчатобумажной юбке спрашивает, собирается ли Хелен опубликовать свою речь.

— Очень сомневаюсь, — говорит Хелен.

— Я была бы вам очень признательна, если бы вы прислали мне копию. Такая вдохновенная речь! — Она протягивает Хелен визитную карточку. «Зара Манкевиц, терапевт-холистик». Калифорнийский адрес, Сосалито.

Хелен и Ральф покидают аудиторию последними.

— Здорово выступила, спасибо.

— Правда, хорошо?

— Я в тебе не ошибся.

— Но ты ведь не согласен ни с единым словом.

— Конечно, нет, — улыбается он, — но ты так красиво говорила, любо-дорого послушать.

— Я боялась смотреть в лица слушателям: они могли оказаться недовольными, скучать или спать.

— Ты их просто заворожила.

— Врешь.

— Ну, если не заворожила, то заинтриговала уж точно. Они же подходили к тебе потом.

— Не думаю, что среди них были серьезные ученые. Моя главная полконница — нью-эйджевый терапевт из Калифорнии, — говорит Хелен, показывая визитку.

— Да, кто только не участвует в конференции! Ты же сама сказала — главный предмет. Хочешь чего-нибудь выпить?

— Нет, я хочу заскочить домой, чтобы принять душ и переодеться перед ужином.

— Там не будет ничего особенного. Меню прежнее плюс одно дополнительное блюдо и бесплатное вино.

В холле Эйвон-Хауса стоит высокий мужчина, расставив ноги и сложив руки за спиной, видимо, кого-то поджидает. Одет в голубой блейзер и строгие серые брюки, которые выделяют его среди делегатов с их яркими рубашками, футболками и джинсами.

— Мне нужно кое с кем поговорить, увидимся, — говорит Ральф и направляется к мужчине. Перекинувшись парой фраз, они вместе выходят из здания.

Ральф и сержант Эгню направляются к Центру Холта Беллинга. Вечер теплый и солнечный. Студенты валяются на траве, болтают, пьют пиво или играют в мяч. Другие катаются на лодках или занимаются видсерфингом, медленно скользя по глади озера, подгоняемые слабым бризом.

— Больше похоже на лагерь отдыха, чем на университет, правда? — замечает сержант Эгню.

— Последняя неделя семестра. Занятия уже закончились, и студенты ждут результатов экзаменов, — говорит Ральф.

— Мне это место напоминает Глэйдуорлд, куда мы ездили в отпуск прошлым летом. Бывали когда-нибудь?

— Нет, — говорит Ральф, осматриваясь по сторонам, и спрашивает напрямик: — Так что вы хотели мне сказать?

— У меня есть имя подозреваемого.

— Кто это?

— Профессор Дугласс.

— Вы уверены?

— Примерно на семьдесят процентов.

— Понятно, — тянет Ральф.

— Вы не удивлены? — говорит Эгню.

— Странновато, но у меня самого недавно возникли подозрения насчет него. После нашего разговора… но у меня нет доказательств. Просто интуиция… Он немного странный человек. И что вы теперь собираетесь предпринять?

— Проверю жесткий диск его компьютера.

— Но он пользуется разными машинами. У вас есть ордер?

— Нет, но скоро будет, хотя на данном этапе расследования он скорее всего не нужен.

— Как вы намерены действовать?

— Попрошу его помочь мне и понаблюдаю за его реакцией. Когда вы сможете организовать нашу встречу?

— Наверное, он сейчас в офисе, я не видел его на заключительном заседании.

Центр закрыт и пуст, магнитной картой Ральф открывает стеклянные двери. Секретари уже разошлись, а все студенты целый день были на конференции. Ральф набирает внутренний номер Дугласса, и тот берет трубку.

— Ты не мог бы зайти ко мне, Даггерс? — говорит он. Через минуту раздается короткий стук в дверь, и Дугласс входит, не дожидаясь приглашения.

— Надеюсь, это не займет много времени, Мессенджер, я очень занят. — Он бросает быстрый взгляд на Эгню, сидящего в кресле у стола Ральфа.

— Это сержант Эгню из глостерской полиции. Он занимается педофилией и порнографией.

Дугласс бледнеет, как полотно.

— Ну и что с того? — спрашивает он.

— У полиции есть сведения, что кто-то в нашем здании скачивает детскую порнографию из Интернета, — говорит Ральф.