Думают - Страница 12

— И чем это вам грозит?

— В худшем случае мы закроемся. — Он саркастически ухмыляется и добавляет: — Возможно, наш центр превратят в Центр писательского мастерства. Джаспер Ричмонд говорит, что в его английской школе уже не хватает мест. А писательское мастерство одобрено «Комитетом общественной безопасности».

— Вот как? — удивляется Хелен.

— Ну да. Курсы очень популярны, на них поступают как студенты, так и аспиранты. Американцы проходят здесь свою зарубежную практику, поскольку на писательское мастерство проще получить кредит. Больше студентов — больше денег. Английская школа заключает с обедневшими писателями краткосрочные договора…

— …за гроши, — вставляет Хелен.

— За гроши, без пенсионных и декретных выплат, даже без отпуска. Расходы на такой курс незначительные. С деловой точки зрения — высокопродуктивная и низкозатратная операция. Но нужно ли нам столько писателей — большой вопрос.

— А когнитологи нужны?

— Думаю, да. Будущее — за компьютерной и генной инженерией. Нам нужны люди, которые понимают фундаментальные проблемы и возможности работы в этих областях. Но наши хозяева, очевидно, этого не понимают. Всегда трудно добыть деньги для теоретического изучения предметов отвлеченных.

— Вы думаете, вас закроют?

— Нет, только в самом крайнем случае. У нас факультет с мировым именем, и на последнем оценочном конкурсе он получил 5-е место в рейтинге. Закрытие нашего института было бы крайне невыгодно с точки зрения менеджмента, не говоря уже о плохом «пиаре». Скорее всего нам просто придется потуже затянуть пояса или же открыть курсы для студентов.

— А нового спонсора нельзя найти?

— Сложно. Видите ли, согласно договоренности, это здание должно называться Центром Холта Беллинга. Вряд ли кому-нибудь из конкурирующих компаний это понравится. По той же причине мы не можем получить финансирование даже на отдельные проекты. Наша единственная надежда — это МО.

— Министерство обороны?

— Они проявили интерес к некоторым аспектам нашей работы, но, конечно, не хотят, чтобы мы афишировали наше сотрудничество. В любом случае у меня теперь станет больше бумажной волокиты. Ну ладно, хватит об этой скуке зеленой. — Ральф забирает пустую чашку Хелен и свою кружку, чтобы выбросить первую и сполоснуть вторую. — Давайте-ка я лучше покажу вам настенную роспись Каринти.

В коридоре они встречают Джима: он наблюдает за небольшим роботом высотой около двух футов. У машинки три колеса, вращающаяся голова с объективами вместо глаз и пара механических челюстей.

— Это — Артур, — говорит Ральф. — Последнее приобретение центра. Куплен в готовом виде.

Артур стоит без движения, глядя в угол, как провинившийся малыш.

— Что он делает? — спрашивает Хелен.

— Изучает местность, — отвечает Джим, — и фиксирует информацию в памяти.

Внезапно Артур разворачивается на колесиках и катится к другой стене коридора, в которую тут же довольно яростно врезается.

— Ой, — хмурится Джим. — Что-то с программой.

Артур отъезжает от стены и потрясенно разглядывает ее.

— Ему далеко еще до любовных свиданий с другими роботами, — говорит Хелен Ральфу.

— Да, — отвечает Ральф. — Мы были бы счастливы научить его хотя бы подбирать с пола мусор. Пойдемте.

Ральф провожает Хелен к лифту. Стены и пол лифта — стеклянные, так что при желании можно рассмотреть его механизм, но Хелен это неинтересно. Они плавно и тихо поднимаются наверх, и Ральф поясняет, что Макс Каринти — американский философ венгерского происхождения и художник-любитель. Несколько лет назад он проводил в Центре свой годичный отпуск, предоставленный Принстонским университетом для научной работы, и, получив разрешение у Ральфа, оформил второй этаж настенной панорамой, иллюстрирующей различные хорошо известные теории и эксперименты с мышлением из области когнитивной науки, эволюционной психологии и философии мозга.

Лифт останавливается на втором этаже, и стеклянные двери открываются с механическим выдохом.

— Господи! — восклицает Хелен, выходя.

Внутренние стены холла сделаны не из стекла, как на нижних этажах, а из кирпича и пластика, и их изогнутая поверхность покрыта живописными изображениями по всему периметру. Частично перекрывающие друг друга сцены, фигуры и виньетки, написанные в смелой, экспрессионистской манере, тянутся по обе стороны от лифта и соединяются в противоположном конце галереи, образуя своеобразную циклораму. Это буйство красок и форм контрастирует с высокотехнологичной строгостью остального здания.

— Впечатляет, правда? — Ральф удовлетворенно наблюдает за ее реакцией. — Могу провести для вас экскурсию.

— Да, пожалуйста.

Он поворачивает налево, Хелен идет за ним. В первую очередь в глаза ей бросается огромная черная летучая мышь с расправленными крыльями, летящая на зрителя на уровне глаз и похожая на бомбардировщик «Стелс», опоясанный тонкими кольцами.

— В начале семидесятых философ Томас Нагель назвал одну из своих работ «Что значит быть летучей мышью?», — поясняет Ральф. — Он доказывал, что мы никогда не сможем узнать, каково быть летучей мышью, поскольку единственный способ узнать состоит в том, чтобы стать ею. Ergo, qualia непостижимы, ergo, научное исследование сознания невозможно. На мой взгляд, это слишком упрощенное утверждение, но оно имело удивительно широкий резонанс. Нагель не случайно выбрал для эксперимента над мышлением это странное существо. Вы же знаете, что летучие мыши пользуются эхолокацией? — Ральф указывает на кольца. — Когда парень, открывший это явление, описал его механизм на научной конференции, один старый профессор чуть не набросился на него с кулаками, поскольку считал это полнейшей ерундой.

— А что делают вон те, на заднем плане? — спрашивает Хелен, показывая на двух мышей, целующихся, как в диснеевских мультфильмах.

— Это мыши-вампиры. Одна мышь срыгивает кровь в горло другой.

— Фу, лучше бы не спрашивала.

— На самом деле, летучие мыши-вампиры, возвращаясь с ночной охоты, иногда делятся своей добычей с менее удачливыми собратьями.

— А какое это имеет отношение к проблеме сознания?

— Это имеет отношение к мотивации. Казалось бы, какой альтруизм! Но на самом деле удачливая мышь делится кровью лишь с той особью, с которой у нее заключен двусторонний договор на тот случай, если обстоятельства сложатся иначе. Так что каждая преследует свои личные интересы. То же самое относится к людям, как показывает нам вот эта «Дилемма заключенного».

Ральф показывает на двух мужчин в полосатой тюремной одежде, словно сошедших со страниц книжки комиксов. Они сидят в камерах в разных концах целого ряда пустых камер и угрюмо смотрят сквозь решетку. Между ними стоит тюремщик.

— Ситуация такая: оба арестованы за совершение преступления и должны давать показания. Эти люди изолированы друг от друга и не могут общаться. Если они оба выдадут друг друга, то каждый получит большой срок. Если же только один выдаст своего сообщника, то уйдет безнаказанным. А если молчать будут оба, им вынесут более мягкий приговор за недостатком улик. Вот вам и выбор между сотрудничеством или предательством.

— Да уж!

— Возьмите, к примеру, наши последние события в университете, связанные с сокращением бюджета. Университетское начальство стоит перед дилеммой — голосовать за небольшое сокращение финансирования всех факультетов в равной степени или же за радикальное урезание бюджета лишь некоторых. Сотрудничай или предавай. Математики часами пытаются выработать подходящую тактику. Этой проблеме были посвящены целые конференции. Был проведен даже международный конкурс для определения наилучшей стратегии. И знаете, во что все это вылилось?

— Во что?

— Око за око, зуб за зуб. Сотрудничаешь с игроком до тех пор, пока он готов с тобой сотрудничать, а затем предаешь его. Пока твой партнер по игре знает, что ты можешь его предать, у тебя нет в этом необходимости. На этом и держится общество. Такова человеческая мораль.