Думают - Страница 11

— Генри Джеймс. Самое начало «Крыльев голубки».

Хелен идет дальше, Ральф за ней.

— Это ваш коронный номер — цитировать по памяти целые куски из классики?

— Я начинала писать докторскую о точке зрения у Генри Джеймса, — отвечает Хелен. — К сожалению, так и не дописала, но некоторые ключевые цитаты засели в памяти.

— Прочтите еще раз.

Хелен повторяет цитату, потом говорит:

— Видите, тут есть сознание Кейт, ее мысли, чувства, ее нетерпение, ее неуверенность (уйти или остаться?), ее восприятие собственного отражения в зеркале, неприятная обивка кресла. «Скользкая и липкая» — как вам такие qualia? И при этом все повествование идет от третьего лица, в таком изящном, точном, правильном стиле. Субъективно и в то же время объективно.

— Да, эффектно, согласен, — говорит Ральф. — Но ведь это художественное, а не научное сочинение. Джеймсу кажется, будто он знает, что происходит в голове у этой Кейт, как ее там, потому что он сам ее придумал, поместил в свой роман, руководствуясь собственным жизненным опытом и бытовой психологией.

— Да нет у него никакой бытовой психологии!

Он отмахивается от этих слов.

— Бытовая психология — просто термин, — говорит он. — Он означает приобретенную мудрость и суждения здравого смысла о поведении и мотивациях людей. Для нашей обычной повседневной жизни это подходит. И для художественной литературы тоже — от «Крыльев голубки» до «Жителей Ист-Энда». Но такая психология недостаточно объективна, чтобы ее можно было считать наукой. Если бы Кейт Крой была живым человеком, Генри Джеймс никогда не сумел бы сказать, что она чувствовала, прикоснувшись к креслу. Он мог бы это сделать, только если бы она сама ему об этом рассказала.

— Но если бы Кейт была реальным человеком, то ваша когнитивная наука тоже не смогла бы рассказать нам о ней ничего интересного.

— Ну, насчет «ничего» — это вы загнули. Однако в целом мы действительно знаем о сознании немногим больше писателей, которые делают вид, будто в нем разбираются. Ну, вот мы и пришли.

Они подходят к Центру Холта Беллинга.

Стеклянные раздвижные двери с выгравированным вензелем «ХБ» мягко разрезают воздух, автоматически открываясь при их приближении и закрываясь за их спинами.

Фойе наполнено голубоватым светом, проникающим через тонированные стекла. Внутри становится ясно, что здание построено из стали и стекла. Все офисы, подобно лучам, расходятся от главного помещения в центре. Их изогнутые внутренние стены тоже стеклянные, и посетителю хорошо видно, что делают люди в этих офисах, хотя большинство занимаются одним и тем же: сидят у мониторов и время от времени стучат пальцами по клавиатуре. Три этажа здания соединены лифтом и открытой спиральной лестницей из нержавеющей стали и отполированного дерева, которая поднимается от центра первого этажа и соединяется с верхними этажами, коридорами и галереями.

— Вы не заметили ничего необычного в этой лестнице? — спрашивает Ральф.

— Она очень изящна, особенно перила, — говорит Хелен.

— Я не об этом. Она левосторонняя, как двойная спираль ДНК. Спиральные лестницы обычно делают по-другому.

— А я и не сообразила.

Он показывает ей помещения первого этажа: приемная, небольшая библиотека, лекторий с наклонными откидывающимися креслами, классы для аспирантов с рядами одинаковых компьютерных рабочих станций. Одну из цокольных комнат с кондиционированным воздухом, где множество компьютеров всех размеров и конфигураций гудят и подмигивают сами себе и на чьих жестких дисках и пленках хранится почти вся работа Центра, Ральф называет «Мозгом здания». Мужчина в белом лабораторном халате изучает распечатку одной из машин. Ральф представляет его Хелен: Стюарт Филлипс, его системный администратор. Хелен замечает, что к мониторам всех машин прикреплены карточки с именами: «Треска», «Томпсон Первый», «Томпсон Второй», «Снежок» и так далее.

— Если называть их буквами или цифрами, очень легко запутаться, поэтому мы даем им клички, — говорит Ральф.

— А почему все клички из книжек про Тинтина? — спрашивает Хелен.

— Это была идея профессора Мессенджера, — отвечает Стюарт Филлипс, поворачиваясь к Ральфу.

— Мои дети обожали эти книжки, — говорит Ральф. — Они до сих пор их любят, да и я тоже.

Он провожает ее в приемную, где стоит швейцарский автомат с напитками, низкие модерновые диваны и кресла, старые и протертые. Трое молодых парней в джинсах, футболках и кроссовках о чем-то оживленно беседуют в углу. Ральф представляет их Хелен: аспиранты Джим, Карл (из Германии) и Кендзи (из Японии). Хелен спрашивает ребят, над чем они сейчас работают. Джим занимается робототехникой, Карл — эмоциональным моделированием, а Кендзи произносит нечто невразумительное, и Ральф повторяет вместо него — «генетическими алгоритмами».

— Я примерно представляю себе, что такое робототехника, а что значит все остальное — понятия не имею.

Карл объясняет: эмоциональное моделирование — компьютерная имитация тех моделей, с помощью которых эмоции и переживания влияют на поведение человека.

— Например, скорбь? — спрашивает Хелен, глядя на Ральфа.

— Совершенно верно, но Карл работает над программой материнской любви.

— Мне хотелось бы посмотреть, — просит Хелен.

— К сожалению, я не могу сейчас продемонстрировать, переписываю программу, — извиняется Карл.

— В другой раз, — говорит Ральф.

— А генетические… как вы сказали? — Хелен вопросительно смотрит на Кендзи. Молодой человек сбивчиво объясняет на ломаном английском, и Ральф тактично резюмирует сказанное, чтобы Хелен могла понять, о чем идет речь:

— Генетические алгоритмы — компьютерные программы, которые способны делиться, подобно биологическим формам жизни. Это задание дается специальным программам, и те, что справляются лучше других, продолжают деление. Иными словами, они разделяются на пары и занимаются сексом, — произносит Ральф, к великой радости аспирантов. — Мы делим программы напополам и перемешиваем их. Если делать это достаточно часто, можно получить более совершенные программы, чем те, что способен создать хороший программист.

— Надеюсь, они не смогут выйти из-под контроля, — говорит Хелен, — и не попытаются управлять миром.

— Скорее всего они соберутся в отдельной комнате и станут рассуждать о том, разумны люди или нет, — шутит Ральф.

Молодые люди вежливо смеются и отходят к своим рабочим местам, демонстрируя трудолюбие и преданность своему делу. Ральф и Хелен остаются одни. Он спрашивает, какой кофе она предпочитает, и нажимает соответствующую кнопку на машине. Внимательно наблюдает, как она пьет каппучино с шоколадной крошкой.

— Мммм… очень вкусно, вот только пластиковая чашка все портит.

— Ах да, у каждого из нас есть своя фарфоровая. — Он подходит к деревянной полке, где на сушилке висят разноцветные чашки с именами владельцев. Он берет черную с надписью «БОСС» большими белыми буквами. Подставляет под кофеварку, наливает себе двойной экспрессо с сахаром.

— У вас нет отдельной комнаты отдыха для преподавателей? Это очень демократично, — замечает Хелен.

— Просто у нас учатся в основном выпускники других вузов. У нас нет курсов для обычных студентов. Это вызывает недовольство у всего университета.

— А почему?

— Я не хочу, чтобы мои работники теряли время и энергию на обучение студентов элементарному программированию.

— Нет, я хотела спросить, почему это не нравится университету.

— Чем больше студентов, тем больше денег. Высшее образование стало сейчас крупным бизнесом. — Он смотрит на нее поверх кружки. — Это наш больной вопрос, боюсь наскучить вам рассуждениями на эту тему.

— Не бойтесь, — говорит она.

— Это заведение было построено с помощью компании Холта Беллинга. Наш вице-канцлер одно время дружил с председателем их правления. Они внесли основную сумму и сейчас финансируют половину нашей работы, а университет оплачивает другую половину. Договор продлевают каждые пять лет. В следующем году истекает вторая пятилетка, но Холт Беллинг не собирается его обновлять. Они восхищены нашей работой, но больше не могут нас поддерживать. Я не вправе их осуждать. «Майкрософт» отобрал у них почти всю работу, и теперь начались финансовые трудности. С самого начала было ясно, что рано или поздно они оставят нас на полное университетское обеспечение. Но и у нашего университета не ахти какой бюджет. Новый вице-канцлер и его «Комитет общественной безопасности» — так я называю команду его администраторов — утверждают, что не смогут покрывать расходы всей нашей научной деятельности.