Dum spiro, spero (СИ) - Страница 65

- Мне так жаль, - шепчет она. – Господи, как же мне жаль, что так случилось.

- Ты не виновата, Китнисс, - тихо отвечаю я. – Ты ни в чем не виновата.

- Нужно было убедить его остаться в доме Джейд, - стонет она.

- Тогда, возможно, погибла бы Прим, - с болью в голосе отвечаю я. – Финник спас ей жизнь, Китнисс, и, я уверен, он хотел бы, чтобы ты была счастлива.

Когда нас выписывают из больницы, на улицах уже декабрь и лежит снег. Мы сразу же отправляемся на вокзал. Хоть Плутарх и просил нас задержаться, мы очень хотим вернуться домой. Мы едем впятером: я, Китнисс, Прим, миссис Эвердин и Хеймитч. На вокзале нет лишней шумихи и суматохи: всего один-два репортера. Нас провожают Эффи с Джейд.

- Берегите себя, - наставляет нас Эффи. – И обязательно приезжайте к нам в гости!

- Конечно, - улыбаюсь я. – И ты к нам.

- Когда-нибудь, - смеется она и еще раз обнимает всех, даже Хеймитча, который сопротивляется и вопит.

Прим смеется, и у меня теплеет в груди. У нее шрамы на кистях рук, и я думаю, что на остальном теле тоже, хотя их и не видно: она в брюках и теплой куртке. Прим радуется тому, что возвращается домой, Прим радуется снегу, Прим радуется всему. Я знаю, что ей тяжело, потому что на ее глазах погибло множество детей, но она взрослая не по годам.

Поезд увозит нас домой, подальше от разрушенного Капитолия, от войны, от воспоминаний. Дистрикт-12 разрушен и теперь полон призраками прошлого. Он - тяжелая память о тысячах погибших людей, которых мы знали, но это дом, и я всегда хотел вернуться туда.

***

Мы медленно возвращаемся к жизни, возрождаемся из праха и пытаемся жить дальше. У нас строят фармацевтический завод, так что у многих есть работа. На Луговине устраивают братскую могилу. Половину Дистрикта отстраивают заново. Снова возводят стены пекарни, куда возвращается моя семья.

Мы наполняем жизнь обычными делами, проживая дни сначала на автомате, заставляя себя, но затем постепенно вливаемся в бесконечную череду. Китнисс привлекает меня к книге Воспоминаний, где мы пишем то, что никогда не хотим забывать, пусть даже память о некоторых вещах, например, о цвете глаз Финника или Руте в цветах, приносит нам обоим сильную боль.

Гейл в Дистрикт не возвращается. Как-то миссис Эвердин обмолвилась, что он теперь часто мелькает по телевидению. Кажется, он живет во Втором. Но вся его семья - мать и братья с сестрой – возвращаются в Двенадцатый, и мы часто встречаемся на улицах.

Дистрикт оживает, восстает из праха, многие выжившие возвращаются сюда из Тринадцатого. Пару месяцев назад половина Дистрикта разделяла радость Прим: Лютика вернули в Двенадцатый. Раненый, исхудавший, он все равно был желанным гостем, о котором девочка не переставала волноваться. В конце концов, Китнисс пришлось позвонить Эффи и попросить ее каким-нибудь образом связаться с Тринадцатым и потребовать кота назад.

Однажды вечером, уже в мае, я сижу на крыльце и рисую. Не Игры, войну, переродков или погибших друзей. Я рисую Прим и Китнисс, сидящих посреди Луговины, трава на которой начала вырастать заново, несмотря на то, что ее никто не засевал. Сестры смеются, играют с Лютиком,

- Привет, - говорит Китнисс, присаживаясь рядом со мной на ступеньки. – Что рисуешь?

Я чуть улыбаюсь и показываю ей страницу альбома.

- Вас с Прим.

Китнисс наиграно стонет и закатывает глаза.

- Тебе скоро можно будет открывать выставку «Семья Эвердин в тысячах ситуаций».

- Ты преувеличиваешь, - смеюсь я.

- Ничуть, - спорит она. – Мама просила тебя приготовить пирог или торт на мой день рождения.

- Кто-то вчера кричал, что не хочет отмечать его.

- Я думала, что не смогу, - Китнисс качает головой. – Это был слишком тяжелый год, и я думала, что слишком рано, ну, понимаешь, чтобы радоваться…

Еще бы я не понимал. Теперь кошмары стали еще ярче, и в них появились новые персонажи. Однажды она призналась мне, что ей снится могила, в которой она лежит, а все, кто погибли в Играх или на войне, бросают в нее горсти земли, как на настоящих похоронах.

В моих кошмарах Китнисс умирает тысячами различных способов, и порой я стараюсь вымотать себя до изнеможения, чтобы просто отрубиться и не видеть снов.

- Я понимаю.

Китнисс поднимается, чтобы уйти домой, а затем садится обратно.

- Пит… - начинает она, но колеблется.

- Да? – я отрываюсь от рисунка и смотрю на нее.

- Я… - тянет она, а затем вытаскивает из-под ворота своей футболки цепочку с кольцом. Бриллиант отражает заходящее солнце. – Я не знаю, что нам делать с этим. Койн ведь умерла.

Помолвка.

- Я никогда не буду принуждать тебя к чему-то, Китнисс, - я качаю головой. – Ты же знаешь. Ты можешь выбросить это кольцо и забыть обо всем.

Мне больно, и слова давят мне горло, но я хочу для нее счастья. Не важно, с кем, не важно, что это причинит мне боль. Китнисс столько пережила, стольких людей потеряла, что я хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь она не знала горя.

- Я не могу забыть, Пит, - она смотрит на меня почти возмущенно. – Я не хочу забывать, Пит. Ты был со мной, когда рядом не было никого. И ты верил в меня, когда в меня никто не верил. Даже я сама.

- Китнисс, ты мне ничем не обязана.

- Это не так. Я… Я бы, наверное, сошла с ума, не будь тебя рядом, - она мнется и подвигается поближе. Расстегивает цепочку, снимает кольцо и надевает его на палец. – Я по-прежнему хочу быть твоей невестой, Пит. Должно быть, Гейл прав. Я всегда выбирала тебя.

- Гейл? – я приподнимаю брови.

- Я знаю, ты слышал наш разговор в подвале у Джейд, - отвечает Китнисс. – Он прав. И Финник был прав.

В ее голосе горечь, как и всегда, когда кто-то вспоминает Финника.

- Ты дорог мне, и я люблю тебя, Пит.

Я не могу сдержать ликования, улыбка так и просится на лицо. Я откладываю блокнот в сторону и придвигаюсь к ней вплотную, обхватывая ладонями ее лицо.

- Будь со мной.

- Всегда.

========== ЭПИЛОГ. ==========

Я лежу на пледе посреди Луговины. Трава высокая, и я почти ничего не вижу. Солнце светит прямо в лицо, но я лишь зажмуриваюсь, наслаждаясь минутами покоя. Я слышу детский смех и голоса Прим и Китнисс. Приподнимаюсь на локтях, чтобы увидеть свою семью.

Они играют на Луговине, среди травы и цветов. Два мальчика: у одного светлые волосы, у другого - темные. Они визжат от восторга, наваливаются друг на друга и смеются. Наши с Гейлом сыновья. Кто знал, что они подружатся?

Прим поднимает голову, когда замечает, что я смотрю на них, и машет. Прим, взрослая, успешная девушка, не так давно вышедшая замуж, души не чает в племяннике и всегда рада помочь нам.

- Мамочка! – восклицает сын, когда Китнисс приносит им мороженое. Она устраивается рядом со мной.

- Тедди сегодня особенно счастливый, - смеюсь я.

- Еще бы. Он ждал встречи с Джеймсом три месяца, - отвечает Китнисс.

Джеймсу четыре, и он сын Гейла и Джейд. Они сильно сблизились в послевоенные годы, когда Хоторн приезжал в Капитолий. В конце концов, сестра Эффи перебралась во Второй, и они с Гейлом поженились. Мы были на их свадьбе и действительно рады за них: они казались такими счастливыми в тот день. Хоторны иногда бывают в Двенадцатом, и Тедди всегда ждет их приезда: они с Джеймсом закадычные друзья.

Хеймитч, который стал крестным нашего сына после долгих уговоров, тоже возится с Тедди с большой охотой, хотя и продолжает деланно ворчать. Нашего сына любит и моя семья, и весь Дистрикт, и, кажется, весь Панем, хотя мы стараемся скрывать его от камер и говорим Плутарху, что хотим покоя для ребенка. Он еще слишком мал.

Тедди растет в счастье и ни в чем не нуждается. Возможно, мы позволяем ему слишком многое, но я счастлив видеть, как он улыбается и смеется. Он еще не знает ничего об Играх и о том старом мире, который мы с Китнисс разрушили, чтобы у него была счастливая жизнь. Но однажды он узнает обо всем. Об уничтоженных аренах, из которых сделали мемориалы, об Играх, о Восстании и войне, о Сойке-пересмешнице и всех тех людях, которые погибли ради того, чтобы он никогда не взял в руки оружие и не пролил чужую кровь.