Dum spiro, spero (СИ) - Страница 23

Пока я думаю, рыба успевает слегка пережариться. Беру себе одну, остальные заворачиваю в пленку и засовываю поглубже в рюкзак. Тушу костер, затаптываю угли. Ем рыбу на ходу. Ищу дерево, на котором растет мох, чтобы определить, где находится север. Провожу рукой по шершавой поверхности, дышу полной грудью. Я не должна опускать руки. Я не должна нервничать. Я сильная… Точнее была. Когда-то.

Меня отрезвляет мысль о том, что Финник, сейчас, должно быть, уже ищет меня, а я тут прохлаждаюсь, рассуждаю о прелестях жизни. Мне почему-то становится стыдно. Я припускаю вперед, предварительно забросав кости от рыбы сухими листьями.

Я иду минут пятнадцать, прежде чем замечаю, что вокруг меня царит полная тишина. В этом участке леса нет ни одной птицы – я не вижу их гнезд на ветках, ни одного зверя. Воздух, кажется, звенит от напряжения вокруг меня. Мне вдруг становится страшно. Я стараюсь шагать как можно тише, но ветки все равно предательски хрустят под ногами. Тихо-тихо, но я все же издаю шум. Должно быть, если бы я была в лесу, полном звуков, я и не замечала бы собственных шагов, благо охота приучила меня ходить очень тихо. Правда, всё равно не так, как Гейл. У него настолько мягкая походка, что его никогда не возможно услышать. Даже в октябре, когда земля покрывается сухими листьями. Я помню, как поддразнивала его, говоря, что из него получилась бы прекрасная девушка с бесшумной походкой. Воспоминание заставляет меня улыбнуться.

Еще через три минуты начинаю верить в то, что здесь никого нет. И это, честно говоря, настораживает. Неспроста здесь нет абсолютно никого. На Играх ничего не бывает просто так. Мой мозг перебирает самые изощренные ловушки, которые только может вспомнить и придумать. Я зажмуриваюсь, отгоняя неприятные мысли. Нашла, чем забивать себе голову. Придумывать ловушки поизощреннее. Для кого, скажи на милость? Мало тебе твоего негласного счета жертв, который ты начала еще два года назад?

Я медленно и осторожно пробираюсь через лес, уже убежденная, что здесь одна, но все равно настороже. И не зря. Потому что они меня замечают. Я вздрагиваю от звука ломающейся ветки, автоматически выхватывая стрелу и заряжая лук. Быстро оборачиваюсь назад и вижу неестественно зеленые глаза, звериный оскал, длинную, как у собаки, морду и мохнатые уши. Стрела поражает переродка прямо в лоб, а я уже готова кричать от ужаса. Потому что такие собачки обычно не ходят поодиночке.

И тут я вижу остальных. Пока их только пятеро, но я уверена, что их намного больше. Я замираю лишь на мгновение, чувствуя на себе тяжелый взгляд. Резко срываюсь с места, петляя между деревьями, как заяц. Сердце бьется так сильно, что кажется, будто я вот-вот останусь без ребер. Ноги ватные, дышать становится невыносимо. Я слышу ритмичный стук лап за своей спиной. И тут же вспоминаю такие же частые, закономерные удары плетью, которые видела, которое получала сама… В ушах слышится свист, а мне теперь хочется не только кричать, но и плакать. Я закусываю нижнюю губу так сильно, что чувствую во рту металлический привкус крови. Снова вспоминаю кровоточащие раны во рту Сноу.

Я задыхаюсь. Ноги сводит. В боку сильно колет. Господи, я сейчас упаду. Но вместо этого я практически пролетаю под поваленным деревом, так некстати расположившимся на моем пути. Во рту пересохло. Рюкзак больно бьется о лопатки. Я устала. Я слишком долго бегу. И тут понимаю, что не знаю, куда и зачем я бегу. От них не убежишь. Они быстрее меня.

Я чувствую спиной их горячее дыхание и свист, с которым они втягивают воздух. Я больше не могу. Можно, я умру быстро и безболезненно? Можно, мою смерть не покажут в прямом эфире? Можно, мои родные не узнают о том, что мертва?

Я спотыкаюсь о дурацкий корень какого-то дерева, который не заметила на земле, и лечу в овраг. Понимаю, что мне уже плевать на то, что сейчас я умру. Господи, пусть мне только не будет больно! Я лежу на животе, уткнувшись носом в прелую листву, и жду. Только вот никто не приходит. Я больше не слышу ни топота, ни дыхания, ни свиста. Медленно переворачиваюсь на спину и вижу, что переродки бродят по краю оврага, в который я упала, но не подходят ближе. Они рвутся, мечутся из стороны в сторону, но не приближаются. Что здесь? Ловушка? Испуганно вскакиваю на ноги, по-прежнему не отрывая взгляда от гигантских собак. Вся свора вдруг разом поднимает уши, прислушиваясь, и убегает.

Я медленно поднимаюсь к краю злополучного оврага, тянусь рукой впереди себя и вдруг замечаю маленький мигающий квадратик в нескольких сантиметрах от моей руки. Надо же. Силовое поле. Как же я преодолела его? Провожу рукой за ним и понимаю, что поле на этот раз можно перейти. Я могу. А вот эти милые собачки – нет. Поэтому и не добрались. Поэтому не разорвали.

Я не совсем понимаю, что происходит, но нахожу в себе силы медленно идти дальше, анализируя полученную информацию. Но не успеваю я даже начать движение, как вдруг слышу крик. Отчаянный, полный боли и страдания. Крик, от которого все внутри холодеет. Я тут же забываю о том, над чем хотела поразмыслить, и бегу на выручку.

Потому что кричит Финник. Мышцы напряжены до предела. Мне становится еще больнее, недавний забег сказывается. Но я бегу так быстро, как только могу. Крики становятся громче и отчетливее. Мне все хуже и хуже. Голова разрывается, сознание отказывается воспринимать реальность. Мне больно дышать, мне страшно за Финника. Легкие раздирает от нехватки воздуха, но я не в силах остановится и передохнуть. Я нужна ему.

Я выбегаю на открытую поляну. Посередине растет высокий дуб. Источник крика находится именно там. Я подбегаю, задираю голову вверх, ища глазами друга, но вместо этого вижу маленькую черную птичку с белыми полосами. Сойка-говорун. Еще один переродок. И он, на мой взгляд, куда страшнее собак с пеной у рта.

Голос сменяется. На этот раз кричит Прим. Я закусываю губу, затыкаю уши и спешу прочь от этого дерева. Я знаю, что птицы будут преследовать меня. Стараюсь сосредоточится на одной единственной мысли: «Что происходит?». Ясно, что оба вида переродков здесь оказались с легкой руки распорядителей. Я смутно догадываюсь, что не слишком большая часть леса поделена на отсеки, в которых и находятся эти самые вредители. Только вот они появляются не по часам, как на прошлой арене, а находятся в своих частях круглосуточно. Осталось только найти выход и не попасться кому-нибудь похуже. К тем же осам-убийцам. Теперь даже один укус выведет меня из игры часа на три-четыре. Кто знает, что произойдет за это время?

Кричащий снова сменяется. Пит. Становится еще больнее. Сноу знает, куда бить. Я бреду в направлении, противоположном отсеку переродков. Не думаю, что хочу с ними встречаться еще раз. Снова и снова повторяю себе, что с Питом все хорошо, что его не пытали, что он жив и здоров, что он сейчас смотрит на меня и думает, какая же я дура, если поверила в то, что этого его голос. Давай, ты же знаешь его интонации. Ты знаешь его тембр. Это не он. Это машина. Точно такая же, какая была в Казематах. Помнишь?

Еще бы. Как не помнить. Часы напролет сидеть в комнате с белыми стенами, белым потолком, белым полом. Все было обито мягкой тканью, так что даже если очень постараться – не возможно пораниться. И крики. Эти крики, сводившие с ума. Хоть и не верила в их правдивость, все равно было безумно больно. Слишком больно. Слишком страшно. Ведь не знала ничего.

Эта комната была раем, ведь там крики были подделкой. Самой настоящей, безумно качественной подделкой. Слышать настоящие крики тоже приходилось. Порой меня приводили в камеры совершенно незнакомых мне людей и показывали, как их пытали и убивали. Как я смотрела на кровь, капающую на серый пол. Слушала крики, от которых внутри все застывало. Как не могла отвернуться, потому что скрутили так, что пошевелиться было невозможно. И смотрела, слушала, ужасалась и сходила с ума.

Хуже было позже. Хуже было, когда я видела пытки Финника. Он ведь знал о планах повстанцев. Немного, но знал. И поплатился за это. Господи, я никогда не смогу забыть душную камеру с серыми стенами, Финника, подвешенного за запястья к специальному столбу, четверо людей в черных костюмах с закрытыми лицами. К телу раздетого по пояс парня прикладывать раскаленные куски железа. Как бы он не кричал, не вырывался, он не мог даже пошевелиться. И я, стоящая на коленях напротив него. Я должна была смотреть на все это. Как бы я ни кричала, как бы не вырывалась, как бы не просила, меня не слушали. Человек, державший меня за руки, предварительно связанные за спиной, лишь смеялся. А другой следил, чтобы я не отводила глаза. Потому что меня тут же окунали в большое железное ведро с ледяной водой. Едва вода попадала в рот, я ощущала знакомый металлический привкус крови. Не знаю, моей ли или того, кто был здесь до меня…