Духи безвременья - Страница 49

Петр Сергеевич все же поскромничал и заказал все самое дешевое, хотя ему и это показалось безумно дорогим. Паклин внес в его заказ некоторые коррективы, после чего, наконец, перешел к столь важному для него разговору, ради которого, собственно, и была затеяна вся эта встреча.

– Петр Сергеевич, я вас вот о чем хотел спросить,- начал он.- Вы сказали, что работаете на вернисаже уже довольно много лет – пятнадцать или около того. Верно?

– Верно, – подтвердил художник.

– Так вот, я хотел у вас узнать, не помните ли вы молодого художника, торговавшего своими полотнами здесь же лет десять-двенадцать назад? Его звали Руслан.

После того, как Паклин назвал имя Руслана, лицо Петра Сергеевича изменилось до неузнаваемости. Вскочив из-за стола, он смахнул случайно, уже принесенные официантом столовы приборы, и буквально накинулся на Паклина:

– Что ж вы сразу не сказали, что вы оттуда? Я ведь вас за приличного человека принял!

– Я вас не понимаю, – попытался успокоить его Паклин.

– Не понимаете!? А это вы понимаете?

С этими словами Петр Сергеевич ловко перепрыгнул через стол и со всей силы ударил Паклина кулаком по лицу. Тут же к нему подскочили охранники, один из которых точным ударом в затылок вырубил незадачливого живописца, отчего тот моментально обмяк и рухнул на пол.

– В машину его, – скомандовал Паклин.

Петра Сергеевича погрузили на заднее сидение автомобиля, а сам Паклин устроился спереди.

– Куда едем, Игорь Аркадьевич? – осведомился водитель.

– За город, неважно в какую сторону. Куда ближе будет.

– Понял, – ответил бритоголовый и нажал на газ.

Очнулся служитель муз, когда машина уже стояла километрах в десяти от кольцевой автодороги. Паклин распорядился, чтобы водитель остановился в каком-нибудь тихом перелеске, что было весьма затруднительно, так как кругом, словно скворечники, были понатыканы дачи.

– Где я? – первым делом поинтересовался Петр Сергеевич, пытаясь приподнять свое тело с сидения.

– В лесу, – коротко ответил Паклин. – Может, здесь вы придете в себя, и мы, наконец-то, поговорим.

– Я вам все уже сказал. Еще тогда!

– Мне вы ничего не говорили. И вообще пора бы уже объяснить, что вы там мелете.

– Я ничего не мелю, – возмутился деятель искусств. – Я просто натерпелся от вас еще тогда, а теперь довольно!

Он опять попытался приподняться, но снова улегся, поняв, что из этого ничего не выйдет.

– Вы меня явно с кем-то путаете, – Паклин открыл дверцу автомобиля и вышел на улицу. – Я не работаю ни в милиции, ни в ФСБ. Я частное лицо, которое хочет кое-что у вас выяснить. И ничего больше.

– Да? – с сомнением спросил художник.

– Да.

– Я старый больной человек, – вдруг заскулил Петр Сергеевич. – Отпустите меня, пожалуйста. Я ведь действительно ничего больше не знаю.

– А больше и не надо! Вы расскажите то, что знаете. И поедете обратно к своим картинам с приличной суммой в кармане.

Последняя фраза настолько простимулировала Петра Сергеевича, что он, наконец, неимоверным усилием воли приподнялся и принял вертикальное положение.

– Что вы хотите узнать?

– Где я могу найти Руслана?

– Нигде вы его не сможете найти. Нет его больше – умер. Уж год как. Хоронили всем вернисажем.

– Умер? – у Паклина, аж, руки опустились от досады.

– Умер, – подтвердил Петр Сергеевич, – Сердце у него слабое было.

– Так, а родственники у него остались?

– Да какое там! – художник сокрушенно схватился за голову, но тут же отдернул руки, так как любое прикосновение к черепу причиняло ему нестерпимую боль.

– Что, совсем никого?

– Совсем. Я был ему родственником.

– Вы? – Паклин удивленно посмотрел на Петра Сергеевича и огонек надежды вновь забрезжил у него в глазах.

– Я, – Петр Сергеевич был явно горд этим фактом. – И отца и мать ему заменил.

– Вот как… Ну что ж, это меняет дело,- Паклин просто не верил в свою удачу!

Чтобы так повезло, да еще дважды! Это надо ж было из всей этой толпы выбрать именно нужного человека!

– Ничего это не меняет, – огрызнулся мастер кисти. – Я вам ничем помочь не смогу.

– Это мы еще посмотрим, – как-то двусмысленно процедил Паклин.

– Угрожаете? – Петр Сергеевич инстинктивно вжался в спинку сидения.

– Пока нет, но если будите упираться…

– Я же вам русским языком сказал, что нечего мне вам сказать. Нечего. Все что мог, сказал следователю еще тогда, когда Руслана трясли по поводу пожара на даче этой…

– А что, его нашли? – Вот этого Игорь Аркадьевич никак не ожидал.

– А вы думаете, что нет? – с сарказмом произнес художник.

– И что?

– И ничего! Он им сказал, все как было.

– А как было?

– Как? Погостил он у него на даче пару неделек и уехал. Но это было задолго до пожара.

– И ему поверили?

– А почему нет-то? Поверили. Записали все и уехали. Только потом все дергали, звонили… Угрожали ему, а кто – не знаю. Может менты, может и еще кто. Вот у него сердце-то и не выдержало! Вот и помер. Это потому я на вас и набросился – извели его! – неожиданно Петр Сергеевич разрыдался, да так, что Паклину даже пришлось одолжить ему свой носовой платок.

– А вам он ничего не рассказывал? – спросил Паклин, когда мастер перестал сотрясаться в рыданиях.

– Это не ваше дело!- отсморкавшись, заявил Петр Сергеевич.

– Наше это дело, Петр Сергеевич, наше, – с этими словами Паклин взял с переднего сидения свой портфель и вынул из него внушительную пачку долларов. – Это будет вашим, если вы мне все расскажите. И вот еще что – я постараюсь устроить вам персональную выставку в какой-нибудь приличной галерее.

– Правда? – изумился живописец.

– Даю вам слово.

И Петр Сергеевич поведал все, что знал. Собственно, знал он очень мало, но это было не столь важно. Оказалось, что долгие годы Руслан вел дневник, который и хранился теперь у художника.

– Когда вы сможете мне его передать?

– Да хоть сегодня, но с одним условием, – осмелел Петр Сергеевич, в руках у которого уже находилась пачка американских денежных знаков.

– Что за условие?

– Дневник вы мне вернете. Это моя единственная память о Руслане.

– Хорошо, Паклин успокаивающе похлопал маэстро по плечу. – Дневник мы сегодня у вас заберем, а вы можете потихоньку отбирать картины для выставки.

После этого повеселевший Петр Сергеевич попросился выйти из машины, сославшись на то, что у него затекли ноги и болит голова. Водитель помог ему подняться и усадил на травку подле автомобиля. Так художник просидел минут десять, сжимая американские деньги и любовно рассматривая их. Потом его перетащили обратно в машину, так как сам, по его же собственным словам, он идти все еще не мог. До Москвы долетели быстро, а в городе пробивались сквозь бесконечные пробки. Жил Петр Сергеевич в самом центре, недалеко от Тверской, в старой коммунальной квартире, где ему принадлежала тридцатиметровая комната, заваленная до потолка готовыми и еще не очень картинами. В нее Паклин предпочел не входить, тактично оставшись ждать в коридоре. Когда дневник оказался у него в руках, Игорь Аркадьевич распрощался с Петром Сергеевичем, пообещав, что на днях к нему заедут и сообщат где и когда пройдет его выставка. Счастливый, словно ребенок, художник, окончательно позабыв о своей головной боли, попытался приобнять на прощание своего благодетеля и даже приложиться к его гладко выбритой щеке своими тонкими губами, но был отвергнут и удостоился лишь крепкого мужского рукопожатия.

Лавочкина хоронили всей редакцией. Дабы все сумели попрощаться с телом старца, гроб пришлось выставить в редакционном зале для пресс-конференций, куда уже с самого раннего утра выстроилась длиннющая очередь из родственников, коллег, друзей и просто почитателей журналистского таланта Иллариона Сегизмундовича.

После церемонии прощания гроб погрузили в специально заказанный заранее автобус "Ритуал" и повезли на Кузьминское кладбище, где находился участок Лавочкиных. На кладбище поехали лишь самые близкие, а потому Илье стоило большого труда оказаться среди этого круга избранных. Тем не менее, на похороны он попал и бросил свою горсть земли в могилу, куда был опущен гроб с убиенным.