Духи безвременья - Страница 4

Очнулся он уже лежа на полу.

Сначала он не понял, что произошло. Если это загробный мир, то зачем надо было вешаться? Действительно, вокруг был до боли знакомый интерьер его родной кухни.

Разве что воздух посвежел, но разве это все, что может дать "тот Свет"? Илья мучительно пытался думать, но это у него плохо получалось. Голова раскалывалась, а шею будто приложили горячим утюгом.

Наконец он догадался, в чем дело. Первым наперво он разжал веревку, которая до этого все еще сжимала его тонкую шею. Дотрагиваться до того места, где она была затянута, было больно. Затем Илья поводил руками по голове и нащупал огромную шишку в районе затылка. Он посмотрел на потолок и увидел свисающий с него кусок оборвавшейся веревки.

– Даже повеситься не могу, – констатировал он сам себе.

С трудом поднявшись, Далекий окинул тяжелым взглядом конченого человека свои загаженные апартаменты, плюнул на пол и снова заплакал.

Толя Губкин чаевничал. В тот вечер он не поехал, как обычно, домой, а направился на дачу к своей любовнице, которую сам необоснованно считал возлюбленной. Звали ее Оленькой. Именно она и сидела напротив него, умильно заглядывая ему в глаза и невпопад улыбаясь.

– Толенька, возьми вот это пирожнице – оно такое сладенькое!

– Сейчас попробую, милочка, сейчас попробую. – Толин рот был набит предыдущим эклером.

Сидели они на обширной веранде, построенной еще в самом начале прошлого века.

Веранда была словно создана для подобных чаепитий наедине. С нее открывался прекрасный вид на яблочный сад, который выглядел так великолепно в тот предзакатный час. Снаружи доносился легкий шорох чуть покачивающихся деревьев.

Отдельные листочки капризно срывались с тонких веток и кружились за застекленными витражами. Красиво.

Толя встал из-за стола и подошел к старинному буфету, на котором стояла большая корзина с недавно собранными в саду яблоками. Он брал в руки то одно, то другое яблоко, выбирая самое налитое. Наконец он остановился на большом, размером в здоровый кулак, ярко красном плоде. Выудив его из корзины, он вернулся за стол и взял в руки нож.

Оленька тут же вскочила и метнулась в его сторону, дабы помочь Толе порезать яблочко. Но тот, смерив ее холодным взглядом, остановил ее:

– Доверь мужское дело мужику.

– Извини, извини, Толенька. Я просто хотела помочь, – щеки ее зарделись.

Толя уверенно взялся за рукоятку ножа и сделал первый надрез. Сок прыснул на цветастую скатерть. Кончиком пальца он придавил капельки сока к скатерти, чтобы она вновь приобрела первозданный вид, и продолжил свою хирургическую операцию по расчленению трупа яблока.

Теперь оно лежало перед ним в виде аккуратно нарезанных долек на блюдце с серебряной каймой. Толик повертел его, выбрал одну дольку и вновь взялся за нож.

Теперь он дробил ее на еще более мелкие частицы.

Оленька внимательно наблюдала за действиями любимого.

Закончив с процессом дробления, Толя ловко смахнул получившиеся мелкие кусочки к себе в чашку, в которую до этого предусмотрительно был залит кипяток с заваркой.

Пропорции Толя явно не рассчитал, так как чай полился через края чашки, образуя на скатерти желтую лужицу. Оленька моментально вскочила, схватило весящее на спинке стула полотенце, и бросилась к Толе. Она бережно приподняла мокрую чашку и ловко вытерла результат Толиной оплошности. После этого она вернулась на прежнее место, позволив своему единственному продолжить чайную церемонию.

Чай Толя пил причмокивая, отхлебывая его большими глотками. Горячая жидкость обжигала ему горло, он постоянно давился и начинал кашлять, словно чахоточный больной. Прикончив пол чашки, он остановился, решив сделать небольшой перерыв.

Отдувшись, он, наконец, обратился к Оленьке, ради которой, собственно, вроде здесь и находился:

– Устал я сегодня очень, – утвердительно произнес он.

– Сейчас чаек допьешь, и пойдем баиньки, – Оленька зазывно облизнула полные губы.

– Пойдем, моя хорошая, куда ж мы денемся, – откликнулся Анатолий.

Баиньки Толе совсем даже не хотелось, но, вот, потискать налитое тело Оленьки, он был не прочь. Любил он это дело. С самого раннего детства Толя отличался от всех остальных детей непомерной похотью. Как он не боролся с этим пагубным пороком, но поделать с собой ничего не мог. К женщинам его тянуло, как магнитом.

Первый полноценный контакт с существом противоположного пола состоялся у него в возрасте семи лет, в первом классе средней общеобразовательной школы. Его партнершей оказалась девица аж из седьмого класса, у которой гормоны просто разъедали все возможные области головного мозга. Можно сказать, что малолетнего Толика элементарно изнасиловали, но по собственному желанию. Конечно, никакого полового акта между ними не было, да и быть не могло. Толик в тот период лишь нащупывал на упитанном теле свои первичные половые признаки, а его случайная партнерша сохранившимся остатком мозга понимала, чем для нее могут закончиться подобные игры. Одним словом, дети занялись тем, что в научной литературе называется не иначе, как глубокий петтинг.

Занятие это Толе пришлось по душе, и весь период обучения в средней школе он предлагал петтинг своим незадачливым одноклассницам. Некоторые, к его удовольствию, соглашались.

Когда настало время переходить в девятый класс, вся школа знала Толю как неутомимого любовника, способного удовлетворить любую, даже самую требовательную партнершу. Таким образом, два последних класса он наслаждался обществом самых соблазнительных школьных красавиц, которым теперь предлагал не только ласки, но и полноценный секс. И некоторые, к его удовольствию, опять же соглашались.

Свою эротическую карьеру Толя продолжил уже сидя на университетской скамье. До лекций, на лекциях, между лекциями, после лекций – постоянно – он выискивал все новых и новых жертв для своих сексуальных утех.

Именно склонность к "клубничке" привела Толю в "Паровоз". С первого дня работы он переименовал для себя и сотрудников название газеты в "Порновоз" и приступил к окучиванию женской половины редакции. Порочный Анатолий знал, что делает. Дело в том, что буквально за пару месяцев до Толиного прихода в газету пришел, вернее, пришла, новый главный редактор, с редким именем Василиса. Василиса была не дурна собой, стройна, кареглаза и раскована. Первое время контакт между Анатолием и новым главным редактором ограничивался многозначительными взглядами, которые определенно подразумевали, что вслед за ними может последовать не менее многозначительное продолжение.

В одно прекрасное утро Василиса подошла к охотнику за женской плотью, грустно посмотрела ему в глаза и сказала:

– Вы как-то плохо выглядите. У вас неприятности? Много работы?

– Нет, спасибо, – вежливо ответил Толя, – все в порядке.

С утра перед работой он довольно долго разглядывал себя в зеркале и пришел как раз к противоположному мнению – ему очень даже нравилась его нынешняя форма.

– Я все-таки думаю, что вас что-то гнетёт. Вы похудели…

– Да нет, что вы, Василиса Петровна, все в порядке! – Толе стало тревожно от ее слов. Может и вправду что не так, а он не замечает?

– Не надо от меня ничего скрывать. Если что-то случилось, тот зайдите ко мне, я всегда у себя, – она сделала небольшую паузу. – Не надо держать это в себе.

Последняя фраза звучала из ее уст весьма двусмысленно. Толино испорченное сознание тут же интерпретировало ее по-своему.

Прошло около недели, Толя дописал очередной материал, и ему пришлось наведаться в кабинет начальницы. Она сидела за столом, перебирая бумаги, и выглядела занятой. Но как только она увидела, кто ее собирается отрывать от дел, Василиса отбросила в сторону кипу листов и жеманно произнесла:

– Прикройте за собой дверь… нет, нет, на замочек…

Толя беспрекословно выполнил ее просьбу и уже через минуту он лежал на ней, а она, в свою очередь, лежала на своем рабочем столе.