Дуэт сердца и саксофона - Страница 11

Врачи решили сделать Пэт кесарево сечение, чтобы не мучить и без того слабую роженицу. Так на свет появилась Келли. Келли Нистрем.

До той самой минуты, пока этого не произошло, Сандра относилась к их с Пэт затее, как к игре. Но когда она впервые увидела очаровательную девчушку с черными волосиками на темени, она вдруг почувствовала, как по телу ручейками потек холодный пот.

Сандра глубоко вздохнула, желая унять дрожь, которая поднималась откуда-то из самых глубин.

— Хорошенькая, да?! — восторженно спросил Говард.

— Просто прелесть, правда? — Пэт обратила к Сандре округлившееся и светящееся счастьем лицо, которое походило на переспевшую виноградину, наполненную сладким соком.

Говард наклонился к жене и поцеловал в губы.

— Спасибо, детка.

Она прильнула к его плечу, потому что ноги подкашивались от радости.

Сандра не отрываясь смотрела на младенца. Что искал ее взгляд? Какие знакомые черты она могла найти или даже почуять, если угодно? На какую долю этот ребенок ее? Наполовину? На треть?

Черные волосы. Ни Пэт, ни Говард даже не обратили внимания, эти яркие блондины. Это ведь ее волосы у Келли.

А мочка уха? Длинной капелькой? У нее такая же, точно. Сандра инстинктивно подняла руку — проверить. Но тут же отдернула. Не надо.

А большой палец? Этот непослушный большой палец, который, даже если сильно оттянуть его, все равно остается прямым и неподдающимся. Говорят, это признак упрямого характера. Такого, как у Сандры. А если посмотреть на палец Пэт, сразу видно — он способен выгнуться дугой. У Говарда тоже гибкий. Но у Келли крошечный большой пальчик торчит, как у нее, Сандры.

И еще — форма ногтей. Ногти тоже ее, с широкими лунками.

Ее ребенок.

Так что же выходит? В этот мир вошел ее ребенок? О Боже!

Сандре показалось, что она испытывает чувство, которое редко посещало ее, — растерянность. Но отчего — растерянность?

Со свойственным ей желанием довести любую мысль до логического конца, Сандра попыталась исследовать ее. Однако Говард сбил ее вопросом:

— Ты тоже хочешь такую киску? Сандра вздрогнула и отшатнулась от Говарда, который наклонился к ней слишком близко. Внезапно она ощутила какую-то странную связь с этим мужчиной, как будто только что занималась с ним любовью, а теперь отдыхает… А он снова предлагает, прямо при Пэт… Какая чепуха! — сердито одернула себя Сандра.

— Пока нет. — И для верности покачала головой. — Я ни за кого не хочу отвечать. Пока, по крайней мере, — поспешила добавить она как можно равнодушнее.

Но сердце вело себя по-иному, Сандре вдруг стало невыносимо жаль этого ребенка. Но она приказала себе разобраться в сути этой жалости.

Мне жаль его, потому что он останется у Пэт и Говарда? Но они будут прекрасными родителями.

Или жаль потому, что он появился на свет вот так? Но ведь, если бы не заболевание Пэт, такой девочки, с таким набором хромосом, как у Келли, не было бы никогда. Никогда! Ее не могло бы быть, потому что никогда сперма Говарда не встретилась бы с моей яйцеклеткой. Значит, сделала вывод Сандра, это ребенок Пэт, потому что ей нужен был такой ребенок.

Не мог же Говард быть близок со мной!

Не мог.

Сандра отошла на шаг от колыбельки, утопающей в нежных кружевах.

— Келли хочет есть. Посмотри-ка, Сандра, какой у нее прекрасный аппетит.

Пэт высвободила большую грудь, полную молока, с распухшим соском и голубыми венами. Такой груди Сандра никогда не видела и вдруг почувствовала, как у нее закружилась голова.

— Как бы я хотел оказаться на месте этой малышки, — громко прошептал Говард и закрыл глаза.

— Перестань, ты уже давно вырос. Ты большой, — сказала Пэт незнакомым до сих пор тоном матроны. Сейчас она говорила с мужем, как со старшим ребенком в семье.

Сандра едва удержалась от смеха. Она уже овладела собой. Мы — это то, что мы думаем, в тысячный раз повторила она про себя. Если я буду думать, что это ребенок Пэт, то так и будет. Вот я сейчас смотрю, как она кормит младенца, и зависть не одолевает меня. Если я захочу, я могу родить не одну девочку, а много-много девочек и мальчиков, если найду с кем и, главное, если пойму зачем…

— Ну как твоя контора? Процветает? — поинтересовался Говард у Сандры, наверняка желая сделать ей приятное.

Ему сейчас кажется, что весь мир жаждет иметь вот такого младенца. И уж конечно Сандра. Но что она такое без мужчины вроде него? Поэтому он и захотел проявить снисхождение.

— Да, все в порядке.

— Что-то не слишком развернутый ответ.

— Ну.., понимаешь, моя контора примерно в таком возрасте, как Келли. — Сандра растянула губы в улыбке, а потом от души рассмеялась — сравнение, которое слетело с языка само собой, на самом деле было очень точным. — Она сыта, и пока с нее достаточно.

— Молодец.

— Кто, я или контора? — решила поиграть словами Сандра, чтобы окончательно прийти в себя.

— Вы обе. Я не сомневаюсь, у тебя не будет отбою от клиентов. Я бы вообще установил правило: все, кто выходят из салуна на Черч-стрит, идут прямиком к тебе, как в исповедальню. Недавно я там играл, и, скажу тебе, это нечто!

— Полное соответствие изначальному замыслу салуна, разве нет?

— Да, но публика! Какова публика! Она веселится, будто слетела с катушек навсегда!

— Но, по-моему, травкой там не пахнет.

— Там и без травки атмосфера хоть куда. Знаешь, этот салун для меня теперь особое место.

— Почему? — Пэт отвлеклась от своего сладостного занятия.

— Именно там мне пришла в голову новая вещь. Вальс для Келли. Я сыграю его, как только ты уложишь девочку.

— Она не проснется?

— От вальса на саксе? Да ты что?! Говард оказался прав. Вальс получился очень нежный и чувственный. Сандра подумала, что, пока растет Келли, его вдохновение не останется без тем.

Можно ли было подумать, что альт-саксофон способен говорить шепотом? Словно рассказывая сказку на ночь? Что вальс — это прекрасная колыбельная, и, слушая Говарда, Сандра Мередит вспоминала собственное детство, своих родителей, которых давно не навещала. На нынешнее Рождество надо непременно к ним съездить…

Потом Нистремы уехали из Штатов: Говарда потянуло в Европу, причем в Восточную, где с переменами в странах бывшего соцлагеря стало востребовано все запрещенное прежде. И конечно же там хотели слушать настоящий американский джаз.

Нистремы поселились в Праге, арендовали прекрасный особняк, наняли няню, экономку и лишь иногда наведывались в Штаты. Пэт посылала Сандре по факсу свои сочинения о музыке, а наиболее интересно иллюстрированные — по почте «Федерал Экспресс», поэтому Сандра знала о жизни друзей так много, словно жила рядом, бок о бок.

Однажды Пэт прислала фотографию Келли. Ей четыре года, снимала Линн, экономка Нистремов. Вполне профессионально выполненный портрет.

Увидев его, Сандра похолодела. Вот теперь ясно, совершенно ясно, чей это ребенок.

Пэт тоже это отметила, сделав на снимке надпись: «Надеюсь, ты видишь, кто на кого похож. Но еще раз — спасибо».

Да пожалуйста, Пэт, пожалуйста! Конечно, рада стараться. В душе все дрожало, Сандре показалось, что сейчас больше всего на свете ей хочется одного: чтобы этого не было никогда.

Но почему? — спрашивала она себя. Разве что-то изменилось? Она заставила себя сесть у окна и смотреть на успокаивающий пейзаж — на зеленую лужайку и желтые маки. Интересно, а голос? Чей у Келли голос? Обычно голоса матери и дочери очень похожи, особенно с возрастом.

С возрастом. Вот чего не учла Сандра. Она не учла влияния времени. Его протяженности. То, что она совершила, ей казалось единовременным актом, о котором можно просто забыть. Ну было и было. Тем более что она сама учила своих клиентов: прошлое — 9 прошлом.

Сандра не учла, что Келли будет находиться в том же временном отрезке, что и она сама. И останется после нее. Как положено всем детям.

Но в чем дело? — строго спросила себя Сандра. О Келли можно не думать, не вспоминать каждый день. Эту фотографию надо засунуть подальше. Выбросить, наконец!