Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном - Страница 13
Февраля 6-го дня 1837 года
Перевод с письма, писанного камергером Пушкиным 17-го ноября 1836 года к графу д’Аршиаку
Я не остановлюсь писать то, что могу сказать словесно: я вызывал барона Геккерна на дуэль, и он согласился без всякого объяснения; прошу свидетелей этого дела смотреть на сей вызов как недействительный, узнавши стороною, что барон Геккерн решился жениться на девице Гончаровой после дуэли.
Я не имею никаких причин приписать его согласие каким-нибудь видам, недостойным благородного человека.
Прошу, Ваше сиятельство, сделать из этого письма употребление, которое Вы найдете нужным.
Примите уверение в моей совершенной преданности
Александр Пушкин
С французского переводили:
корнет Осоргин
корнет Чичерин
поручик Анненков
поручик Шигорин
штабс-ротмистр Балабин
ротмистр Столыпин
флигель-адъютант полковник Бреверн 1
Перевод с письма, писанного камергером Пушкиным к барону де Геккерну 26-го января 1837 года
Господин барон,
Позвольте мне изложить вкратце все случившееся: поведение Вашего сына было мне давно известно, и я не мог остаться равнодушным.
Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый взяться за дело, когда почту за нужное, случай, который во всякую другую минуту был бы мне очень неприятным, представился весьма счастливым, чтобы мне разделаться: я получил безымянные письма и увидел, что настала минута, и я ею воспользовался. Остальное Вы знаете: я заставил Вашего сына играть столь жалкую роль, что моя жена, удивленная такой низостью и плоскостью его, не могла воздержаться от смеха, и ощущение, которое бы она могла иметь к этой сильной и высокой страсти, погасло в самом холодном презрении и заслуженном отвращении. Я должен признаться, господин барон, что поведение собственно Ваше было не совершенно прилично. Вы, представитель коронованной главы, Вы родительски сводничали Вашему сыну: кажется, что все поведение его (довольно неловкое, впрочем) было Вами руководимо. Это Вы, вероятно, внушали ему все заслуживающие жалости выходки и глупости, которые он позволил себе писать. Подобно старой развратнице, Вы сторожили жену мою во всех углах, чтоб говорить ей о любви Вашего незаконнорожденного или так называемого сына, и, когда, больной венерической болезнью, он оставался дома, Вы говорили, что он умирал от любви к ней; Вы ей бормотали – возвратите мне сына.
Вы согласитесь, господин барон, что после всего этого я не могу сносить, чтобы мое семейство имело малейшие сношение с Вашим. С этим условием я согласился не преследовать более этого гадкого дела и не обесчестить Вас в глазах Вашего двора и нашего, на что я имел право и намерение. Я не забочусь, чтоб жена моя еще слушала Ваши отцовские увещания, не могу позволить, чтоб сын Ваш после своего отвратительного поведения осмелился бы обращаться к моей жене и еще, менее того, говорил ей казарменные каламбуры и играл роль преданности и несчастной страсти, тогда как он подлец и негодяй. Я вынужден Вас просить окончить все эти проделки, если Вы хотите избежать новой огласки, пред которой я верно не отступлю.
Имею честь быть, господин барон,
Ваш покорный и послушный слуга
А. Пушкин
С французского переводили:
корнет Осоргин
корнет Чичерин
поручик Анненков
поручик Шигорин
штабс-ротмистр Балабин
ротмистр Столыпин
флигель-адъютант полковник Бреверн 1
Перевод с письма, писанного графом д’Аршиаком к князю Вяземскому
Князь,
Вы хотели подробно знать несчастное дело, которого господин Данзас и я были свидетелями.
Я сам их представлю и прошу Вас попросить подтверждение и подписи г-на Данзаса. В 41/2 часа прибыли мы на место свиданья; весьма сильный ветер, который был в то время, принудил нас искать прикрытия в небольшом сосновом леску. Множество снега мешало противникам, то мы нашлись в необходимости прорыть тропинку в 20 шагов, на концах которой они встали. Когда барьеры были назначены шинелями, когда пистолеты были взяты каждым из них, то полковник Данзас дал сигнал, подняв шляпу. Пушкин в то же время был у своего барьера, когда барон Геккерн сделал 4 шага из 5, которые ему оставались до своего места. Оба соперники приготовились стрелять; спустя несколько выстрел раздался. Господин Пушкин был ранен, что он сам сказал, упал на шинель, которая была вместо барьера, и остался недвижим, лицом к земле. Секунданты приблизились, он до половины приподнялся и сказал: «Погодите». Оружие, которое он имел в руке, было покрыто снегом, но он взял другое; я бы мог на это сделать возражение, но знак барона Жоржа Геккерна меня остановил; г-н Пушкин, опершись левой об землю, прицелил твердой рукой, выстрелил. Недвижим с тех пор, как выстрелил, барон Геккерн раненый так же упал.
Рана г-на Пушкина была слишком сильна, чтобы продолжать; дело было кончено. Снова упавши после выстрела, он имел раза два полуобморок и несколько мгновений помешательства в мыслях.
Он совершенно пришел в чувства и более их не терял.
В санях, сильно потрясаем во время переездки более половины версты по самой дурной дороге, он мучился, не жалуясь; будучи мною поддержан, барон Геккерн мог дойти до своих саней, в которых он ждал, пока совершалась переноска его соперника, чтобы я мог его проводить до Петербурга. В продолжении всего дела спокойство, хладнокровие, благородство с обеих сторон были в совершенстве.
Примите, князь, уверенность в высоком моем почтении
виконт д’Аршиак
Переводили с французского:
корнет Осоргин
корнет Чичерин
поручик Анненков
поручик Шигорин
штабс-ротмистр Балабин
ротмистр Столыпин
флигель-адъютант полковник Бреверн 1
Перевод с письма, писанного инженер-подполковником Данзасом от 6-го февраля к камергеру князю Вяземскому
Милостивый государь
князь Петр Андреевич,
Письмо к Вам г-на д’Аршиака о несчастном происшествии, которому я был свидетелем, я читал. Г-н д’Аршиак просит Вас предложить мне засвидетельствовать показанья его о сем предмете. Истина требует, чтобы я не пропустил без замечанья некоторые неверности в рассказе г-на д’Аршиака.
Г-н д’Аршиак, объяснив, что первый выстрел был со стороны г-на Геккерна и что Александр Сергеевич Пушкин упал раненый, продолжает («…свидетели приблизились, он приподнялся на месте и сказал: “Погодите”. Оружие, которое держал в руке, было покрыто снегом, он взял другое; я мог бы сделать возражение, но знак, поданный бароном Егором Геккерном, мне попрепятствовал»). Слова Александра Сергеевича, когда он поднялся, опершись левой рукой, были следующие: «Погодите, я чувствую еще себя в силе сделать мой выстрел». Тогда действительно я подал ему пистолет в обмен того, который был у него в руке и ствол которого набился снегом при падении раненого; но я не могу оставить без возражения замечания г-на д’Аршиака, будто бы он имел право оспаривать обмен пистолета и был удержан в том знаком со стороны г-на Геккерна. Обмен пистолета не мог подать поводу во время поединка ни к какому спору. По условию каждый из противников имел право выстрелить, пистолеты были с пистонами, следовательно, осечки быть не могло; снег, забившийся в дуло пистолета А.С., усилил бы только удар выстрела, а не отвратил бы его; никакого знака со стороны г-на д’Аршиака, ни со стороны г-на Геккерна подано не было. Что до меня касается, я почитаю оскорбительным для памяти Пушкина предположение, будто он стрелял в противника своего с преимуществами, на которые не имел права. Еще раз повторяю, что никакого сомнения против правильности обмена пистолета оказано не было; если б оно могло возродиться, то г-н д’Аршиак обязан бы был объявить возражение свое и не останавливаться знаком, будто от г-на Геккерна поданным; к тому же сей последний не иначе мог бы узнать намерение г-на д’Аршиака, как тогда, когда бы оно было выражено словами; но он их не произнес; я отдаю полную справедливость бодрости духа, показанной во время поединка г-ном Геккерном, но решительно опровергаю, чтобы он произвольно подвергнулся опасности, которую бы мог от себя устранить – не от него зависело не уклониться от удара своего противника после того, как он свой нанес.