Дубинушка - Страница 37

Поднимался Вячеслав рано: в седьмом часу был на ногах. Наскоро завтракал, кормил собак и принимался за работу. Сегодня он перетаскивал нарезанные вчера блоки от подъёмного колеса к храму, выкладывал большой штабель на расчищенном полу, на самой средине. Сегодня же он планировал продолжить кладку. Приготовил цементный раствор, натянул нити, по которым они с Борисом Простаковым будут наращивать стены.

В начале девятого пришли Борис, Павел Арканцев и Василёк. И как раз в эту минуту к стройке подкатили три машины, все три дорогие: два «Мерседеса» и «Тойота». Из первой вышел глава администрации района Тихон Щербатый, к нему подошли молодой сутуловатый банкир Дергачевский и неумеренно толстый господин в роговых очках с массивными стёклами. Вячеслав и его товарищи встретили гостей молча, с нескрываемым удивлением смотрели на каждого, ждали развития этого нежданного и неприятного нашествия. Щербатый едва заметно кивнул стоявшим у стены ребятам и стал осматривать площадку и всё, что на ней находилось. Банкир и очкастый, — а это был прокурор района, — на ребят даже не взглянули, и на всё, что находилось у них перед глазами, смотрели равнодушно и без интереса. Прокурор с заметным акцентом восточного человека спросил у Вячеслава:

— Землю откупили? Бумаги есть?

Вячеслав пожал плечами. Он не знал, что ответить. Подошедший к прокурору Павел без особой почтительности сказал:

— Земля принадлежит колхозу «Красный партизан», а колхоз получил земли от станицы Каслинской.

— Колхоза нет, — вступил в разговор Дергачевский, земля Каслинской продана. У неё есть хозяин.

— Мой друг, — фамильярно заговорил с ним прокурор, — у вас есть конкретное поручение от прокурора области, а почему вы находитесь здесь — не понимаю. К тому же, не мешало бы вам знать: никакого храма тут не было, а была татарская мечеть. Татарская диаспора Ростова, а она насчитывает сто двадцать тысяч человек, может опротестовать.

Заговорил Вячеслав:

— Храм тут стоял христианский, православный и назывался он церковью святителя Николая Чудотворца, угодника Божьего, архиепископа Мирликийского. Он защищал славян, и наши прадеды называли его русским Богом. На то у меня есть свидетельства историков, устные показания местных жителей, — наконец, и мраморная доска тут… Вот она, почитайте.

Прокурор выдохнул хриплым голосом:

— Здесь была власть монголов и татар, а ваши басни вы рассказывайте внукам… когда они у вас появятся.

Снова вступился Дергачевский:

— Вы нам бумаги предъявите, бумаги! У земли-то хозяин есть, а этак-то вы завтра и банк мой бульдозером снесёте.

Он повернулся и, ссутулившись, засеменил кривыми ногами к машине, за ним пошёл и прокурор. И уже от машины он, обращаясь к Павлу Арканцеву, прокричал:

— А вас не затем сюда прислали, чтобы беззаконию потакать.

Тихон Щербатый, склонив на грудь голову, молчал. Он родом был из Каслинской, знал, какое это болезненное дело для казаков всей округи, и не только здешней округи, земельный вопрос; знал также и то, что храм здесь стоял действительно православный, и архиепископ Пимен деньги дал Вячеславу на восстановление храма. А к тому же, на кладбище, что тут по соседству, лежат его деды и прадеды, и мать с отцом здесь же похоронены.

К нему подошёл Павел Арканцев. Достаточно громко проговорил:

— Тихон Семёнович. И банкир Дергачевский, и прокурор они же не русские! Ну, до каких же пор нерусские люди будут лезть в наши дела и устанавливать на нашей земле свои порядки?

— Павел! — строго проговорил Щербатый. — Придержи язык за зубами. Не зарывайся, иначе сгоришь не за понюх табаку!

И, не простившись, зашагал к машине.

Тихона Щербатого вызвали в город. Принимал его в недавно отстроенном дворце Городской управы Сергей Баранов. Тихон впервые подъезжал к новой резиденции Владыки и встретился с порядками, которых раньше у них в городе не было. Едва заметив, что он направляется ко дворцу, его остановили. Долго и тщательно осматривали автомобиль. Два милиционера заметили в багажнике подозрительный предмет, накрытый брезентом. Подозвали третьего милиционера с собакой. Та быстро обнюхала багажник, фыркнула от неприятного запаха и побежала дальше вокруг автомобиля. Обнюхивая сиденье в переднем салоне, то, на котором сидел Тихон, — она вновь закашлялась и недовольно отошла в сторону. Все трое милиционеров переглянулись: им непонятно было поведение собаки. Вроде бы и ничего не нашла, а была недовольна.

— Что у вас там, под сиденьем? — спросил старший милиционер.

— А ничего. Смотрите сами.

— Нет уж это вы снимите подушки. Собака что-то подозревает.

— А что же там может быть? — закипел Щербатый.

— Мало ли что?.. — равнодушно бубнил страж порядка. Сейчас всякое бывает: в Чечне рвут, Ирак весь в огне, а и в самой Америке чёрт знает, что происходит. Время такое.

— Время, время… — ворчал Щербатый. — Нормальное время. Демократия у нас, не то, что раньше. Свобода во всём. Вот и вам дали волю так разговаривать со мной. А между тем, я — глава района. Попробовали бы раньше так говорить с первым секретарём райкома.

Потом милиционер долго рассматривал документы, сличал фото с оригиналом, — неохотно вернул их и сказал:

— Оружие при вас?

— При мне. — И почти сорвался на крик: — Да в чём дело, чёрт бы вас побрал! Наконец, я — глава администрации района. Это-то что-нибудь да значит?

— Значит, конечно, значит. Но — кое-что. А оружие сдайте. Таково распоряжение.

Щербатый пожал плечами, вынул из кармана маленький «Вальтер», разрядил его.

Страж порядка заметил:

— Сами вы проходите, а водитель пусть отгонит машину вон туда, к вокзалу. На площади машинам стоять не разрешается.

— Две недели я не был в городе, а у вас столько новостей.

— Да, новостей много. Два солдата сбежали из пехотного полка, да вчера из танкового училища подорвали четверо — и все с автоматами. Запасные магазины с собой прихватили. Вот тут и смотри в оба: налетят со всех сторон, да как начнут палить из калашей…

— Трусы вы, а ещё — милиция!

Тихон направился к главному входу. Здесь тоже учинили допрос, кто да зачем, и заново карманы обшарили.

Вошел в вестибюль и ахнул от роскоши, тут царившей. От пола, устланного цветными узорами, и до потолка, подпирая его, высились шесть колонн из зеленого, зеркально отшлифованного мрамора, по центральной линии потолка, отражая лучи дневного света, синеватыми всполохами светились хрустальные люстры, в углах зала стояли гигантские чаши с молодыми пальмами. В глаза ударяли зайчики от позолоты, голова кружилась от ярких орнаментов, украшавших стены и потолок. Здание недавно было отстроено; в какой-то патриотической газете, которую новая власть называет красно-коричневой и фашистской, писали о несметных суммах, потраченных на строительство дворца для Владыки. «А и в самом деле! — думал Щербатый, поднимаясь на второй этаж, — Зачем ему такой? Рехнулся он, что ли!..»

Шёл по широкому коридору, конец которого едва просматривался, читал надписи сбоку от дверей кабинетов: «Коган», «Альтшуллер», «Натансон», «Абдуразаков», «Закиршах»… Наконец, огромная двустворчатая дверь и надпись «Приёмная». Смело растворил её: прямо перед собой увидел ветхую старушку в тёмном платье с рукавами, отороченными белыми кружевами. Вспомнил: «Секретарш Баранову подбирает жена Мариам Абрамовна». У левой стены сидел чёрный молодец лет тридцати со знакомым каждому человеку на земле именем Иван. И отчеством тоже Иваныч. Вот только фамилия у него с таким именем не согласуется: Горизонталь. Уж очень она красивая, даже экзотическая — её он пожалел, не заменил. А вот имя… Иван Иванович! И это при таком характернейшем обличье — почти африканском! Сразу видно: отважный человек — до безрассудства. Я таких только на фронте встречал. Поднимается во весь рост и один со старенькой трехлинейкой на целую роту немцев в атаку идёт. А тут и войны нет, и в атаку не надо идти, а он Иваном назвался. Впрочем, у нас таких смельчаков много. В правительстве несколько министров, похожих на Горизонталя, и тоже Ивановы. Я с таким явлением часто встречался. И думал: зачем они моё имя берут? В нем ведь нет ничего хорошего. И даже наоборот: лапотное имя, из глубин простого народа идёт, того самого народа, которого они и быдлом называют, и даже в ихней Думе недавно со свиньёй сравнили. Казалось бы, бежать от такого имени, а они навечно к себе приклеивают. И если двойное гражданство принимать вздумает, а это у них часто случается, всё равно Иваном остаётся. Я таких людей не понимаю.