Друзья в верхах - Страница 5

— Это абсурд, — отозвалась Паола.

Она протянула ему газеты, подняла полиэтиленовые пакеты и направилась через коридор в кухню. Поставив пакеты на стол, начала вынимать оттуда свертки. Брунетти все говорил, а она продолжала выгружать помидоры, лук и цуккини особого сорта — размером не длиннее ее пальца.

Когда Брунетти увидел малюсенькие кабачки, он будто вмиг позабыл о Росси.

— Что ты собираешься с ними делать? — живо поинтересовался он.

— Ризотто, наверно. Ты же любишь рис, — ответила она и наклонилась к полке холодильника. — Помнишь, какое вкусное ризотто приготовила для нас Роберта на прошлой неделе — с имбирем?

— Хм, — отозвался Брунетти, обрадованный возможностью перейти к гораздо более приятной теме. — Много народу на рынке Риальто?

— Когда я туда приехала, было немного, — ответила она, — но когда собралась домой, было уже не протолкнуться. Большинство посетителей — туристы, приезжающие, насколько я понимаю, чтобы сфотографироваться. Через несколько лет мы должны будем отправляться туда на рассвете, иначе просто не попадешь к прилавкам.

— Какого черта они туда стремятся? Разве в их странах нет рынков? Разве у них не продаются продукты?

— Бог знает, что у них там есть, чего нет, — ответила Паола с легким раздражением. — Что он еще сказал, этот синьор Росси?

Брунетти прислонился к кухонной стойке:

— Он сказал, что в некоторых случаях дело ограничивается штрафом.

— Ну, это ничего, — сказала она, поворачиваясь к нему, поскольку все продукты были убраны. — Джиджи Гуэррьеро пришлось заплатить штраф за то, что он сделал дополнительную ванную. Его сосед видел, как сантехник нес в дом унитаз, и сообщил в полицию.

— Это было десять лет назад.

— Двенадцать, — поправила Паола. Она посмотрела на поджатые губы Брунетти и добавила: — Ничего страшного. И это все?

— Он сказал, что в некоторых случаях, если никогда не подавалась заявка на выдачу разрешительных документов, но работы тем не менее проводились, они вынуждены сносить незаконные постройки.

— Он так шутит? — улыбнулась она.

— Ты видела синьора Росси, Паола. Ты считаешь, он похож на человека, способного шутить по поводу своих профессиональных обязанностей?

— Подозреваю, что синьор Росси принадлежит к людям, у которых вообще отсутствует чувство юмора, — заметила она.

Она медленно прошла в гостиную, собрала журналы, разбросанные по дивану и креслам, потом направилась на террасу. Брунетти последовал за ней. Стоя рядом с ним и глядя на город, раскинувшийся перед ними, она показала рукой на крыши, террасы, сады и сказала:

— Хотела бы я знать, сколько из них существует на законных основаниях. И еще мне интересно, все ли хозяева получили в свое время разрешительные документы.

Они оба прожили в Венеции большую часть своей жизни, поэтому им было известно бесчисленное количество историй о взятках инспекторам, проверяющим состояние зданий, или о стенах из гипсокартона, которые разбирали, как только исчезали инспектора.

— Таких, как мы, половина города, Паола, — сказал он. — Но попались именно мы.

— Нас не в чем упрекнуть, — отозвалась она, оборачиваясь к нему. — Мы не сделали ничего плохого. Это жилье мы приобрели у Баттистини, который должен был получить это пресловутое разрешение на строительство.

— Перед покупкой нам следовало удостовериться, что оно у него есть, — досадовал Брунетти, — но мы этого не сделали. Все, что требовалось, — это взглянуть на бумаги, а мы прошляпили.

— А я совсем не об этом вспоминаю, — сказала Паола, направляясь обратно в гостиную и присаживаясь.

— Зато я помню, — отозвался Брунетти. Прежде чем Паола смогла возразить, он продолжил: — Неважно, какие воспоминания у нас с этим связаны или насколько беспечны мы были, когда покупали квартиру. Единственное, что действительно имеет значение, — у нас сейчас серьезные проблемы.

— А если обратиться к Баттистини? — предложила она.

— Он умер около десяти лет назад, — ответил Брунетти.

— А я и не знала.

— Его племянник, который работает на Мурано, сказал мне об этом. Рак.

— Мне очень жаль, — расстроилась Паола. — Он был хорошим человеком.

— Да. И он, конечно же, не заламывал цену.

— Мне кажется, он проникся симпатией к молодоженам. — При этих воспоминаниях ее лицо озарила улыбка. — Особенно к молодоженам с ребенком «на подходе».

— Ты считаешь, это повлияло на цену? — спросил Брунетти.

— Я всегда так считала, — сказала Паола. — Он был человек не по-венециански честный и способный на благородные поступки. — И тут же добавила: — Не может быть, чтобы по его вине снесли нашу квартиру!

— А тебе не кажется, что происходящее смеху подобно? — спросил Брунетти.

— Ты работаешь на благо этого города двадцать лет, так ведь? И уж ты-то должен знать, что тот факт, что какие-то вещи выглядят смешными, никого никогда не останавливал.

Поморщившись, Брунетти вынужден был согласиться. Он вспомнил знакомого продавца, который сказал ему, что, если покупатель прикоснулся к фруктам или овощам на витрине, продавец подвергается штрафу в полмиллиона лир. Смешно? Абсурдно? Но это так.

Паола уселась в кресле поудобнее и с наслаждением вытянула ноги.

— И что же мне делать, звонить отцу? — спросила она.

Брунетти знал, что этот вопрос прозвучит, и обрадовался, что он был задан так скоро. Граф Орацио Фальер, один из самых богатых людей в городе, мог легко разрешить дурацкую ситуацию с помощью единственного телефонного звонка или вскользь брошенной за ужином фразы.

— Нет. Думаю, мне следует заняться этим самому, — сказал он, делая акцент на последнем слове.

Ни ему, ни Паоле даже и в голову не пришло, что можно было бы пойти официальным путем: выяснить названия соответствующих учреждений, имена чиновников и затем обратиться в нужные инстанции. Они не имели ни малейшего представления о бюрократической процедуре, посредством которой могли бы уладить этот вопрос. Веками венецианцы попросту игнорировали подобные формальности, прекрасно понимая, что единственный способ решить проблему — это использовать наработанные или случайные, возникающие на протяжении всей жизни связи — conoscienze, как называют их в Венеции: знакомства, дружбу, контакты и должников. Такой метод решения проблем заложен в национальной традиции, помноженной на вековое взяточничество, византийскую предрасположенность к тайнам и свойственную венецианцам ленивую апатию.

Не обращая внимания на его реплику, Паола продолжала:

— Я уверена, он мог бы все уладить.

Брунетти моментально отреагировал:

— А как же идеалы шестьдесят восьмого года? Они сейчас нужны тебе, как прошлогодний снег?

Насторожившись, Паола резко спросила:

— Что ты имеешь в виду?

Он посмотрел на нее: голова решительно откинута назад, на лице читается выражение готовности к любым испытаниям и провокациям — и понял, какой грозной она может быть в студенческой аудитории.

— Я имею в виду, что мы должны верить в политику левых, социальную справедливость и равенство всех перед законом.

— И что же?

— А наша первая мысль — пролезть без очереди.

— Не стоит говорить о «нас», Гвидо, — нахмурилась Паола. — Эта мысль пришла в голову только мне. — Она помолчала секунду. — А ты, как я вижу, сохранил свои идеалы в неприкосновенности.

— Ты думаешь? — спросил он с некоторой долей сарказма, но без всякого раздражения.

— Я думаю, что мы были глупцами, когда на протяжении десятилетий тешили себя надеждами на лучшее общество и носились со своей идиотской верой в то, что эта отвратительная политическая система и столь же отвратительные политиканы что-нибудь изменят в этой стране и сделают ее раем на земле. — Она, не отрываясь, пристально смотрела на него. — Знаешь, я больше ни во что это не верю. Нет у меня ни веры, ни надежды.

Отвечая, он заглянул ей в глаза и разглядел в них глубокую усталость. И все же не смог скрыть негодования — в таких случаях ему это никогда не удавалось.