Друзья - Страница 3
А каким-то другим зрением, словно со стороны, видел все происходящее: и себя, и весь этот помчавшийся день, и суету, в которой он участвовал.
Черная «Волга» стояла у подъезда. Виктор похаживал около нее с сигаретой, хмурился, пробуя строгий взгляд и выражение лица. Он тоже был в сером костюме и белой нейлоновой рубашке.
– Слушай, мы с тобой, как двое в штатском,- рассмеялся Андрей.
Виктор молча указал глазами на женщину с кошелками в руках. Остановясь, она смотрела, как они садятся в черную «Волгу».
Едва сели, машина тронулась с места; мотор мягко работал. Он был на пять лошадиных сил мощнее обычного. Но не столько даже эта скрытая под капотом мощь мотора, как внешние знаки отличия – несколько лишних никелевых пластин, укрепленных снаружи, и желтые фары – определяли принадлежность этой «Волги» к тому разряду машин, в которых ездят ответственные служащие и еще «Интурист» провозит по центральным улицам города иностранцев, взирающих из-за стекол.
Сидя в этой машине, Андрей испытал новое для себя приятное ощущение, словно он вдруг стал значительней в собственных глазах. Звучало радио, включенное едва слышно, позади их затылков – белые присборенные шелковые занавески, матовый свет сквозь них.
Поставив подошвы ботинок на вычищенные, выбитые серые коврики, они мчались по городу вместе с тихо звучащей музыкой и сигаретным облачком под плафоном – отдельный микромирок.
Причесанный с водою, так, что в редких светлых волосах над розовой кожей остались следы расчески, немолодой шофер глянул в зеркальце, дрожавшее впереди, увидел, как Андрей стряхивает пепел в спичечную коробку, и, заведя руку назад, открыл пепельницу в спинке сиденья:
– Курите.
Навстречу неслась булыжная мостовая, рессоры поглощали толчки, сдержанно рокотало под машиной.
Телеги с медленно поворачивающимися колесами, лошади, афишные тумбы на тротуарах, прохожие, скапливающиеся у магазинов,- все это мелькало и проносилось мимо.
Придышавшимся к городу легким уже и воздух казался свежим, обдувало ветерком, холодило непросохшие волосы. На мосту, по асфальту, как по воздуху, машина пошла неслышно.
Немировский ждал их у подъезда, прогуливаясь с папочкой в тени старых лип. Он отпустил шофера, сказав, чтобы тот подхватил их «напротив бывшей булочной Филиппова, где в прошлом году самосвал без водителя сбил фонарный столб».
– Ну? – сказал он, когда машина отъехала, а Медведев и Анохин стояли перед ним на тротуаре и он оглядывал их, как бог свое удачное творение.- Я бы, тьфу, тьфу, поздравил вас, но нет более суеверных людей, чем архитекторы и кинематографисты.
Покойный Сергей Эйзенштейн никогда заранее не назначал натурную съемку. Его спрашивают, бывало: «Можно давать команду?» – «Да нет, все равно погоды не будет.
Ну, выезжайте так просто». И на съемочную площадку приезжал, как будто посмотреть зашел. Всё с ним хитрил.- Немировский указал на небо.- А потом отснимет и показывает пальцем: «Обманул…»
У Немировского была и эта слабость: о знаменитых современниках он рассказывал как о своих личных знакомых. Но только люди бестактные или подобострастные сверх разума могли спросить: «А вы были знакомы с Эйзенштейном?»
– Так что пока не буду вас поздравлять, на всякий случай воздержусь.
Расправив плечи, они шли по левую и по правую руку, а посреди Немировский свободно нес свой светло-кофейный костюм современной грубой выделки.
Еще не так давно в их городе особенно ценился габардин, бостон, тяжелое дорогое трико. Все это, фундаментальное, неизносное, как бы венчало определенный этап жизни. Теперь эти вещи наполняли комиссионные магазины, как гардеробы костюмерных. Новый стиль, всемирная демократизация одежды требовали, чтобы шерстяная ткань выглядела как мешковина, и особый шик, высшую элегантность давало костюму то, что он «удобен для работы». Даже вещь, достать которую удалось ценою унижений и просьб, носить следовало небрежно, дескать, не мы для вещей, вещи для нас.
– Ну что, признавайтесь, ругали меня не раз?
– Что вы, Александр Леонидович!
– Ругали, ругали. И чертыхали. Надеюсь, только в душе. Чтобы мысль проросла, для нее должна быть подготовлена почва. Удобрена и взрыхлена. Вот этим я и занимался, пока вы, пардон, ругали меня.
Старик немного актерствовал. Надо было дать ему произнести трехминутную речь.
– Голая идея нежизнеспособна. Она должна являться в мир в одежде из слов.
Человек рождается голеньким, но его ждут любящие родители. Идеи никто не ждет.
Но если есть кто вовремя скажет нужные слова…
Немировский кивнул на ходу, полагая, что отвечает на поклон, и проходившая мимо женщина удивленно посмотрела на него.
– Потомки узнают, если современники признают. Теперь так: будут вопросы. Хорош ответ тот, которым вы одновременно отвечаете и на непоставленный вопрос. Многие вопросы не будут вам заданы в силу простой некомпетентности, в силу тысячи причин. Ответьте на них, если они представят вас с выгодной стороны. Но этого мало. Вы должны сделать подарок своим слушателям. Какой? Очень просто: несколько живых примеров, несколько удачных фраз, чтоб их потом использовали в выступлениях. И помните: впечатление, которое вы произведете сейчас, останется.
Так кто будет давать пояснения?
Андрей заметил, каким напряженным вдруг стало лицо Виктора.
– Виктор Петрович пускай,- сказал Андрей.
И с удивлением увидел, что и старика этот вариант устраивает. Он знал – Немировский больше отличает его; с Витькой отношения официальной. А вот сейчас обрадовался, что докладывать будет Виктор, явно этого хотел.
Они были уже возле машины.
– Ну, бог не выдаст, свинья не съест. Я вас введу!
И Немировский полез в открытую для него дверцу. С папкой на коленях, он распрямился на переднем сиденье, лицо приняло то обычное выражение, с каким он ехал по городу: немного грустное (веселы в жизни только глупцы), немного усталое.
Думающее выражение человека, обремененного многими заботами.
Ехать оставалось всего метров четыреста. Не ехать – подкатить. Но это следовало проделать с должной торжественностью.
ГЛАВА III
И это было проделано. Черная сверкающая «Волга» описала по площади широкую дугу и стала у подножия ступеней. Из распахнувшихся на обе стороны задних дверц, жмурясь от яркого солнца, вылезли Андрей и Виктор, вылезли так, будто всякий день вылезали здесь из машины.
На виду окон они расправляли плечи, застегивали пиджаки, оглядывались особым, поверх голов, взглядом.
Открылась передняя дверца, ища опоры носком ботинка, высунулась нога Немировского, белая и худая из задравшейся штанины. Нога бывшего теннисиста.
Асфальт у подъезда, мягкий на жаре, весь до каменных ступеней был истыкан каблуками-шпильками многочисленных секретарш. Как стадо козочек, пробежали они утром на работу и теперь на всех шести этажах стрекотали на пишущих машинках, разговаривали по телефонам и между собой.
Немировский вылез, распрямился, глянул на ступени вверх. Впервые они возникли на ватмане под его рукой. А потом десятки каменщиков зимой в мороз и летом в жару, оседлав каменные плиты, тесали их зубилами и молотками. Многие люди с тех пор взошли по этим ступеням вверх, многие сошли бесследно.
От колонн Немировский глянул на площадь. «Волга» отъезжала, пятясь осторожно, становилась в ряд. В желтые фары ее на миг попало солнце, они сверкнули, как прожектора.
И эта площадь тоже впервые возникла у него на ватмане. Здесь были прежде торговые ряды – кто теперь их помнит? Политая дождями и мочой, жирная от навоза, перемешанная конскими, бычьими, коровьими копытами земля. А горком и горисполком помещались тогда в красном кирпичном здании бывшего Благородного дворянского собрания. Туда и принес Немировский ватманы и макет.
В замысле здание было иным. Оно должно было стоять на одном из пяти холмов города, как раз против главной улицы, на ее оси. Низкий цоколь из дикого, необработанного камня, неасфальтированные подъезды – каменные плиты и проросшая меж плитами трава,- несколько валунов на травянистом склоне. Здание естественно вырастало из природы, оставаясь частью ее. Уже тогда он видел то, что было бы современно сегодня, что смотрелось бы сейчас.