Дружинник (СИ) - Страница 45

— Солдат? — переспросил я, поскольку первый раз слышал такой термин.

— Ну да, боец — один из этих, кто тренируются всю жизнь.

— Но разве посвятить жизнь развитию боевых навыков — это не почётно?

Яков рассмеялся:

— Да ну тебя! Что в этом почётного? Слова одни. Почёт этот, скажу тебе по секрету, не стоит и выеденного яйца. Мне он даром не нужен.

— И что же, получается, можно так просто взять и уйти из рода? И тебя не изгонят?

— Так я никуда не уходил. Каждый член рода по достижении совершеннолетия — свободный человек и может делать, что хочет. Но большинство так воспитаны, что они лучше добровольно наденут себе ошейник, чем воспользуются свободой. А кому-то просто к роду примазаться удобнее, на всём готовом жить. Кто меня изгонит? Ты что, обычаев не знаешь?

— Знаю, но как оно на практике работает — вот что мне интересно.

— Изгнать могут только в одном случае: если ты — немощный. Всё.

Я задумался.

— Ну вот смотри, — сказал я. — Допустим я — не немощный, у меня есть сила, но сила эта отличается от официально признанных магических техник. Меня приняли в род. Случись что, меня могут изгнать?

— Спросил тоже. Откуда же мне знать? — удивился Яков. — Лично я первый раз с таким случаем сталкиваюсь. Надо смотреть в архивах, были ли прежде подобные прецеденты. Если вопрос спорный, скорее всего, его вынесут на совет старейшин. А зачем тебя изгонять? — Яков прищурился. — Напортачил, что ли? Или тоже свободной жизни захотел?

— Просто надо все нюансы своего положения понять.

— Слушай, мой тебе совет: шли их всех в преисподнюю и делай, что хочешь. Была б у меня твоя сила, развернулся бы я так, что ух!

— Выбора у меня немного, — пожал я плечами. — Мне нужна защита рода. Ты же слышал о перестрелке в прошлый вторник? Кто-то меня заказал. Подстерегли. Чудом жив остался. Через несколько дней в другом городе напали.

— Тебя что ли из-за твоей силы хотят убить?

— Похоже на то.

— Ну так охрану найми. В чём проблема?

— Хотелось бы что-нибудь посерьёзнее.

— Дело твоё, конечно. Я своё мнение сказал. Выбор есть всегда. Я видел, как ты раскидал нескольких сильных, словно щепки. Понимаешь, твои способности — это товар, и ты на него устанавливаешь цену, — принялся меня учить со знающим видом Яков. — Не верь словам о долге, чести и прочей ерунде: бояре тебе, что хочешь, наплетут, лишь в рабство загнать. А тебе оно надо? На меня тоже давили. Знаешь, как давили, когда я уходил? Родители особенно. Грозились, что отрекутся. Ну и что? Изгнал меня кто-нибудь? Да хрен так! Я даже не битву не поехал — и ничего случилось.

Слова Якова были созвучны с теми мыслями, что вертелись в моей голове в последнее время. Единственное, что я пока не понимал: на чьей стороне он сам и какие цели преследует, уча меня жизни? Я уже привык к тому, что просто так, от доброты душевной, никто ничего не говорит. Если тебя в чём-то убеждают, значит, кому-то это выгодно. Порой от этих постоянных загадок хотелось схватиться за голову. В армии было всё просто: есть приказ — выполняй. Не надо выбирать сторону, не надо думать, кто враги, кто друзья — об этом за тебя уже подумали другие. Здесь всё оказалось гораздо сложнее.

Разговор затянулся до позднего вечера. Яков пригласил меня снова отужинать через пару дней.

Дома меня ждала большая пустая квартира. Дружинники резались в карты в гостиной, вот только их общество не помогало избавиться от ощущения одиночества, что лезло в душу липкими холодными пальцами. Я лежал в тёмной спальне, за окном горели фонари — огни чужого мира, в который меня занесло то ли какой-то нелепой случайностью, то ли чьей-то неведомой волей.

Следующее утро началось с тренировки. Гаврила и Виктор меня отвезли к заброшенному цеху и ждали в машине часа три, пока я упражнялся с энергией. Обратно везли уже другим путём, сделав целый крюк вокруг города.

Мы вернулись домой. Моя новая горничная Аля, что была приставлена ко мне с лёгкой руки Аркадия, возилась на кухне у плиты. Близилось обеденное время.

Зазвонил телефон. Не снимая пальто и обуви, я прошёл в кабинет, взял трубку.

— Михаил Птахин? — спросил женский голос. — Вас беспокоят из лечебницы Комариных по поводу пациентки Татьяны Макаровой.

— Слушаю, — у меня замерло сердце. Я просил лично сообщать о любых изменениях в её состоянии, и теперь со страхом и надеждой ждал звонка.

— Минуту назад была зафиксирована остановка сердца, — сообщили на том конце провода.

Словно удар кувалдой по голове. «Этого не может быть», — вертелось в мыслях. Надежда рухнула.

— Сейчас буду, — сказал я и бросил трубку.

Выбежал в коридор, крикнул своим надзирателям, чтобы готовились к выезду.

Десятник собственнолично взялся меня сопровождать, и поскольку Виктор уже ездил утром, позвал Алексея. Мы спустились по парадной лестнице. Машина стояла у входа.

Мы собрались садиться, как вдруг я заметил человек, идущего через дорогу. Он пропустил проезжающий паровой экипаж, и направился к нам. Он протянул руку — в ладони засиял большой огненный сгусток, который полетел в нашу сторону.

— Ложись! — только и успел я крикнуть и бросился на асфальт. В следующий миг огненный вихрь врезался в машину, и та вспыхнула. Металл начал плавиться — столь высокой была температура.

Мои дружинники, которые тоже успели отпрыгнуть, выхватили револьверы и, облачившись в броню, принялись палить в идущего человека, но пули будто испарялись на подлёте к нему: ни одна не достигла цели.

— В здание! — крикнул мне десятник, материализуя в руке бердыш. Алексей тоже вызвал бердыш, и оба дружинника ринулись в рукопашную. Я видел, как они наносили удар за ударом, но противника успевал блокировать их своей магической силой, и лезвия врезались о невидимую оболочку, что вспыхивала пламенем при каждом попадании.

Я сосредоточился, призывая энергетическую силу. И тут в меня попало копьё, разлетевшись на мелкие льдинки. Я обернулся: по тротуару ко мне шёл человек, закованный с ног до головы в ледяной панцирь. Он метнул в меня ещё одно копьё. Я выхватил револьвер, и выпустил в ледяного воина весь барабан, быстро взводя курок левой ладонью, но пули не могли пробить броню.

Я ощутил холод. Почувствовал, как руки и ноги сковывает лёд. Я двинул рукой — лёд рассыпался. Таких чар я ещё не встречал. К счастью, они оказались бессильны против меня.

Позади я услышал выстрелы. Обернулся: с противоположной стороны проезжей части, спрятавшись за припаркованными у тротуара машинами, по мне вели ружейный огонь несколько человек.

Я ринулся в парадную, крикнул швейцарам, которые дежурили внизу, чтоб спасались. В следующий момент тяжёлая дубовая дверь разлетелась в щепки. Передо мной стоял человек в броне изо льда. В меня полетели копья. Отбивая одно за другим, я ринулся на противника и ударом колена в прыжке выбил его на улицу.

Почти сразу на меня обрушился огненный вихрь, и я еле успел увернуться.

Мастер огненных чар вошёл в парадную, и мы оказались с ним лицом к лицу. Я ударил. Кулак встретился с защитной пеленой, обволакивающей его тело. Если бы не энергия, моя рука расплавилась бы. Ударил снова — и снова блок.

Противник принялся бить в ответ. Он владел какой-то необычно рукопашной техникой, напоминающей какое-то китайское ушу: удары кулаками перемежались ударами ладонью и ребром ладони. Они были лёгкими, стремительными и каждый сопровождался огненным вихрем. Я блокировал их, и рукава моего сюртука начали тлеть, а потом загорелись. Было удивительно, что мои энергетические удары не сбивали противника с ног и спокойно парировались. Но я не думал об этом — просто бил и ставил блоки.

Я провёл лоукик, но противник поставил голень, и ребром ладони нанёс удар, нацеленный мне в шею, который я блокировал. Апперкот локтем дезориентировал вражеского воина, и я с разворота пробил его ногой в корпус.

Огневик отлетел в угол. А на меня снова шёл человек в ледяной броне. И тут я почувствовал, что больше не могу держать энергию, что она вот-вот исчезнет. Я сосредоточился, забыв обо всём на свете. На меня обрушились несколько ледяных пик, а потом посыпались удары кулаков. Я не отбивался. Собрал остатки энергии и нанёс сокрушительный удар в корпус врага одновременно двумя руками. Удар оказался настолько сильным, что пробил магическую броню. Хрустнули рёбра, и противник влетел в стену. Мои руки были в крови. Слабость накатила, как танк, тяжело и безжалостно.