Другое небо (сборник) - Страница 66

Мистер Уиккенс убрал бумаги в ящик.

— Если ты желаешь пойти по стопам своего отца, — учитель упорно не сводил с Порджи своего цепкого неодобрительного взгляда, — никто из нас не сможет тебе помешать. — Голос его поднялся и окреп. — Но есть один, кто может… Помни о Черном Человеке, Порджи, ибо поступь его ужасна! В его глазах пламень, и никакой заговор не защитит тебя от него! Когда он пришел за твоим отцом, день обернулся тьмой и стенанием. И когда солнце засияло снова, они уже исчезли, а куда — об этом и помыслить нельзя!

Мистер Уиккенс покачал головой, словно бы сраженный этим воспоминанием, и указал на дверь.

— Думай, Порджи, прежде чем что-либо сделать. Хорошенько думай!

Порджи и думал, выходя из кабинета, но не столько о Черном Человеке, сколько о наброске в сочинении отца.

Этот ящик из-под апельсинов с двумя досками поперек вместо крыльев отдаленно напоминал отцов рисунок, но внешность оказалась обманчивой. Порджи сидел на ступеньках крыльца, искренне жалея себя и потирая два чувствительных местечка своего тела. Место пониже спины зудело у него в результате слишком свободного приложения дядиной руки. Распухший же нос явился следствием воздушной катастрофы.

Несколько раньше он взгромоздил свою трудолюбиво созданную машину на крышу дровяника и кинулся в ней в воздушный простор.

Теперь Порджи страшно жалел, что пригласил Бульдожку в свидетели своего триумфа, ибо вся эта история немедленно стала известна дяде — с обычными последствиями.

Чтобы уж совсем быть уверенным в том, что урок вколочен как надо, дядя на неделю отобрал у него помело, а чтобы Порджи не улизнул потихоньку, он, прежде чем запереть помело в чулане, заговорил его.

Ведь вся их компания собиралась сегодня вечером лететь к Красным Скалам — погоняться там за летучими мышами.

Ребята снизились и начали кружить над домом, криками вызывая его и Бульдожку. Они гудели и свистели, кричали и улюлюкали, покамест Гомер не присоединился к ним, вылетев из окошка своей спальни.

— Порджи не может! — прокричал он. — Его вздули, и па спрятал его помело. Пошли, ребята!

Бульдожка был у них заводилой с тех самых пор, как получил взрослое помело. Он мог взмыть на пятьсот футов, повиснуть на помеле вниз головой, пропустив его под коленями, а затем отцепиться и полететь вниз. Он падал камнем, вытянув руки и изогнув тело, так, будто нырял ласточкой, и вдруг когда до земли оставалась какая-нибудь сотня футов — подзывал помело, и оно стрелой мчалось к нему.

— Показуха! — пробормотал Порджи и захлопнул дверь дровяника, чтобы больше не видеть удаляющихся ребят.

На верстаке стояла небольшая модель из бумаги и лучинок, с которой и начались все его беды. Он взял ее в руки и резко пустил в воздух. Она нырнула было к полу, но затем, набрав скорость, задрала нос к потолку и описала в воздухе изящную петлю. Выровнявшись, модель внезапно вильнула влево и врезалась в стену. Одно крыло раскололось.

Порджи подошел и поднял модель.

Может быть, то, что получается на маленьких моделях, на больших не удается, — подумалось ему. Потому что тот ящик из-под апельсинов с досками наперекрест был таким точным подобием этой маленькой модели, какое он только мог сделать. Равнодушно положил он снова модель на верстак и вышел во двор. Может быть, они все правы — и мистер Уиккенс, и дядя, и все остальные. Может, только и есть один путь, по которому надо следовать.

Что же, он будет поступать, как они требуют, но ведь нет никаких причин, по которым он не мог бы немного подхлестнуть события. Ожидание, покуда его внуки выдумают что-то, не перенесет через Стену его самого.

Завтра, после уроков, он начнет разрабатывать свою новую идею и на этот раз, может быть, найдет правильный путь.

На кухне дядя и тетка спорили о нем. Порджи остановился в прихожей, прислушался.

— Ты думаешь, мне доставляет удовольствие пороть ребенка? Да мне еще больней, чем ему!

— Я обратила внимание, что после этой порки ты-то сидеть мог, — сухо заметила тетя Ольга.

— Ну а как я еще мог поступить? Мистер Уиккенс, правда, не пришел и не сказал об этом прямо, но все же намекнул, что, ежели Порджи не перестанет мечтать черт-те о чем, его могут исключить из школы. Гром меня разрази, Ольга, я делаю для парнишки все, что и для собственного сына! Ты что, хочешь, чтобы я отступился и предоставил ему кончить, как кончил твой братец?

— Ты брата не трогай! Что бы Порджи ни делал, ты не смеешь его бить! Он еще всего-навсего мальчонка.

Раздалось громкое фырканье.

— На случай, если ты запамятовала, дорогая, в марте ему уже стукнуло тринадцать. Очень скоро он станет совсем взрослым.

— Тогда что же ты не поговоришь с ним как мужчина с мужчиной?

— Да разве я не пробовал? Ты же знаешь, что всякий раз происходит. Он начинает сыпать этими своими сумасшедшими вопросами и идеями, я выхожу из себя, и вот мы уже там, где начали. — Дядя воздел руки. — Ума не приложу, что с ним делать! — Дядя встал. — Пойду в гостиную, почитаю газетку…

Порджи уже был там, с самым прилежным видом перелистывая свои учебники. Дядя опустился в кресло-качалку, развернул газету и раскурил трубочку. Он протянул руку к пепельнице — положить обгоревшую спичку, и, как обычно, пепельницы на месте не оказалось.

— Порджи!

— Да, дядя Вирил?

— Принеси-ка мне пепельницу из кухни, ладно?

— Запросто, — сказал Порджи и зажмурился. Он стал думать о кухне, пока вся ее обстановка не выступила в его мозгу с необычайной яркостью и точностью. Помятая медная пепельница стояла возле раковины, где тетка оставила ее, сполоснув. Он скосил свой внутренний глаз, уперся взглядом в медную чашу пепельницы и прошептал:

— Пепельница, брысь!

Лети, не кувыркнись!

Пепельница задрожала и медленно взмыла в воздух.

Порджи быстренько представил себе дверь из кухни, коридорчик и повел пепельницу к комнате.

— Порджи! — послышался сердитый возглас дяди.

Порджи подскочил, а в коридоре раздался шум падения, — пепельница грохнулась об пол.

— Сколько раз я тебе говорил — не занимайся левитацией в доме! Если тебе так уж трудно дойти до кухни, скажи мне, и я схожу сам!

— Я просто тренировался, — оправдываясь, промямлил Порджи.

— Вот и тренируйся на улице. Ты все стены исцарапал, стукая об них вещи. Знаешь ведь, что тебе пока рано баловаться с телекинезом за пределами прямой видимости.

— Вот она, дядя, — сказал Порджи, внося пепельницу в комнату. Извините.

Дядя взглянул на его несчастное лицо, вздохнул, протянул руку и любовно потрепал племянника по вихрам.

— Держи хвост пистолетом, Порджи. Мне жаль, что давеча пришлось тебя вздуть. Но это было для твоей же пользы. Ты же знаешь, что люди у нас здесь думают насчет всяких машин. — Он поморщился, словно ненароком ругнулся. — Одно только запомни, Порджи: если тебе что-то хочется узнать, ничего не затевай сам. Приди ко мне и спроси, и мы поговорим с тобой как мужчина с мужчиной.

Лицо у Порджи просветлело.

— Вот есть одна штука, я над ней все думаю последнее время…

— Ну-ну, — поощрительно сказал дядя.

— Сколько нужно орлов, чтобы поднять человека до вершины Стены?

Дядя Вирил сосчитал до десяти — очень медленно.

На следующий день Порджи отправился в Публичную библиотеку и по лестнице поднялся в зал главного абонемента.

— Маленьким сюда не полагается, — сказала ему библиотекарша. — Детское отделение внизу.

— Но мне нужна книжка для дяди, — запротестовал Порджи. — Про то, как летать. Есть у вас книжки про то, как заставить всякие вещи летать по воздуху?

— Какие вещи?

— Ну, вот — птицы…

— Птиц не приходится заставлять летать. Они такими родятся.

— Я не про настоящих, — объяснил Порджи. — Я про тех, которых… если сам сделаешь.

— О, Оживление! Секундочку, дай-ка, я представлю. — Она закрыла глаза, и картотечный каталог на другой стороне комнаты принялся один за другим выдвигать и снова задвигать свои ящики. — Ага, вот, возможно, то, что он ищет, — прошептала библиотекарша через минуту и снова сосредоточилась. Большущая, в окованном латунью переплете книга вспорхнула с кучи других и легла перед ней на стол. Она вытащила контрольную карточку из бумажного кармашка и протянула ее Порджи.