Другое небо (сборник) - Страница 30

— Как сказала Царица, мы сами возрадуемся, когда знамена Северного Мира вознесутся над последним городом человека…

— Возможно, так бы оно и случилось, — признал Шерринфорд. — Но я все же предпочитаю выбирать свою судьбу сам.

Он передернул плечами, словно стряхивая с себя тяжелую ношу, потом выбил трубку и медленно, с чувством потянулся.

— Теперь, впрочем, ничего страшного с нами не случится.

— Благодаря тебе, — сказала Барбро, глядя на него в упор.

Щеки у Шерринфорда слегка порозовели.

— Я думаю, рано или поздно кто-нибудь другой… Гораздо важнее, что мы будем делать дальше, а это для одного человека или даже для одного поколения вопрос слишком сложный.

— Да, если только это не личный вопрос, Эрик, — сказала она, чувствуя, как горят у нее щеки, и с удивлением отметила, что он тоже взволнован.

— Я надеялся, что мы увидимся вновь.

— Обязательно увидимся.

Айох сидел на кургане Воланда. Северное сияние полыхало так ярко и такими огромными полосами света, что за ним почти не видно было ущербных лун. Цветы огненного дерева опали — лишь несколько бутонов еще продолжали светиться среди корявых корней и в зарослях сухого брока, теперь уже ломкого, трескучего, пахнущего дымом. В воздухе еще тепло, но на западе, где скрылось за горизонтом солнце, не осталось даже намека на его розовые отсветы.

— Прощайте. И удачи вам, — крикнул пэк.

Погонщик Тумана и Тень Сновидения даже не обернулись — возможно, просто не осмелились — и вскоре скрылись в темноте в направлении разбитого людьми лагеря, что светился огнями, словно новое яркое созвездие на южном небосклоне.

Айох медлил. Ему казалось, что нужно попрощаться и с той, которая присоединилась недавно к спящему в дольмене. Скорее всего, здесь никто уже не встретится, чтобы любить и творить волшебство. Но память подсказывала один-единственный старый стих подобающего содержания. Айох встал и пропел:

Затем пэк расправил крылья и полетел прочь от этих мест.

Перевод А. Коржневского

Священно писание поведало нам, что проблемы с первым и единственным разумным из божьих созданий начались, по сути, с момента его появления на свет. Разумный, значит уже не совсем послушный, значит — самостоятельный. Морально-теологическую проблему совмещения разума и безропотного повиновения, рабского послушания, научная фантастика тоже схватила, что называется, в колыбели.

Специалисты по сей день спорят, был ли роман Мэрри Шелли "Франкенштейн" первой истинной научно-фантастической книгой, но то, что это было первое художественно впечатляющее произведение о драме человека-творца, чье создание вышло из-под его контроля; причем, драма, написанная на языке нарождающегося научно-технического века — бесспорно.

Финал притчи о чудовище Франкенштейна читателю видимо, памятен, а последствия ее для мира литературы были, и впрямь, глобальны. Все проблемы с роботами и мыслящими компьютерами современной научно-фантастической литературы, корнями уходят туда же, в первое творение восемнадцатилетней девушки, тогда еще невесты поэта Перси Биши Шелли.

"По образу нашему…" — значит, что же — равным себе, создал Господь человека? Нуждайся он просто в верном и исполнительном рабе, он бы не стал снабжать его разумом. Если смотреть на проблему шире, то все научно-фантастические произведения о наших разумных созданиях: роботах и компьютерах следовало бы включить в сборник религиозной фантастики, но нельзя объять необъятное, и нам предстоит встреча всего с семью рассказами. Входящие в раздел произведения американских авторов Фредерика Брауна, Роберта Силвелберга и Энтони Бучера, а так же ведущего современного английского фантаста Джона Браннера, комментировать нечего, они скажут сами за себя. Читатель научной фантастики знакомый уже со всеми видимыми и невидимыми, мыслимыми и немыслимыми роботами, хочется верить, встретится, на сей раз, с совершенно новыми и необычными.

А вот живой классик научной фантастики Артур Кларк вторгается, ну разумеется, со своими весьма специфическими аргументами, в самое существо теологических споров о природе Бога. Как только у той или иной части человечества возникало представление о каком-то своем Боге, всех веривших в него посещали и престранные мысли, размышления о нем: что он такое, каков на вид, как называть его настоящим именем.

Не нуждается в подробном представлении и ведущий "роботеолог" современной научной фантастики, замечательный польский писатель Станислав Лем. "Двадцать первое путешествие Ийона Тихого", доселе не переводившееся на русский язык, это даже, собственно не рассказ, а живо, иронично, остроумно написанное эссе на тему: религия в век интеллектроники; полное парадоксов и софизмов, на которые писатель, мастер.

А напоследок, снова Роберт Силвелберг, кстати сказать, за оба своих шокирующих рассказа получивший высшие премии в жанре научной фантастики, несколько отвлечет читателя от кибернетической тематики, обратив внимание еще на одну возможность, мимо которой прошли многие его коллеги по перу.

Этого утра, когда робот-кардинал наконец будет избран папой, ждали все.

Сомнений в исходе выборов не оставалось. Конклав очень долго колебался между яростными сторонниками кардинала Асквиги из Милана и кардинала Карциофо из Генуи, и вот теперь дело, похоже, сдвинулось — нашли компромиссное решение. Все фракции согласились избрать робота. Сегодня утром я прочел в «Оссерваторе Романо», что даже ватиканский компьютер привлекли к обсуждению, и он убедительно рекомендовал именно его кандидатуру. Полагаю, не следует удивляться приверженности машин друг другу. И не стоит огорчаться. Совсем не стоит.

— Каждая эпоха имеет того папу, которого заслуживает, — несколько мрачно заметил сегодня за завтраком епископ Фитцпатрик. — И для наших времен робот, конечно, самый подходящий папа. В какую-нибудь из грядущих эпох, возможно, появится необходимость, чтобы папой стал кит, автомобиль, кот или горный утес.

Ростом епископ Фитцпатрик более двух метров. Его лицо обычно сохраняет скорбное выражение, отчего трудно бывает определить, отражают ли его реплики экзистенциалистскую безысходность или безмятежное благорасположение. Много лет назад он был баскетбольной звездой и участвовал в соревнованиях на приз Святого Креста. В Рим его привела работа над жизнеописанием святого Марцелла Праведника.

За разворачивающейся драмой папских выборов мы наблюдали, сидя за столиком уличного кафе в нескольких кварталах от площади Святого Петра.

Для всех нас выборы оказались сюрпризом в добавление к программе римских каникул: ведь предыдущий папа пребывал в добром здравии, и никому не приходило в голову, что его преемника придется избирать уже этим летом.

Каждое утро мы приезжаем на такси из отеля, что поблизости от Виа Венете, и занимаем места за «нашим» столиком. Отсюда хорошо виден дымоход Ватикана, из которого поднимается дым сжигаемых бюллетеней — черный, если папа все еще не избран, или белый, если заседание конклава завершилось успешно. Луиджи, хозяин кафе и старший официант, уже зная наши вкусы, сам приносит напитки, которым каждый из нас отдает предпочтение: белое вино для епископа Фитцпатрика, кампари с содовой для раввина Мюллера, кофе по-турецки для мисс Харшоу, лимонный сок для Кеннета и Беверли и порно со льдом для меня. Расплачиваемся мы по кругу, хотя Кеннет с начала нашего дежурства еще не платил ни разу. Вчера, когда пришла очередь мисс Харшоу, она выложила из сумочки все содержимое, и оказалось, что не хватает 350 лир; у нее остались лишь стодолларовые туристские чеки. Все выразительно посмотрели на Кеннета, но тот продолжал невозмутимо потягивать свой сок.