Дриблингом через границу - Страница 12
Польский премьер-министр — тоже визионер, поэтому, несмотря на отсутствие денег, инфраструктуры и других логических предпосылок, вышеупомянутые картины одобрил и с мечтательной улыбкой пообещал, что случится чудо и все будет хорошо. Ведь вера в чудеса творит чудеса, а поляки — народ глубоко верующий. Лишь скептически настроенное меньшинство прятало за пазухой рациональный план Б: если с картинами не выйдет, мероприятие всегда можно перепродать итальянцам, да еще и заработать на этом.
К счастью, план Б не пригодился.
Польша — страна людей не только веселых, но и открытых, а вместе с отменой границ она открылась для представителей других культур. Меня это очень радует, так как я считаю, что традиции должны перемешиваться; кровь, кстати, тоже, хотя смешению кровей — место в плане, обозначающемся буквой из второй половины алфавита. Но, все равно, пока стало многокультурнее, чем было когда-то, короче говоря, для начала — совсем неплохо.
Тем не менее настоящее испытание еще впереди: в июне 2012-го к нам из-за границы съедутся тысячи чужаков, и на сей раз это будут не только фанаты польского пива из Великобритании и Швеции. Но поскольку мы в равной степени мало друг о друге знаем, то и испытание будет двусторонним.
Начну с нескольких разрозненных замечаний о хозяевах.
В приведенной выше строфе мнение о моем народе выразил стихотворением «Пан Кихот» Гюнтер Грасс, знаменитый полу-поляк. Мнение это, мягко говоря, весьма своеобразно, и я привожу его в оригинале, по-немецки, ибо при переводе исчезают нюансы и двусмысленности. Из высказывания Грасса следует, что поляки не только сверх меры талантливы в том, что касается хандры и кавалерии, но также обладают чрезмерно способными руками и целуют губами. Предпочитаю не представлять себе, чем целуют другие народы, но факт, что у поляков это получается весьма недурно, могу подтвердить лично. Талант, таящийся в польских руках, также подтверждаю, хотя и не считаю его чрезмерным. С кавалерией есть небольшая проблема, так как нет уже ни лошадей, ни сабель, ведь Польша входит в НАТО, а там велят вооружаться иначе. Зато подтверждаю, что для моего народа не утратила актуальности удаль, зовущаяся уланской, которую символизирует размахивание сабелькой перед танком. Когда я пишу эти слова, над Познанью как раз летают F-16, которые Польша в порыве все той же уланской удали купила у Америки и, хотя они были слегка неисправны, все равно полюбила как свои собственные. С полной уверенностью подтверждаю также, что никто в мире не умеет так великолепно хандрить, как мы, веселые поляки. Это парадокс клоуна. Хандра — наше естественное богатство, которым мы наделены с лихвой, и, будь хандра нефтью, мы были бы богаты, как Объединенные Арабские Эмираты.
В следующей строфе своего стихотворения Грасе раскрыл истинное лицо Дон Кихота: как выясняется, тот был совсем не испанцем, а поляком, причем необыкновенно одаренным! Более того, обнажив нашу национальную склонность к борьбе с ветряными мельницами, поэт оказался пророком и предсказал, какие формы эта борьба приобретет через полвека.
Ветряные мельницы пришли из Дании, а сегодняшняя борьба с ними — пережиток двух веков польской франкофилии: к Дании поляки равнодушны, а вот Францию полюбили всерьез и надолго. Польская любовь к Франции была прекрасна, как Мария Валевская, и безумна, как Наполеон, но, к сожалению, взаимности не дождалась. И потому умерла; сантимент к Франции тем не менее, судя по всему, остался, ибо поляки сражаются сегодня с датскими мельницами, а энергию упорно черпают из атомных электростанций, в согласии с французской моделью.
В мире о поляках говорят разное. На самом деле, в мире так говорят обо всех, но мало кто столь чувствителен к этим разговорам, как мы. И мало кто столь часто требует пояснений и извинений, что, вероятно, является следствием нашей гипертрофированной жадности к похвале, которая, в свою очередь, берется от нехватки любви к себе. Но раз нам самим не нравится себя хвалить, то как нас могут хвалить другие?
Недавно, например, некий однокрылый политик из Голландии заявил, что все поляки — безграмотные пьяницы, и, хотя известно, что крыло политика растет из крайне правого бока, у меня на родине немедленно повеяло священной войной. Но мы не станем объявлять Голландии священную войну, потому что, во-первых, мы не Иран, а во-вторых, заняты мытьем вокзалов и строительством стадионов и автострад. В конечном счете мы, по крайней мере, добились извинений, а я считаю себя обязанной пояснить, что голландец преувеличил: большинство поляков умеет читать и писать, доказательством чему является хотя бы бешеная популярность эсэмэсок. С более крупными формами все тоже не так трагично: первенство, по правде говоря, принадлежит фэнзинам, артзинам, комиксам и Пауло Коэльо, но, хотя «Алхимик» и не выходил из списка бестселлеров, Герту Мюллер мы издали полностью, причем еще до того, как она получила Нобелевскую премию. Кстати, наша собственная литература тоже породила нобелевских лауреатов, причем целых четырех, а если бы Исаак Б. Зингер не покинул берегов Вислы, их у нас было бы пятеро. Но более всего мы гордимся поэтами. Они определенно плодовитее прозаиков и реже эмигрируют, по крайней мере в последнее время. Быть может, потому, что осень в Польше долгая и дождливая, вино подешевело, а слово «проклятый» лучше сочетается со словом «поэт». Что ни говори, почти все молодые поляки пишут стихи. У кого-то это проходит с возрастом, у кого-то остается до самой смерти, а некоторые при этом не пьют.
Кто много пьет, тот много ест, и свойство, которым поляки славятся испокон веков, — это гостеприимство. Польское гостеприимство порой приобретает патологические черты и проявляется главным образом в стремлении перекормить гостей. А проще говоря, в любви к добавкам. Гость не поднимется из-за польского стола, пока не съест всего, что положили ему на тарелку, а потом подложили, и еще раз подложили, и еще. Добавки — железный репертуар большинства польских домов, и не стоит ждать пощады. Отказ от добавки оскорбителен для хозяина, а кроме того, не приносит эффекта. Традиция польского гостеприимства уходит корнями в сарматские времена, когда ради принципа «хоть все заложи, да себя покажи» устроитель пира отдавал все до последней нитки.
Склонность к чрезмерности — это, можно сказать, материнская черта, одарившая своим геном многие другие польские качества. Мы бываем не только слишком впечатлительны и чересчур гостеприимны, но также чрезмерно легковерны или чрезмерно недоверчивы. А если уж кому-нибудь доверимся, то верны тоже бываем до последнего — ну, может быть, не столько в любви, сколько в дружбе. Особенно между народами, поэтому дружественные государства мы не предаем никогда. Как тонко подметил наш культовый поэт: «нелюбимый не изменяет»[47].
Признаю, солидной инфраструктуры на уровне, скажем, какой-нибудь Германии в Польше нет. Это очевидно. Польша начала вставать на ноги лишь два десятилетия назад, а за двадцать лет невозможно выстроить то, что другие строят шаг за шагом и уже давно. Когда-нибудь мы обязательно наверстаем. Конечно, на свой лад, ибо польская ментальность специфична (см. уланская удаль), и достигать своих целей мы предпочитаем нестандартными способами. И, случается, действительно их достигаем.
Одной из наших сильнейших сторон является (подсознательная) любовь к абсурду, какой даже не снился Ионеско и Беккету вместе взятым. На практике это заключается, к примеру, в том, что мы строим авиабазу на окраине большого города и потом, дабы отвлечь внимание жителей от гула в небе, в центре этого города сооружаем футбольный стадион. Или большой мост, на который два года никто не может въехать, потому что в строительной лихорадке мы упустили такую мелочь, как подъездные дороги. Или же, очарованные, вероятно, красивым названием, покупаем у итальянцев двадцать скоростных поездов «Пендолино», только вот без pendolino[48], потому что на польских поворотах суперскоростной «Пендолино» не может наклоняться, в связи с чем поедет для своих возможностей супермедленно.