Древний Китай. Том 3: Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.) - Страница 34

Глава о Жан-хоу опять-таки служит фоном не только и не столько для демонстрации несомненных успехов Цинь в агрессивной политике и успешных войнах против соседей, сколько для того, чтобы убедить читателя, что мудрая дипломатия и умелая постановка вопроса делали свое дело и могли приостанавливать агрессивный натиск Цинь. Нельзя утверждать, что ничего такого не было и не могло быть. Но есть весомые основания и для сомнений. Особенно это заметно в случае с увещеваниями Су Дая. Если легко получить пару городов вместо трудной осады вэйской столицы было вполне разумным решением (так что в этом случае дипломатия просто помогла), то другие увещевания Су Дая представляются чем-то бессмысленным. Едва ли Жан-хоу (а он к тому же был не один) не понимал, что к чему в случае с походом на Ци. Конечно, не исключено, что этот поход не был всерьез подготовлен и предпринимался больше для того, чтобы заставить Ци трепетать. В этом случае цель была достигнута. Но какую роль при этом сыграли увещевания Су Дая, столь примитивные и для всех очевидные?

В любом случае, однако, 71-я глава подтверждает уже сказанное: за кажущейся хаотичностью движений всех царств и в первую очередь Цинь прослеживается определенный смысл. Для Цинь он сводился к тому, что главное — все время наступать, уничтожать живую силу численно превосходящих его соперников и снова наступать. Для соперников — уцелеть любой ценой, что, в частности, подразумевало, причем весьма нередко, сотрудничество с тем самым Цинь, в котором все они видели своего главного врага. Далеко не случайно чуть ли не на каждой странице Сыма Цянь чьими-либо устами напоминает, что царство Цинь ведет себя как шелковичный червь, грызущий понемногу, но в целом весьма эффективно листья шелковицы. Парадокс в том, что все видели и сознавали это, но никто не был в состоянии изменить положение дел. С конца IV в. и особенно в III в. до н. э. это становится каким-то наваждением: все говорили об агрессивности Цинь и угрозе Цинь, но чуть что — действовали совершенно не так, как этого следовало бы в такой обстановке ожидать.

73-я глава посвящена в основном описанию деяний Бай Ци, получившего за свои подвиги титул Уань-цзюня. По подсчетам Сыма Цяня, на его совести свыше 900 тысяч жизней в основном обезглавленных (20 тысяч утопленных) солдат армий побежденных им в ряде сражений царств. Самая страшная из всех кампания 260 г. до н. э. — уничтожение 450 тысяч чжаоских воинов под Чанпином— именно в этой главе в виде исключения описана весьма подробно. Но даже из этого подробного описания видно, что главную роль в этой необычайно крупной по своим масштабам битве сыграли не чисто военные, а политико-дипломатические действия. Начнем с того, что чжаоской армией успешно командовал Лянь По, создавший довольно мощную оборонительную линию. Однако циньская сторона, как гласит предание, направляла в армию Чжао одного за другим перебежчиков с тысячами цзинейзолота, которые единодушно твердили, что больше всего Цинь боится, как бы не послали Лянь По в отставку, заменив его Чжао Ко. Чжаоский ван, склонный упрекать Лянь По за трусость (тот отдал приказ своим воинам не выходить за пределы оборонительных сооружений и не поддаваться на провокации циньцев), будто бы поверил наветам циньских лазутчиков и отстранил Лянь По, избрав ему на смену именно Чжао Ко, который, поддавшись на провокации Бай Ци, сразу же стал терпеть одно поражение за другим. Огромная армия чжаосцев оказалась окруженной под Чанпином и 46 дней не получала пищи. Дело дошло до того, что солдаты начали поедать друг друга. Вырваться из окружения они не могли, хотя делали ряд попыток, в одной из которых бесславно погиб и сам Чжао Ко, оказавшийся совершенно неумелым военачальником^[87]. Именно после этого 450-тысячная армия сдалась и была полностью уничтожена [Вяткин, т. VII, с. 160–162]. Можно сказать, что это был триумф политики и дипломатии в крупной военной операции. И за это стоило бы похвалить циньцев, одновременно не забыв резко осудить их за бесчеловечное и особенно нетрадиционное именно для Китая отношение к пленникам.

Как это ни странно, но в главе почти не прозвучало осуждения Бай Ци за его бесчеловечное отношение к сдавшимся ему обессиленным и безоружным воинам. В одном только месте сказано о его коварстве, причем в очень неясном контексте: то ли он обещал всех отпустить, а отпустил на волю лишь отобранных им из всего войска 240 малолетних, то ли отпустил не всех даже малолетних [Вяткин, т. VII, с. 161–162]. А большая часть рассказа о Бай Ци посвящена жалостливому повествованию о том, как этого полководца направляли воевать дальше, а он этого не хотел, как к наветам на Бай Ци приложил руку опытный в этих делах Су Дай, который умело вызвал ревность циньского сяна Ин-хоу, и как затравленный Бай Ци принял от правителя меч, с помощью которого покончил с собой. Правда, перед смертью он все-таки будто бы произнес знаменательные слова о том, что под Чанпином он обманул «несколько сотен тысяч сдавшихся нам воинов Чжао и закопал их живьем в землю. Этого достаточно, чтобы заслужить смерть» [там же, с. 163]. Учитывая эти слова, можно понять психологический стресс и даже запоздавшее раскаяние Бай Ци, как и его нежелание принимать участие в дальнейших военных действиях, за что он и был осужден. Но жалостливые мотивы, преобладающие в рассказе Сыма Цяня, явно неуместны. Вернее было бы говорить, имея в виду традиции, о чем-либо вроде вполне справедливого воздаяния Неба за недобродетельные проступки.

Глава 79 о Фань Суе и Цай Цзэ продолжает рассказ о тех, кто способствовал процветанию царства Цинь. Фань Суй из царства Вэй был странствующим ученым ши и служил у одного вэйского сановника. Но во время одного неудачного посольства в Ци он получил подарки, был заподозрен в предательстве, и по приказу вэйского сяна Вэй Ци его опустили в отхожее место, откуда он с трудом, с помощью сжалившегося над ним стражника, сумел выбраться. Фань Суй скрылся. Сменив фамилию, он направился в Цинь, где его талант, хотя и не сразу, был признан. Циньским сяном в то время был Жан-хоу, который имел далеко идущие планы в отношении царств Хань и Вэй, рассчитывая через них добраться до Ци. Фань Суй (в Цинь он был известен под именем Чжан Лy) обратился к циньскому вану с просьбой об аудиенции. Чжао-ван согласился. Дав понять, что царством управляет не ван, а Сюань-тайхоу и ее брат Жан-хоу, Фань Суй во время беседы выказал свою преданность именно Чжао-вану. Подчеркнув мощь Цинь, он заметил, что намерение Жан-хоу напасть на Вэй и Хань, дабы проложить дорогу в Ци, неразумно. Ставить своей целью нападение на отдаленное сильное царство неверно. Надо постараться сблизиться с Ци, тогда Вэй и Хань сами попадут в руки Цинь. А для этого делами Цинь должен ведать сам ван, а не его близкие [Вяткин, т. VII, с. 216–225].

Чжао-вану понравились рассуждения Фань Суя, и он назначил его своим сяном, отстранив от дел Жан-хоу и Сюань-тайхоу. Получив владение в Ин, Фань Суй стал с 266 г. до н. э. официально именоваться Ин-хоу. Как-то вэйский правитель послал в Цинь Сюй Цзя, бывшего хозяина Фань Суя. Случайная встреча со специально переодевшимся Фань Суем удивила Сюй Цзя, сказавшего, что в Вэй все давно считают его мертвым. На другой день во время официального приема Ин-хоу, демонстрируя свое нынешнее положение, велел Сюй Цзя по возвращении в Вэй потребовать от правителя выслать в Цинь голову вэйского сяна Вэй Ци (по чьему приказу его некогда опустили в отхожее место). Это требование было подкреплено официальным посланием Чжао-вана. В итоге бежавший в Чжао Вэй Ци покончил с собой, а его голова была отослана в Цинь.

Именно по инициативе Ин-хоу во время осады чжаоских войск под Чанпином Цинь посылало перебежчиков с предложением заменить Лянь По на Чжао Ко, в результате чего циньское войско Бай Ци одержало победу. Случались и неудачи. Так, ставленник Ин-хоу Чжан Ань-пин, который заменил впавшего в немилость Бай Ци, не сумел довести до конца осаду Ханьданя, а другой его ставленник был казнен за измену. Тем не менее Чжао-ван не желал потерять такого сяна, как Ин-хоу. Но тут в дело вмешался некий странствующий ши из Янь по имени Цай Цзэ, который сумел убедить Ин-хоу добровольно уступить ему пост сяна [Вяткин, т. VII, с. 230–232].