Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.) - Страница 6

Словом, версия гу-вэнь является фактом, от которого не уйти. В некотором смысле она служит наиболее убедительным подтверждением высказанного уже тезиса об идеализации и нарочитом препарировании китайской истории самими китайцами еще в древности. Но научно выверенным и надежным источником остается при всем том лишь текст цзинь-вэнь из 28 глав. Впрочем, он, в свою очередь, весьма неоднозначен. В нем можно выделить по меньшей мере три разных слоя, различающихся хронологически, тематически и даже стилистически, структурно.

Первый, наиболее ранний слой можно условно датировать — имеется в виду текст в том виде, в каком он дошел до нас, — второй половиной периода Западное Чжоу, IX—VIII вв. до н.э. 11—13 глав этого слоя тематически связаны между собой и посвящены изложению событий рубежа Шан — Чжоу. Благодаря содержащемуся в них материалу в памяти потомков сохранились события, связанные с падением Шан и воцарением династии Чжоу, рассказы о деяниях первых чжоуских правителей, особенно мудрого Чжоу-гуна, бывшего регентом при малолетнем Чэн-ване, сыне победителя шанцев У-вана, старшего брата Чжоу-гуна.

Разумеется, эти главы густо окрашены в этические цвета конфуцианства и весьма старательно, даже нарочито выдвигают на передний план мудрость и добродетели чжоуских правителей. Но при всем том ни элементов фальсификации, ни даже руки редактора более поздней эпохи в них не чувствуется. Да и конфуцианская этика присутствует лишь в том виде и настолько, в каком и насколько она существовала до Конфуция, о чем уже упоминалось. Слотом, главы первого слоя «Шуцзина» — аутентичный, достоверный и уникальный по своей значимости источник, основанный на тех самых документах, что составлялись историографами-ши или собирались и обрабатывались ими еще в первые века правления чжоуских ванов.

Второй слой — несколько глав, включая едва ли не наиболее известные и популярные в китайской историографической традиции, которые тематически связаны между собой и повествуют о событиях далекого дочжоуского исторического прошлого, от легендарных Яо и Шуня до шанских правителей Чэн Тана и Пань Гэна. Главы эти, написанные примерно в VIII—VI вв. до н.э., тоже еще до Конфуция, не просто густо насыщены конфуцианской этикой и дидактикой, но и явно вторичны по стилю, т.е. как бы искусственно созданы на некоем первоначальном материале по заданной идеологической схеме. Составляли их такие же историографы-ши (других в древнем Китае не было), но уже представители нового поколения, пронизанные выработанной в западночжоуском Китае протоконфуцианской по сути своей идеей и видевшие свой долг в том, чтобы интерпретировать отдаленное прошлое, о котором они мало что знали, в соответствии с ее духом и буквой (подробней см. [21, с. 40—49]). Вторичность и идеологическая заданность глав этого слоя «Шуцзина» явственно просматриваются в подаче материала, из которого явствует, какими добродетелями были наделены идеализированные древние правители, чем руководствовались они в своей благородной деятельности, как льнули к ним все подданные и т.д. и т.п. Однако при всем том сам текст строго аутентичен и вполне пригоден для анализа — анализа той эпохи, когда он был написан, когда формировалась вся историографическая традиция Китая с ее воспеванием идеализированного «золотого века», мудрости древних и всего комплекса этических достоинств и добродетелей, которые позже были детально разработаны и обоснованы в учении Конфуция, стали нормативом для десятков поколений китайцев.

Особая группа глав третьего слоя — наиболее поздние сочинения типа трактатов («Хун фань», «Люй син», «Юй гун»). Форма подачи материала в этих хорошо известных главах, особенно в первой из них, может ввести в заблуждение и побудить датировать их гораздо более древним временем, нежели то, когда они реально созданы. Написаны же они были примерно в IV—III вв. до н.э., о чем убедительно свидетельствуют их усложненная структура, стилистика, терминология, да и тематика. Будучи достаточно абстрактными по характеру рассуждениями, главы, о которых идет речь, сродни трактатам древнекитайских философов, да к тому же далеко не самым ранним из них. Только включение в «Шуцзин» придает им, как искусственная патина, оттенок глубокой древности. На деле же многое в них (метафизические поиски и построения, детали правовых норм, тонкости географических описаний) несомненно свидетельствует о сравнительно позднем времени их появления на свет.

Еще раз стоит напомнить, что главы, не вошедшие в версию цзинь-вэнь, все же остаются документом древности, хотя и поздней, когда практика фальсификации, даже фабрикации текстов была делом отнюдь не новым. Но и учитывая, что многое в них сфабриковано, вполне можно принимать во внимание содержащийся в них материал, особенно если иметь в виду концептуальный аспект «Шуцзина» как первого и главного памятника конфуцианской нормативной историографии.

Дело в том, что метаконцепция всех слоев и обеих версий памятника в конечном счете легко сводится к одной нехитрой и понимаемой всеми идее: мудрость древних велика. Именно они сформулировали основы социального порядка и высшей гармонии в Поднебесной. Следуя указаниям Неба (идея «мандата Неба» детально изложена в главах первого слоя) и руководствуясь своей достигшей высочайшего уровня и обладавшей огромным потенциалом благодатью-добродетелью дэ, они заботились о благосостоянии людей, выдвигая для управления народом способных и достойных. Этому освященному веками и осененному мудростью древних эталону поведения должны следовать все и всегда — тогда Поднебесная будет процветать. Именно такая метаконцепция легла в основу понимания истории в конфуцианстве.

Книга песен «Шицзин» — памятник древней поэзии, ритмичной и рифмованной. Специальный анализ Б.Карлгрена доказал это применительно к древнему чтению включенных в текст памятника и ныне звучащих несколько иначе, не рифмующихся иероглифических знаков. Именно это открытие позволило ему создать свой знаменитый словарь «Grammata Serica» [238; 241], издание которого составило эпоху в синологии, в частности в китайской лингвистике и филологии. Текст «Шицзина» состоит из 305 песен, стихов и гимнов. По преданию, их отобрал из общего числа 3000 в свое время сам Конфуций, одновременно отредактировавший всю книгу.

Как и «Шуцзин», «Книга песен» имеет несколько слоев. Наиболее ранним считаются ритуальные гимны рубрики «Чжоу сун» в последнем разделе памятника — «Гимны» («сун»), датируемые примерно XI—X вв. до н.э. Тематика их весьма обширна: от восхваления древних предводителей чжоусцев и первых чжоуских ванов до воспеваний работы на поле и благодарений за щедрый урожай. Ко второму, несколько более позднему слою (IX—VII вв. до н.э.) относятся стихи и песни разделов «Да я» и «Сяо я» («Большие» и «Малые оды»), составляющие около половины всего корпуса книги. Тематика песен и стихов в них необозрима; здесь представлено все, что обычно составляет смысл и суть поэтических сборников. Бытовые сценки, лирические обращения, описание походов, жалобы, приветствия, пиры, оды — чего только нет! Энциклопедия быта народа, как верхних его слоев, так и нижних. Наиболее поздний, третий слой канона — стихи и песни раздела «Го фэн» («Нравы царств»), где в 15 рубриках собраны по преимуществу фольклорные миниатюры различных регионов, составлявших чжоуский Китай в VII—VI вв. до н.э. (см. [154]; см. также [96]).

Неясно, имел ли Конфуций в действительности отношение к тексту «Шицзина». Высказываются сомнения на этот счет. Но несомненно, что стихи и песни обработаны и отобраны в соответствии все с той же метаконцепцией конфуцианства, о которой упоминалось применительно к «Шуцзину». По содержанию многие песни и гимны — апологетика мудрости древних и критика пороков, распущенности недобродетельных современных правителей и вообще власть имущих. Явственно ощущаются в тексте социально-критические мотивы, апелляция к социальной справедливости, к этической норме. Как и «Шуцзин», текст канона неоднократно переводился на европейские языки [189; 255, т. 4; 302]. Есть и удачный перевод его на русский, сделанный А.А.Штукиным [96].