Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.) - Страница 56

Во-вторых, этнической консолидации шанцев в немалой мере способствовали религиозно-сакральные моменты, о чем уже упоминалось. Шанский правитель, как сакрализованный глава коллектива, как божественный посредник между миром живых и всемогущих умерших предков, как носитель высшей благодати и некое великое связующее единство, сердцевина этнополитической общности Шан, всегда стоял в их глазах выше сиюминутных политических интересов, союзов, междоусобиц. Подчиниться его воле, служить ему, исполнять его «дело» — все это было естественным и неоспоримым импульсом для любого шанца, тем более высокопоставленного.

И наконец, в-третьих, все региональные управители были кровно заинтересованы в тесной связи с ваном, в этническом сплочении со всеми шанцами еще и потому, что за их этносоциальной общностью стояла военно-политическая мощь Шан. Координирующая роль центра, его воинские формирования и особенно его боевые колесницы, которыми до поры до времени владели в бассейне Хуанхэ одни лишь шанцы, — это был весомый аргумент в пользу сплоченности. И вполне естественно, что при всех частных колебаниях чаша весов неизменно склонялась в пользу укрепления тесных связей в рамках этнической общности шанцев и безоговорочной покорности всех их высшей воле правителя-вана.

Вообще, как явствует из всего изложенного, роль правителя-вана в Шан была исключительно высокой. Он был не просто в центре внимания и на вершине пирамиды власти. Он был своего рода квинтэссенцией коллектива, что практически возможно лишь на том уровне развития, когда этническая общность еще сплошь пронизана клановыми связями, когда политическая структура как таковая только-только вырисовывается, пробиваясь сквозь их толщу. Обратим внимание на то, как этот процесс, судя по имеющимся источникам, протекал в аньянском протогосударстве.  

В том, что шанский Китай имел именно клановую структуру, практически никто из серьезных специалистов не сомневается. Вопрос лишь в том, что представляли собой эти кланы, каковы были их число, место в жизни шанцев, формы бытования и т.п. Как уже упоминалось, Дин Шань насчитал в гадательных надписях около 200 клановых имен. Чжан Гуан-чжи с этой цифрой в общем и целом согласен. Но тут встает другой вопрос: о каких кланах оба они ведут речь? Дин Шань, насколько можно понять из его книги, вел подсчет клановым образованиям как таковым, кланам вообще [108]. Чжан Гуан-чжи говорит преимущественно о владетельных уделах-кланах — тех самых, которые выше были названы также и региональными подразделениями шанской общности. Очевидно, это нечто иное, хотя во многих случаях то и другое вполне могло совпадать.

Дело в том, что количество кланов не было величиной постоянной. Напротив, время от времени от старых отпочковывались новые кланы и субкланы. Стоит напомнить, что одних только поселений-и Дун Цзо-бинь насчитал около тысячи. Пусть даже не в каждом из них жил обособившийся клан — цифра все же много большая, чем 200. Следует также принять во внимание, что кланы как структурные единицы существовали и вне уделов-кланов, вне поселений-и, например в столичной зоне, ще жило немало ремесленников и иных лиц, корпоративные объединения которых также имели форму кланов. Можно напомнить и известную цитату из «Шицзи» о том, что чжоу-ский У-ван, разгромив Шан-Инь, заметил: «Коща Небо установило власть Инь, оно выдвинуло 360 именитых^[15] людей» [132, гл. 4, с. 70] (ср. [86, т. 1, с. 189]). Опираясь именно на эту фразу, Сюй Чжун-шу в свое время предположил, что в Шан было именно 360 кланов [134, с. 57].

Едва ли стоит вести далее спор о числе кланов. Он явно бесперспективен. Важнее другое: шанское общество состояло именно из них, т.е. население Шан-Инь делилось на кланы. Вопрос, следовательно, в том, что они представляли собой, какого типа кланы были в Шан.

Для любой первобытной общности, как то хорошо прослежено многочисленным отрядом современных антропологов, прежде всего социальных, характерно господство клана аморфно-сегментарного типа. Это те самые аморфные в социальном смысле общности, о которых шла речь в связи с теорией механической солидарности. Структурируясь в органическую (политическую) общность, переживая процесс формирования государственности, коллектив изменялся, тот же процесс происходил и с составляющими его кланами. Но как происходил этот процесс? Гадательные надписи дают исследователю возможность для такого анализа.

Аморфно-сегментарный тип клана аморфен потому, что в общности, основанной на принципе механической солидарности, все ее части равны: разрастаясь за счет сегментации (от кланов отпочковываются новые субкланы, которые затем становятся полноправными кланами и в свою очередь дают начало новым субкланам), общность остается аморфной, т.е. не структурированной в иерархическом порядке. Политическая структура вырастает на аморфно-сегментарной клановой основе, подчиняя ее себе, приспосабливая ее для своих нужд. Это приспосабливание происходит за счет использования нормативов рангового, т.е. стратифицированного, общества, которые всегда вписывались в принцип механической солидарности первобытной общности.

Конкретно речь о том, что деление людей по полу и возрасту, издревле известное любому человеческому коллективу, принимало теперь форму деления на возрастные классы, а точнее — на поколения, которые, чередуясь, сменяют друг друга.

Каждое предыдущее поколение в нормативах стратифицированного общества выше последующего, это всеобщий закон, который действует независимо от того, каков реальный возраст людей, принадлежащих к тому или иному поколению (счет по поколениям всегда велся в этой .системе отсчета очень строго). Вот это обстоятельство и является ключевым при анализе процесса формирования кланов нового типа в шанском Китае.

Формирование таких кланов начиналось с социального верха. И вполне понятно, почему. В то время как внизу, на уровне простолюдинов, особенно крестьян, в Шан по-прежнему абсолютно преобладали кланы привычного аморфно-сегментарного типа, увеличивавшиеся в числе классическим методом последовательного отпочкования с расселением отпочковавшихся на новые места (в этом плане мы имеем полное право, имея в виду 1000 поселений-и Дун Цзо-биня, вести речь о 1000 кланов — разве что не все они имели свои имена), верхи оказались в ином положении. Неизвестно, как обстояло дело в этом смысле в доаньянских ранних протогосударствах, на эрлитоу-эрлиганской фазе эволюции. Не исключено, что в то время еще практиковались, как то обычно бывало на соответствующем уровне развития общества, выборы достойнейшего на пост правителя. Косвенно об этом свидетельствуют более поздние чжоуские историзованные легенды о великих правителях Яо, Шуне и Юе, избранных на высокий пост за свои доблести и добродетели. Но то, что касается аньянской фазы, достаточно хорошо известно из надписей.

Из них, в частности, явствует, что процесс институционализации и обычно шедший параллельно с ним процесс сакрализации власти правителя-вана зашел уже достаточно далеко. Ван, гордо именовавший себя в надписях фразеологическим оборотом «Во-и-жэнь» или «Юй-и-жэнь» («Я, Единственный»), достиг высшей власти. Он уже никак не мог быть поставлен в один ряд с теми, кого избирали в честном соревновании достойных. Он уже был исключительным, осененным высшей благодатью.

При всей своей исключительности, однако, одного он еще все-таки не достиг — во всяком случае вначале, во времена первых встречающихся в надписях аньянских ванов, начиная с У Дина: ван не имел права передавать свою высокую должность по наследству по своему выбору. Он обязан был передать ее (либо его преемника выбирали другие) по нормативам стратифицированного общества очередному представителю своего поколения либо — если таковых не было — старшему из числа следующего поколения. Система передачи высшей должности правителя таким способом хорошо известна историкам. В частности, она практиковалась — правда, в несколько иной форме — в Киевской Руси.