Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.) - Страница 27

Историю чжоуского Китая разрабатывает в своих трудах американский синолог Сюй Чжо-юнь [231; 232], чьи книги способствуют систематизации знаний о чжоуском Китае. Впрочем, коснувшись вопроса о систематическом изучении древнекитайского исторического процесса, следует обратить внимание еще на одну сторону современной американской синологии. Речь идет о концептуальном осмыслении упомянутого процесса. В свое время проблема эта была поставлена М.Вебером, который, не будучи профессионалом-синологом, в своей великолепной и новаторской работе о Китае [309] обратил особое внимание на китайскую систему патримониальной бюрократии. В сочетании с распространившимся в отечественной и китайской синологии истматовским отношением к историческому процессу эти идеи не могли оставить специалистов по Китаю равнодушными, особенно там, где соответствующие проблемы энергично разрабатывались, как то было в США.

Об идеях М.Вебера и К.Маркса в связи с историей древнего Китая писали разные синологи (в частности, М.Уильбур, касавшийся проблем рабства), но, как правило, не специально, обычно лишь мельком их касаясь. Отношение к идеям такого рода, особенно марксистским, было, как правило, сдержанно-критическим. Но встречались и работы иного характера. К ним стоит в первую очередь отнести монографию К.Витфогеля «Восточный деспотизм» [322], ще очень обстоятельно были разобраны как идея Маркса об «азиатском» способе производства, к которой автор, в прошлом активный марксист, был неравнодушен, так и реальное ее воплощение в Китае (точнее, дана оценка китайского общества с позиций этой идеи). Стоит в связи с этим заметить, что К.Витфогель в своей работе, имевшей большой резонанс, резко и решительно разоблачал восточный деспотизм как социополитический и социоэкономический феномен, а также недвусмысленно проводил параллель между ним и марксистским социализмом как идеей, воплощенной в разных странах, будь то СССР или КНР.

Японская синология, которая вообще-то возникла не в XX в., а в средневековой Японии, где внимание к китайскому тексту, китайской цивилизации и древней китайской мудрости всегда было повышенным, в нашем столетии обрела свой современный облик. В том, что касается изучения древнего Китая, японские синологи проявили себя, особенно за последние десятилетия, мастерами высокого класса. В Японии были созданы первоклассные словари древнекитайского языка, сделан полный перевод труда Сыма Цяня [137], чего не удалось пока осуществить европейским синологам. В трудах Ниида Нобору [128] и иных специалистов много внимания уделено древнекитайскому обществу, его правовым и социальным связям. В специальных журналах публикуются многочисленные статьи. Говоря в целом, сегодняшняя японская синология в области изучения древнего Китая добилась немалого. Однако преимущественные ее достижения — в сфере изучения источников. Меньше результатов в монографическом изучении проблем и тем более в сочинениях сводно-аналитического характера. Примерно в таком же состоянии находится и тайваньская синология. Лучшие ее умы, начиная с Ли Цзи и Дун Цзо-биня, были заняты публикацией и изучением археологических и палеографических материалов.

Говоря о мировой синологии XX в. в целом, необходимо заметить, что немало квалифицированных специалистов активно работали в Австралии (Ч.Фитцджеральд, Н.Барнард [168; 207]), Швеции (О.Карлбек, С.Броман и др.), Нидерландах и иных странах. Достижения современной мировой синологии несомненны, причем изучение китайской классики, в том числе древнего Китая, в ней едва ли не лидирует. Убедительным свидетельством этого является упоминавшаяся уже публикация многотомного сочинения Д.Нидэма о науке и цивилизации в Китае — в определенном смысле итогового. Хотя его издание растянулось на многие десятилетия, по своей энциклопедичности и по достигнутому в нем высочайшему научному уровню оно представляет собой в какой-то степени лицо мировой синологии XX в., прежде всего западной (но также японской и тайваньской, хотя и с определенными оговорками). Дело в том, что уровень труда Д.Нидэма весьма отличается от того, что до недавнего времени было стандартом в нашей стране и остается стандартом в КНР. Об этом стандарте марксистской науки стоит сказать особо. 

Россия, успешно дрейфовавшая в сторону Европы после реформ Петра I, была страной, для которой изучение Китая с XVII в. было жизненно важным делом. Первые контакты между Россией и Китаем на государственном уровне были установлены еще в первой половине XVII в., после чего задача изучения соседней страны стала вопросом политическим. Созданная в Пекине православная духовная миссия была с XVIII в. центром русского китаеведения, и это выгодно отличало Россию от стран Запада, которые в то время не имели подобного рода возможности изучать Китай. Из числа первых русских китаеведов следует особо выделить Н.Я.Бичурина (отца Иакинфа), чьи многочисленные переводы, компиляции китайских источников и оригинальные работы не только знакомили русских с огромной соседней страной, но и вводили в научный оборот важные сведения о древних народах, живших на территории Сибири и Средней Азии (за счет перевода прежде всего глав из ряда династийных историй). Представленное Н.Я.Бичуриным русское китаеведение начала XIX в. было на уровне лучших достижений западной синологии той эпохи [5].

Вторая половина XIX в. в русском китаеведении связана прежде всего с именем и деятельностью академика В.П.Васильева, также прошедшего в молодости через пекинскую духовную миссию, ще он в качестве прикомандированного изучал китайский и ряд других восточных языков. Будучи прежде всего признанным специалистом в области буддологии и истории дальневосточных религий [9], он вместе с тем немало внимания уделил древним китайским текстам, переведя ряд из них на русский [10]. Ученики В.П.Васильева, создавшего центр востоковедческих штудий при Петербургском университете (восточный факультет), в конце XIX в. уже достаточно глубоко изучали древнюю историю Китая. Среди них особого упоминания заслуживает С.Георгиевский [22—24]. На рубеже XIX—XX вв. П.Попов перевел на русский «Луньюй» и «Мэн-цзы» [76; 77], а А.Иванов — «Хань Фэй-цзы» [37]. Если прибавить перевод «Чуньцю», сделанный Н.Монастыревым еще в 1876 г. [68; 69], то этим, пожалуй, и ограничиваются русские опубликованные переводы китайских древних сочинений, сделанные в то время.

Следует честно признать, что, несмотря на мировое значение и признание трудов В.П.Васильева, особенно буддологических его исследований, уровень развития русского китаеведения во второй половине XIX и начале XX в. сильно уступал тому, что был достигнут мировой синологией той эпохи, в первую очередь французской и английской. И по объему проделанной работы, и по числу опубликованных переводов (многие, еще со времен Бичурина, так и остались неопубликованными, а то и вовсе сделанными лишь начерно), и по уровню и методике исследовательского анализа публикации основной части русских китаеведов примерно настолько же отставали от аналогичных синологических изданий на Западе, насколько сама Россия в те времена отставала от Европы. Тому были и объективные причины иного плана: с середины XIX в. преимущество России, имевшей в Пекине свою постоянную базу, было потеряно, а западные синологи, получившие беспрепятственную возможность жить в Китае и изучать его, что называется, изнутри, стали активно использовать эту возможность.

Как бы то ни было, но вплоть до 1917 г. ситуация в этом плане оставалась достаточно стабильной и очевидной: русская синология понемногу развивалась, отставая от европейской и испытывая на себе ее влияние. Стоит заметить в этой связи, что крупнейший русский китаевед первой половины XX в., академик В.М.Алексеев, в начале века посетил Китай в составе экспедиции Э.Шаванна, что не могло не сыграть свою роль в обретении им его квалификации как синолога [1]. 1917 год кардинально изменил судьбы всей России, русской науки, русской интеллигенции и, естественно, русской синологии.