Дрейк - Страница 8

«Итак, весь мир – это принятые утверждения, и они становятся моими убеждениями, моими предположениями, моей собственной личной главной истиной. Мои позитивные истины „я могу…“ открывают путь для новых установок, новых возможностей. Мои негативные истины „я не могу…“ закрывают для меня этот путь, становятся моими ограничениями. Убеждения других не влияют на мою жизнь, подумал он, пока не становятся и моими убеждениями.

Любое утверждение, подумал он, с которым мы можем согласиться или не согласиться на любом уровне, – это установка.

Он был так поражен этой мыслью, что забыл о самолете.

Любое утверждение? То есть практически каждое слово, которое он видел, произносил, слышал, о котором думал или мечтал, безостановочно днями и ночами напролет, более полувека, не считая невербальных установок, которые еще в десять тысяч раз более живучи.

Каждую долю секунды мы натыкаемся на стену и в который раз подтверждаем: твердая-сквозь-такую-не-пройти. В скольких микрослучаях в течение одного дня наш разум сталкивается со стенами? Дверями? Полами? Потолками? Окнами? Сколько миллисекунд мы принимаем границы-границы-границы, даже не отдавая в этом отчета?

И в основе всего этого – страх. Мы, смертные, должны научиться бояться, подумал он. Если мы собираемся играть в эту Игру, опасность необходима, гибель должна быть возможна.

Вынуждены играть, вынуждены погружаться глубоко, глубже, глубже в этот океан установок на то, что мы смертны, ограничены, уязвимы, слепы в отношении всего, кроме мелких бурь, доступных нашему разуму; превращать ложь в непоколебимое убеждение, без всяких вопросов, и при всем этом стараться не умереть как можно дольше, а пока мы прячемся от смерти, понять, почему мы вообще сюда попали и какая может быть причина называть эту игру развлечением.

Да, все настоящие ответы скрыты. Игра заключается в том, чтобы найти их самим среди тьмы ложных ответов, которые находят другие игроки, и они им подходят, но, к сожалению, совсем не подходят нам».

Отложив книгу, я долго смотрела в окно.

Значит, я тоже пленник убеждений? Сделалось как-то беспомощно и зябко. А что случится, если я попробую сломать их? Что случится со мной, обычной девушкой, если я изменю основополагающие истины сознания? Изменится ли мир?

Дядя Толя видел мою задумчивое лицо вкупе с пальцами, вцепившимися в книгу, и с разговорами не лез. Пил тихо. Варил что-то после того, как я заканчивала готовить ужин для себя. А однажды вечером даже занес занятые в долг двести пятьдесят рублей: положил на тумбочку и тихо закрыл за собой дверь.

А я лишь отвернула голову обратно к книге.

Мне еще слишком многое нужно было понять.

Кота, впрочем, я кормила исправно, тексты переводила, как и раньше. Почти не разговаривала с коллегами, потому что сознание постоянно тонуло в отвлеченных размышлениях.

А что, если попробовать? Попробовать что-нибудь создать? Не перемещаться черт знает куда, потому что страшно – к таким вещам я пока не чувствовала себя готовой. А вот попытаться притянуть какие-нибудь предметы в жизнь, вполне можно было рискнуть.

Все больше я чувствовала, что нужно либо подтвердить, либо опровергнуть теории, которые мешают спокойно жить, мешают быть обычным человеком, мешают находить темы для разговоров. По всему выходило, что если все продолжит течь в том же направлении, то я стану замкнутым в себе изгоем общества уже очень и очень скоро.

Помнится, я и раньше практиковалась в представлении различных вещей и наполнении их светом. Тот же красный модный плащ, который сначала увидела в журнале, а через месяц его откуда-то привезла мама. Совпадение? Потом была сумка: настоящая, красивая, кожаная. Пара недель мечтаний и я выиграла ее в каком-то конкурсе. Тоже совпадение? Дальше, когда я училась в университете, была даже поездка, не очень далеко, в Украину. Мне очень хотелось присоединиться к группе, и я много думала об этом по ночам, представляя, как здорово было бы оказаться в том автобусе. Но все места были расписаны за месяц вперед. И кто знает, почему в самый последний момент выбыла из списка одна девочка, а ее место предложили именно мне? Еще одно совпадение? Да, именно так я их и называла и не особенно связывала свои мечты, наполненные светом, с настоящим результатом.

А теперь возникало странное и стойкое ощущение, что зря.

Вот, видимо, и настало время либо для воплощения чудес в жизнь, либо крушения веры в них. На этот раз тотально.

И работу над этим я решила начать завтра же с утра, как только приду в офис.

Настроение с утра задалось на ура.

Ну, а как же еще? Ведь завтра вечером приезжает мама! И неделя, которая обещала быть тягучей и противной, для меня, погруженной в чтение, пролетела незаметно. Ну, наконец-то! Мама, мамочка будет дома!

В офис я направилась бодрым шагом, на ходу придумывая, какой бы такой предмет мне попробовать «притянуть» в жизнь, пока занимаюсь переводами. На ум пришла чашка кофе – дешево и сердито. Но мне понравилось. Понравилось потому, что, во-первых, кофе я пила крайне редко, и девчонки об этом знали. А во-вторых, чашку я представила определенную: ту, большую, с земляниками по краю. Ее обычно только Татьяна использовала и никто больше.

Я плотоядно улыбнулась.

Если получится – хорошо, а нет – черт с ним. Не корову проигрываю, в конце концов. Еще не дойдя до дверей офиса, я уже в деталях представила стоящий на моем столе дымящийся кофе. Хорошо представила, качественно! Даже выпить его захотелось. И чтобы, как у Баха, результат появился быстрее, окружила чашку в воображении золотым сиянием. Не повредит ведь? Буду все делать по инструкции.

Я хихикнула как раз тогда, когда открывала дверь кабинета.

– Во! Бернардина лыбится! Только поглядите на нее! – тут же раздался едкий голос пахнущей на весь кабинет духами Татьяны.

– Привет всем, – миролюбиво отозвалась я и прошла к своему столу. Сняла плащ, повесила на спинку стула сумку.

Девчонки пожелали доброго утра, а Татьяна не унималась.

– Ты завела что ли кого? Счастливая уже с утра ходишь. Круглая, как самовар, и сияющая…

Я бросила на нее неодобрительный взгляд и прошла в маленькую кухоньку, чтобы налить себе чай. Заодно еще раз бросила взгляд на нужную кружку с ягодами, чтобы запомнить побольше деталей.

Когда вернулась к столу, заметила, что Лены не было. Опаздывала она сегодня.

Я повернулась к Юлии.

– А где Лена, не знаешь?

Спокойная и аккуратная Юлия отодвинула мышку и ответила:

– Лена звонила Валентине Олеговне, сказала, что немного задержится.

– А-а-а… – неопределенно потянула я и вернулась к монитору, чтобы посмотреть, что Бог сегодня послал. Мда-а-а, не кусок сыра, конечно, а чей-то сертификат о разводе, требующий перевода с русского на английский. Ну, сертификат, значит, сертификат! Женятся они там или разводятся – не мое дело. Мое дело переложить все на зарубежный алфавит.

– А где печенье-то твое утреннее? – проплыла мимо Татьяна, направляющаяся на кухню. – Принести тебе десять-пятнадцать штучек? До обеда, небось, помогут продержаться.

– Артемьева! – фыркнула на Таню прихорашивающаяся за своим столом Валентина Олеговна. – Уймись уже!

Я с благодарностью посмотрела на администраторшу. Та немного виновато улыбнулась в ответ.

Что ж, утро начиналось вполне обычное.

Чтобы не тратить попусту время на обиды, я еще раз представила в деталях Танину кружку, стоящую на моем столе, после чего с чистой совестью принялась за работу.

На обед я в этот раз выбежала в уличное кафе-столовую, потому как из дома ничего с собой не захватила. В сумке лежал только пакет Вискаса, который я не скормила Мишке по причине того, что просто не нашла его во дворе. Не есть же чужой обед?