Драмы и комедии - Страница 6

Д и н а. Уха!

К о р ч е м н ы й. Большинство. Марш на кухню! В последнее плавание! (На ходу.) Изменений нет?

Б е л ы ш е в. В семнадцать тридцать спускаетесь в шахту.

К о р ч е м н ы й  выходит.

С е л и х о в. Сразу есть захотелось. Каюсь, чревоугодник. Потому раньше времени и толстею. А справиться со своим пороком никак не могу. Прошлой зимой решил спортом заниматься. Надеялся, вес — хоть килограммчиков пять-шесть — скину. Вот, значит, каждый день на лыжах. И с гор и большими переходами… Думаете, сбавил? Прибавил еще на четыре килограмма!

Б е л ы ш е в. Как же это вы умудрились?

Возвращается  К о р ч е м н ы й.

С е л и х о в. Да так… Вернешься с этакой лыжной прогулки, сядешь за стол… Ну, знаете, весь трясешься! Быка подавай — мало.

Б е л ы ш е в. А у меня — язва.

Селихов сочувственно качает головой: мол, потерянный человек.

К о р ч е м н ы й. Как вы ее приобрели?

Б е л ы ш е в. В ваши годы я мало ел и много нервничал.

С е л и х о в. А лучше — наоборот.

Б е л ы ш е в. Вот именно! И вы меня, пожалуйста, не жалейте. Я еще, знаете… и рюмочка перепадет — не сорвется. Тем более под рыбку!

К о р ч е м н ы й. Оцените мою предусмотрительность, Виктор Иванович.

Б е л ы ш е в. Ценю, ценю. (Просматривает записи, которые сверила Дина.)

Входит  М а р и я.

М а р и я. Здравствуйте.

Б е л ы ш е в (оглянулся). С Марией Федоровной виделись.

М а р и я. Я не помешаю?

Д и н а. Заходите, Маша.

Селихов помогает Марии снять пальто.

М а р и я. Погода ужасная.

К о р ч е м н ы й. Да, холодновато для октября.

Б е л ы ш е в. Причуды севера… (С листками в руке.) Представляю, почти зримо… Из старых выработок, из трещин в породе, из всех пор угля стекается сейчас на опытный горизонт метан…

С е л и х о в. Испытание…

Б е л ы ш е в. А были и такие испытания… Однажды хозяин шахты наказал деда моего, шахтера, за дерзость — на целый месяц отрядил выжигать этот проклятый газ. Вывернет овчину, обольется водой, факел в руку — и ползет по забоям, тычет факелом. Швырнет его, беднягу, взрывом, обожжет огнем, а он отлежится — и дальше. Во Франции выжигальщиков газа называли кающимися грешниками.

К о р ч е м н ы й. Кающиеся грешники? Неплохо!

Б е л ы ш е в. Неплохо? А в шахте «Веселой», в районе Горловки, лет сорок пять назад, засыпало четырех шахтеров. Среди них был мой отец. Выброс газа и угля… (Закурил.) Старые у меня счеты с этим… гм… природным явлением.

К о р ч е м н ы й (у печки). Теплая печь… Благодать.

С е л и х о в. Тебе нездоровится?

К о р ч е м н ы й. Ерунда, знобит.

Б е л ы ш е в. Простыли?

К о р ч е м н ы й. Должно быть, малярия. Она у меня с сорок четвертого года. Как простыну, так два-три дня треплет.

Б е л ы ш е в. И сегодня подбавили — рыбкой.

К о р ч е м н ы й. Соблазнился. Рыбака, Тимофея, на весла, а сам давай спиннинг забрасывать. Один раз — как бросил… лодку набок, а я в воду! Согрелся, обсушился, думал — пройдет. Нет, взяло.

С е л и х о в. Это такое легкомыслие. Мальчишество.

К о р ч е м н ы й. Ладно, Николай, не сердись. Потрясет и отпустит. Хиной приглушу.

Д и н а. Хина… В аптечке была.

Она хочет выйти, но с улицы входит  Л е н ь. Он встревожен. И Дина, увидев это, остается.

Б е л ы ш е в. Вот и Остап Игнатьич!

Л е н ь (сдерживая волнение). Виктор Иванович, концентрация газа на опытном горизонте превысила заданный процент.

Белышев вопросительно смотрит на Селихова. Тот, в раздумье, медленно прошелся по комнате.

С е л и х о в (решительно). Тем лучше. Мы испытаем аппаратуру на полную нагрузку.

Д и н а. Виктор Иванович, эти условия опасны?

Б е л ы ш е в. Элемент риска остается.

С е л и х о в. Виктор Иванович, разрешите собираться?

Б е л ы ш е в. Да, пора. (Вспомнив.) Андрей, в шахте сыро. Пробудете вы там три-четыре часа, но это будут очень напряженные часы. Подумайте, — может, лучше поставить вопрос о замене. (Поднимается по лестнице, за ним — Селихов.)

Корчемный. Приглушу хиной. Может, пройдет.

Д и н а, вспомнив о хине, выходит.

Л е н ь. Слушай, если не пройдет — замена готова. (Указывает на себя и уходит наверх.)

К о р ч е м н ы й (смеется). Хороший мужик Лень! (Идет через комнату к лестнице, возле которой сидит Мария. Встретил ее суровый взгляд.) Мария Федоровна, почему последнее время вы в моем присутствии держите себя так, будто меня не существует?

М а р и я (встала, отошла). Еще лучше, если б и вы перестали меня замечать.

К о р ч е м н ы й. Позвольте! Это… Нелепо. Мы с вами не ссорились. А люди, видя такие отношения, могут подумать бог знает что.

М а р и я. Люди уже думают.

К о р ч е м н ы й. Что? Что плохого могут обо мне думать?

М а р и я. Скажите: вы можете открыто смотреть в глаза своему другу Селихову?

К о р ч е м н ы й. А почему бы нет?

М а р и я. Неужели вы не понимаете, что для Селихова значит Дина?

К о р ч е м н ы й. Ну, это уж мое личное дело.

М а р и я (нервно погасила в пепельнице папиросу). Тогда мне больше не о чем с вами разговаривать. (Выходит.)

К о р ч е м н ы й. Монашка! (Уходит наверх.)

Тихонько открывается дверь, и входит  К а т я. Обнаружив, что в комнате никого нет, постояла, оглянулась, а затем, изумленная, потихоньку двинулась к чучелу рыси. Входит  Д и н а. Остановилась, с улыбкой наблюдает за Катей.

К а т я. Рысь?

Д и н а. Рысь.

К а т я (обернувшись, смутилась). Здравствуйте, тетя Дина.

Д и н а. Здравствуй, Катюшенька. Ты чего?

К а т я. Мне бы дядю Андрея Васильича.

Д и н а. Он сейчас занят.

К а т я. Мы тоже занятые. А приходится за ними ходить.

Д и н а. Для чего ж тебе за ними ходить?

К а т я. Вот, передайте. (Подает Дине трехрублевую бумажку.) Три рубля. Скажите, Катя принесла, Тимофея Максимовича дочка. Продали ему за пятнадцать. Зачем он дал восемнадцать? Папа сперва не посчитал, а потом посчитал. Три рубля лишку. Будто мы… какие-нибудь такие… А мы даже в долг никогда не берем. Это все соседи знают. Обходимся. Лишнего нам не надо.

Д и н а (задержала Катю). Что он у вас покупал?

К а т я. Да рыбу ж!

Д и н а. Рыбу?

К а т я. Ага. Окуней. Андрей Васильич у нас всегда покупает. Отец наш в охране на шахте работает. Сутки дежурит, а двое свободен. Вот он, когда свободен, рыбу и ловит. Что себе, а что и продаем. С утра-то сегодня окунь клевал. А на щуку вечером выйдем, с дорожкой. Щука — она ох какая хитрая! Иной раз как вильнет да дернет — поминай как звали. И блесны нет. За неделю две блесны потеряли. Одна серебристая, а другая медная, с глазком.

Катя снова двинулась к выходу, но Дина усадила ее на стул.

Д и н а. Дядя Андрей разве не сам ловил рыбу?

К а т я. Сам?! Да он же не умеет. Вот плавать он — да, умеет. И ныряет хорошо. А рыбу ловить — нет. Он на берегу сидел, нашему Сережке сказки рассказывал.

Д и н а. А в воду он с лодки падал?

К а т я. Для чего? Он и в лодку не садился.