Drama Queens, или Переполох на школьном балу (СИ) - Страница 6
И кажется, будет танцевать с ней вальс?
– Объясни. Ты что, умеешь танцевать вальс?
Люк Уилсон, нет, я не верю! Мы дружим с двенадцати лет…
– Брось! – Он закинул вещи Пенни на заднее сиденье своей новенькой машины, в которой никто, кроме них двоих, еще не сидел, и открыл для нее пассажирскую дверь. – Садись уже, Пенни-пони, иначе встанем в адскую пробку на выезде. Или ты хочешь провести наедине со мной лишние сорок минут?
– Просто… м-мечт-таю. – Она, как обычно, начала заикаться.
Люк сел за руль и выехал со двора.
– А эти твои собрания будущих королев всегда будут так поздно?
– Вообще‑то ты тоже будущая короле… то есть король. И ты не обязан меня ждать, Люк.
От страха Пенни трясло. Она не могла поверить, что будет танцевать вальс в дурацком платье, да еще и в паре с главной звездой баскетбольной команды.
Благодаря Люку на нее и так все время словно был направлен луч прожектора, и какой‑то мерзкий осветитель не желал его убирать.
– Ну как же, вдруг кто‑то украдет мою Понни? – Именно с ударением на двойную н, потом
что это прозвище было сокращенной версией дурацкого детского «Пенни-пони».
– Я отращу волосы и избавлюсь от челки, чтобы ты прекратил меня так называть!
– Только попробуй, и я залезу ночью в твое окно и выстригу ее сам вот этими кривыми руками.
– Кажется, эти кривые руки забили кучу мяче в прошлом сезоне, и ты хвастался моему отцу минимум месяц…
– Брось!
– Расскажи про вальс. Ты. Умеешь. Вальсировать?
– Мама научила, – отмахнулся Люк.
Пенни уставилась на него, давая понять, что не верит ни единому его слову. Сара Уилсон, мама Люка, была чудесной женщиной, но она точно не умела танцевать вальс. Или Пенни так только казалось? Сара была самым неуклюжим человеком на свете. Она вечно спотыкалась, опрокидывала что‑то и презирала спорт, несмотря на то что полжизни проработала в больнице. Если бы она умела танцевать вальс, Пенни бы это точно знала. Она провела с ней больше времени, чем с родной матерью.
– Люк… ты не обязан. Тебе же придется пойти на бал… со мной.
– Это приглашение, малышка-пони?
– Люк!
– Что?
– Лю-ук!
Стон Пенни заставил его рассмеяться и взъерошить светлые выгоревшие кудри. Пенни, как обычно, засмотрелась на этот живописный беспорядок у него на голове, потом на линию носа с горбинкой, которая делала его только лучше, на руки, уверенно держащие руль. И она, Пенни-из‑хора, окажется в этих руках? Минимум трижды в неделю?
В глазах закипели слезы отчаяния. Это будет настоящая мука, потому что после каждого их близкого контакта она начинала задыхаться. Ее огромное влюбленное сердце просто не помещалось в грудной клетке и напрочь перекрывало доступ кислороду. Ей начинали сниться сны. Что это были за сны, кто бы знал! Не заявляйся Люк в ее комнату пару раз в неделю, она бы непременно заклеила стены постерами с его фотографиями, но, к большому сожалению, трудно любить кого‑то, кто живет в соседнем доме и не видит ничего зазорного в том, чтобы прийти к ней посреди ночи и улечься спать рядом, потому что – цитата – «мама сказала, что, если приду после двух ночи, не пустит на порог».
И разумеется, Люк никогда не лез в свое окно – он лез в окно Пенни. А она страдала, купаясь в его запахе и тепле. Большой Волк Уилсон утверждал, что привык обнимать во сне плюшевого мишку, а Пенни такая милая и мягкая, что вполне за него сойдет. Утром он исчезал, как волшебный сон.
И Пенни ненавидела себя за то, что ловила его силуэт в окне напротив.
– Люк, я не могу просить тебя о таком. Ты явно должен идти с какой‑нибудь королевой бала, а не с…
– Я и иду с королевой бала.
– Стой. Танец… это просто вальс, не приглашение…
– Нет, Пенни. – Он вдруг стал очень-очень серьезным. – Я приглашаю тебя…
– Замолчи!
– …на…
– Замолчи, черт бы тебя побрал!
– …бал!
– Люк!
– Пенелопа Пони Браун!
– У меня не такое второе имя!
– Ты пойдешь…
– Ни за что!
– …на бал…
– Ты рехнулся!
– …со мной?
– Ты. Должен. Позвать. Какую‑нибудь девчонку, с которой потом повесишь фото с бала на стену общего дома, а не со мной. Подруга Пенни-из‑хора – это конец твоей репутации. Ты должен позвать того, кто тебе нравится. Как девушка.
– А если я не могу?
Он припарковался на дорожке как раз между домами Браунов и Уилсонов. Она образовалась тут за последние годы, когда у Люка появилась машина и он назвал это место нейтральной зоной.
– Не можешь? Она занята?
– Ну допустим.
– Все так безнадежно?
– Абсолютно.
Он был так серьезен, что у Пенни от страха заколотилось сердце. Люк никогда не бывал серьезен.
– Люк, чтоб тебя, Уилсон!
– У меня не такое второе имя.
– Ты что… влюбился и ничего мне не сказал?
Он долго смотрел Пенни в глаза, прежде чем ответить, и она с каждой секундой теряла веру в себя.
Ну конечно! Он просто заставит при помощи подружки из хора ревновать какую‑то крутую девчонку. Может, это Тейлор? Она ему, кажется, когда‑то нравилась. Или эта милая девочка из команды чирлидеров? Сью Смит, кажется.
– Да.
Это коротенькое слово окончательно добило Пенни, и она вылетела из машины, чтобы не разрыдаться в присутствии лучшего друга, который шесть лет только и делал, что обзывал ее «пони», трепал по волосам и делал вид, что она его любимая плюшевая игрушка. Когда мальчики вырастают, об игрушках следует забыть.
* * *
Когда зал наконец опустел, Кэтрин подхватила ключи, щелкнула выключателем, обернулась и вдруг застыла, заметив в углу зала темный мужской силуэт.
– Напугал? – послышался насмешливый голос.
– Нет, просто к твоему присутствию надо привыкнуть.
Ее речь, как и всегда, звучала ровно, четко, связно, хотя внутри черепной коробки архивы горели, а тараканы метались из угла в угол, вопя, что задницей чувствуют: миссия будет провалена. И все благодаря стоящему напротив парню.
– Давай сначала. – Неожиданно для нее он сделал шаг и протянул руку. – Хитклифф Риверо.
Приятно познакомиться.
– Я знаю, – так и не ответила на рукопожатие Кэтрин, сжав ежедневник. Находиться рядом с ним, практически преступником, было как минимум тревожно, особенно учитывая, что окружали их тишина и темнота. И жуткая неловкость. – Двадцать один год. Ты не учишься в школе. В колледже, судя по всему, тоже, раз ты здесь. Это было в досье.
– Что‑то еще?
Взгляд зацепился за причудливые браслеты у него на запястьях. Стало интересно, что именно на них изображено, вот только рассмотреть не удалось.
– Ты мексиканец?
Она не знала, почему вдруг спросила. Наверное, потому, что буквально вчера прочитала, что по стране доля преступлений, совершенных афроамериканцами и испаноязычными, в несколько раз выше, чем совершенных белыми.
– Колумбиец. А это имеет значение?
«Черт! Наверняка прозвучало как обвинение», – обругала себя Кэтрин.
– Нет, – попыталась оправдаться она. – Просто решила уточнить. Предпочитаю знать о людях все.
– Зачем? – прищурился парень. – Выпить со мной на брудершафт и не забыть поздравить с Днем независимости Картахены?
– Что? Нет.
Хорошо, что в темноте было не видно, как ее щеки покраснели.
Он сделал пару шагов, будто обходя ее по кругу, а поравнявшись с ней, наклонился и прошептал:
– Одиннадцатое ноября. Просто чтобы ты знала. Запиши, – и толкнул локтем ежедневник, который она до сих пор сжимала в руках. – А то забудешь.
Зачем она кивнула? Господи, ну что за идиотка!
Сдался ей этот день Картахены. Взяв себя в руки, она произнесла:
– Итак, сто шестьдесят часов. Если один месяц тюрьмы приравнивается к сорока часам общественных работ, то что же ты натворил?
– Ого, – рассмеялся парень. – Прям так сразу, без прелюдий?
– А чего тянуть?
– Ладно, – выдохнул он и провел пальцами по густым волосам, отбрасывая их со лба. – Но ты сама захотела знать. У Вита, старшего брата моего отца, маленький, но приносящий хорошую прибыль наркокартель, пока отлаженный только на западном побережье, но мы работаем над его расширением. И две фабрики на севере Колумбии, поставляющие через границу примерно по сотне кило кокаина в месяц. Обычно мы используем для дропа подростков-нелегалов, но Дин, этот чертов ублюдок, сломал ногу, пришлось мне его заменить, и вот, как видишь, взяли.