Драконники Света и Тьмы (СИ) - Страница 19

— Теперь понятно, каким способом викинги набирают себе учёных, — сказал я с кривой ухмылкой.

Вилле, очевидно, всё ещё не находил нужных слов.

— Так ты сюда зачем пришёл: рассказывать подробности своей жизни или меня кормить? — спросил я, немного повысив голос.

Он, кажется, оробел ещё сильнее, бросил пустой взгляд на пакет чипсов и бутылку, опомнился и сказал:

— Ах да, конечно. Извини.

Он открыл пакет, достал пригоршню чипсов, и опять им овладела неуверенность, Он посмотрел на мои скованные за спиной руки, потом — на чипсы. Замер, моргнул, приоткрыл рот.

— Да давай, чего уж там… — сказал я.

И он решился. Протянул руку к моему лицу и высыпал чипсы в мой открытый рот.

Это было неописуемо приятно — жевать сухие картофельные пластинки, почему-то тёплые и солёные (ах да, Вилле же держал их в руке секунд, наверное, десять). Желудок достаточно внятно потребовал ещё, и я вдруг понял, как же мне хочется пить. «Это — потом», — сказал я себе и приготовился принять новую пригоршню еды.

Когда с чипсами было покончено, я указал взглядом на бутылочку, которую Вилле ещё с самого начала отставил в сторону — на пол. Он меня понял и открыл её. Затем — уже без всякого смущения — стал меня поить. Я глотал чистую холодную воду и думал о том, как же мне на самом деле сейчас хорошо.

Выпив примерно полбутылки, я остановился. Пить больше не хотелось. Вилле завинтил крышку и снова отставил бутылку в сторону. Посмотрел на пакет из-под чипсов, оставленный на полу, скомкал его и бросил в угол.

— А тебе уходить не пора? — спросил я.

— Да нет вроде, — ответил он. — За этим, надеюсь, не следят, так что пока мы можем ещё немного посидеть и поболтать.

— Ну да, что нам ещё остаётся делать… — пробормотал я.

— Вот именно! — ответил он. — В зале исследований кто-то гранату взорвал; я знаю, что — кто-то из наших. Теперь там ведутся добровольно-принудительные, — это слово он выговорил как бы с удовольствием; очевидно, оно ему приглянулось, когда он учил русский язык, — восстановительные работы. Все научные изыскании временно приостановлены. Как будто у нас нет маленьких лабораторных боксов… Я не хочу таскать обломки, я вообще ничего не хочу! — вдруг крикнул он. — Мне остаётся разве что сидеть здесь и разговаривать с тобой. Кстати, о чём бы?..

— Что ты вообще любишь делать? — подкинул я тему.

— Я? Э-э-э… — Он, судя по всему, не ожидал такого вопроса. — Смотря в какое время года…

— Расскажи по порядку, — попросил я.

— Тебе действительно хочется это услышать? — спросил он.

Я только смущённо улыбнулся в ответ.

— Вообще-то всё, что я люблю делать, я мог лишь до похищения. Теперь — нет; только сплю, ем да работаю. Никаких развлечений, ну, кроме как изредка книжку почитать или в Интернет залезть с рабочего компьютера… А вот когда-то… — Его взгляд плавно переместился вверх и уткнулся в потолок помещения. Вилле, похоже, вспоминал свои любимые занятия, теперь уже недоступные или даже недозволенные.

— Весной я любил собирать сосульки и раскладывать их в морозильнике по длине, а когда становилось тепло, — прыгать по лужам… Летом я любил играть с друзьями в волейбол, ловить и потом отпускать бабочек, а ещё — ходить на пикники. У меня было любимое место для пикника — на берегу реки, которая протекала рядом с моим городом… А однажды — месяца за два до похищения — мне пришлось проводить пикник прямо на обочине шоссе… Осенью я собирал листья, упавшие с деревьев, составлял из них причудливые картины и гербарии, а бывало, просто раскладывал по оттенкам… Зимой я просто любил гулять, видеть только белый снег да голубое небо… А во все остальные времена года я обожал гулять под дождём, особенно — без зонта. Теперь всего этого нет. Я будто и не жил последние шесть лет…

— Так тебе всего двадцать два? — удивился я. — Я думал, тебе как минимум двадцать пять…

— Да? Впрочем, я не удивлён. Здесь каждый год представляется тремя, а иногда — и пятью; и иногда мне кажется, будто я в шестнадцать лет был приговорён к пожизненному заключению, которое отбываю здесь, в лаборатории. И не убежать теперь…

— Совсем, что ли? — спросил я.

— Да убежать-то возможно, только куда я пойду? До дома, простите, через полконтинента переться; а потом — что делать? Денег у меня нет, документов — тоже, школу я так и не закончил, в университет так и не поступил…

— Ты знаешь, с кем борются викинги? — перебил его я.

— Да, — ответил Вилле. — С драконниками. И ты, очевидно, один из них.

— Вилле, послушай, что я сейчас тебе скажу. Ты на стороне викингов только формально. Всё на самом деле определяется тем, за кого ты — душой и сердцем, может быть, даже умом. Понимаешь?

— Да, — кивнул он.

— Так за кого ты? Вернее, против кого?

— Я? Против них. — Он взглянул мне в глаза, подумал и добавил: — И за вас.

— Ты можешь и не возвращаться домой, если решишься убежать, — сказал я. — Ты можешь рвануть отсюда куда-нибудь, — куда сможешь, — а там — открыть свою ферму драконов. Тебе не откажут. Позволили же мне начать это дело в тринадцать лет…

— А сейчас тебе сколько? — спросил он.

— Мне? Почти пятнадцать. Попробуй, Вилле. У тебя получится. Непременно.

— Я… я попробую, — произнёс он с секундной паузой. Поднялся. — Обещаю.

И он нетвёрдой походкой направился к выходу.

А я привалился к стене и почти моментально провалился в сон…

Вилле приходил трижды в день — утром, в полдень и вечером — приносил мне еду. И мы не упускали возможности немного поболтать о том, что в тот или иной момент нас больше всего волновало.

— …Вот скажи мне, — спросил Вилле на второй день моего заключения, когда скромный ужин (снова чипсы, но на этот раз — с сыром) был уже съеден, а вода — выпита, — что ты такого сделал, что викинги так тебя невзлюбили? Чем ты им насолил-то?

— Ну, во-первых, я драконник, — ответил я. — И уже за одно это они готовы меня убить. Понятия даже не имею, что их останавливает. Сильно удивлюсь, если — мой возраст…

— Ну да, я бы тоже удивился, — вежливо поддакнул Вилле.

— А во-вторых… — Я вздохнул и отбарабанил новому другу демо-версию истории с профессором Хегленом и Четвёртым Кристаллом. Вилле выслушал мой краткий монолог с таким заинтересованным видом и горящими глазами, с какими обычно читают хороший приключенческий или фантастический роман, в крайнем случае — слушают аудиокнигу.

— Круто, — сказал он, когда я закончил. — Себе бы такого захотел, — чтобы: драконы, романтика, экшн… Это было бы намного лучше, чем сейчас.

— Опять ты о своём, — пробурчал я.

— Ну да. А о чём ещё?..

— Не знаю. О чём-нибудь…

— В школе мне нравились такие предметы, как математика, физика, информатика, — вдруг сказал Вилле, устремив взгляд в потолок, что являлось характерным признаком его мысленного «погружения в прошлое». — Мне почему-то казалось, что с числами, функциями, системами работать намного легче, чем со всякими там подтекстами, эмоциями и тому подобной гуманитарной дребеденью, — хотя бы есть что измерять… Вот компьютеры мне нравились особо: там вообще — одни программы; для работы используются готовые алгоритмы; ну и так далее…

— Спасибо, у меня есть некоторые познания в информатике, — произнёс я.

— Очень рад. Тем лучше… Здесь мои знания, конечно же, пригодились, но любимым делом — в истинном значении этого словосочетания — я не занимаюсь…

— Вилле!

— Всё, всё. Понял. Молчу.

— А изменить ты ничего не пробовал? — спросил я. — Даже не пытался?

— Что я могу сделать? — усмехнулся он. — Разве что выдвинуть какое-нибудь незначительное рационализаторское предложение — по научной части, да и то его полгода обсуждать будут, прежде чем утвердить… Мои предложения всегда утверждают… С политической и организаторской составляющей я делать не могу ровным счётом ничего. Это — не в моей власти. А, в общем, какое мне до этого всего дело? Я надеюсь только однажды сбежать отсюда и забыть навсегда о приключившейся со мной кошмарной истории.