Драйзер. Русский дневник - Страница 19

В 11:30 перебрался сюда [в отель] и смотрю на стенды, которые готовят к параду под моими окнами. Большой двигатель (в натуральную величину), молотилка и жатка. Они часами стоят перед моим отелем, прежде чем присоединиться к процессии из платформ. Написав несколько писем, я пристраиваюсь в хвост одной из колонн, готовящейся пройти по площади. Разглядывая тысячи русских, прихожу к выводу, что, как и женщины, многие мужчины слишком массивны и грузны, чтобы быть привлекательными. И у них (по крайней мере сейчас) слишком мрачная одежда. Но все равно там и сям можно увидеть юношей и девушек – или мужчин и женщин, которые выглядят привлекательно и весьма мило. Но на меня сильно давит их полувосточпый вид.

Парад на Красной площади в десятую годовщину русской революции

Многое еще нужно сделать для того, чтобы осовременить этот город… В конце колонны, из которой я выхожу, чтобы вернуться назад, встречаю Рут (Кеннел). Она внесла свою лепту в демонстрацию и теперь свободна. Мы вместе возвращаемся в отель, по дороге заглядывая в пару церквей. В отеле она приходит ко мне, и мы развлекаемся до обеда, который я заказываю в номер. Затем появляются Дороти Томпсон с […] – они остаются, и мы долго обсуждаем противостояние коммунизма и капитализма. Мисс Томпсон дает несколько серьезных комментариев к весьма общему тезису коммунистов о том, что капитализм не имеет перспектив, особенно в Америке. Она не полностью стоит на позициях индивидуализма, но считает, что коммунизм, как он до сих пор выражался в России, – это серая повседневность, это больше вопрос умственного или идеалистического энтузиазма от его сторонников, чем результат фактического улучшения материальной базы.

Москва празднично украшена. Я говорю, что мне эти украшения напоминают о срочной распродаже на 14-й улице. В 19:30 прибывают Скотт Неринг и профессор Дана. Мы собираемся посмотреть на молодых танцоров из школы танца Ирины Дункан[151]. Мы идем туда, но танцоры маршировали весь день, слишком устали, чтобы танцевать, и потому приглашение откладывается до четверга. Затем – с Дороти Томпсон, Нерингом и профессором Дана мы идем в храм Христа Спасителя на Москве-реке, который считается самым крупным в России. Он замечательно выглядит в лунном свете снаружи и во мраке, который рассеивают несколько свечей, – внутри. Тут я понимаю, что Д. Т. [Дороти Томпсон] имеет на меня виды. Потом Неринг ведет нас к китайскому восточному «университету» – на самом деле «красной школе» для китайских коммунистов[152] – их по 200 человек ежегодно отправляет сюда Гоминьдан[153]. Я прослушал рассказ молодого китайца на английском о состоянии коммунизма в Китае. Его расстреливают в ходе волнений пролетариев, которые берут пример с России. Консерваторы убили 20000 коммунистов. Северная белая или капиталистическая армия, созданная и поддерживаемая Англией, Японией и Соединенными Штатами, сражается и убивает коммунистов, но не оказывает серьезного влияния на Красную революцию.

Вид Дома союзов во время празднования десятой годовщины русской революции

Если тебя застанут за чтением коммунистической литературы или за изложением советских идей в любой форме, – это верная смерть. И коммунисты отвечают убийством тем, кто убивает их товарищей. На их потоке 200 слушателей, а всего в Школе насчитывается 400 человек (общий «университетский» курс рассчитан на два года!). Они ждут возвращения в Китай, чтобы бороться и погибнуть максимум через 3½ года. В их молодых сердцах горит огонь, зажженный коммунистическими лидерами России… Газета «Китайская стена». Стихи переводят, а затем красиво излагают на китайском. Молодая королева кино – китайская студентка. Голливуд ее оценит. Мне очевидно, из какого источника берет свое начало ее прекрасная техника – из американских фильмов, показанных в Китае…

Мы приходим в номер Скотта Неринга в отеле Passage. Д.Т. и я продолжаем наш флирт. После ужина с американской делегацией она приходит ко мне в номер, чтобы обсудить коммунизм, и мы приходим к единому мнению о многих из его нынешних недостатков, а также о его обнадеживающих перспективах. Я прошу ее остаться, но она не остается – сегодня вечером.

Очень ясный и довольно теплый день – как в апреле в Америке. Я решаю: раз праздник, нужно посетить церкви. Приходит Рут Кеннел, которая теперь мой секретарь, и мы берем дрожки[154] за 2 рубля в час (7:00). Потом мы трогаемся и посещаем церкви.

Миновав храм Василия Блаженного [155], мы проезжаем по Каменному или […] мосту через Москву-реку, и я выхожу, чтобы посмотреть отсюда на Кремль, наверное, самое красивое имперское сооружение, которое я когда-либо видел. Башни! Шпили! Похожие на ананасы купола. Они так великолепно окрашены – красный, золотой, синий, зеленый, коричневый, белый. И действительно сверкают на солнце. Багдад! Сказочный город из мира Аладдина! И все же реальный! Здесь, перед моими глазами. Пока мы здесь стоим, Рут рассказывает мне историю о царе Теодоре – ее теперь показывают в Большом театре, а разворачивалась она в этом самом Кремле[156]. Но я думаю о еще более древних временах – о фантастически бурной жизни, о наслаждении, о блеске, которых никогда не было – только в моем воображении. И все это время под ногами течет грязная вода Москвы-реки, и причудливые восточные дрожки стучат там и сям, и лучи солнца играют передо мной на пышных шпилях… И снова храм Христа Спасителя – днем. Рут рассказывает мне, как она, рожденная в лютеранской семье, вышла замуж за методистского пастора и тем действительно разрушила его жизнь. Из этого может получиться роман. Еще она рассказывает, как в пасхальную ночь этот собор освещают 10000 свечей, как тысячи верующих собираются на площади перед храмом, и каждый из них несет зажженную свечу. И удачлив, и благословен тот, кто принесет к себе домой непогасшую свечу. Как священники обходят процессией церкви, молятся перед каждой башней, и о том, что, пока они молятся, на колокольне каждой из них вспыхивает красный огонь. А потом звонят все колокола города – их тысячи; все наполняется благоговением – праздник. И когда она рассказывает, я все это вижу…

Потом мы покупаем сладости – а я думаю о маленьких церквях и о больших, о бронзовых [колоколах], алтарях, иконах, облачениях, надписях, текстах молитв, об архитектуре – о целом мире ремесел и веры, в котором были созданы эти 484 сокровища города. Я не [нечитаемое слово]. Я не могу. Никто из тех утонченных русских, которые живут в богатых домах, или тех, кто обитает в менее изысканных или более бедных кварталах. О церкви, которая вмещает в свой маленький зал размером не более 10x12 лишь семь человек… Русские кошки на заборах и в дверях, милая травка, растущая во дворах здесь и там. Экзотически смотрящиеся русские священники с длинными шелковистыми волосами и бородами, в странных головных уборах и длинных бархатных пальто. Я никогда не устану на это смотреть. Это все так ново для меня и так отличается от виденного ранее. Азия – и Запад. В 16:30 мы идем за шоколадом. Русские магазины очень бедны. На самом деле, убогие. А потом – в отель. Мне звонят. Я должен сделать то-то и то-то. Приходите посмотреть на то и на это. Мы решаем поужинать в отеле. За ужином Шварц, корреспондент New York World, говорит мне, что, поскольку я задавал американскому посольству в Берлине вопрос о том, как обстоят дела с моим паспортом, за границей пошли слухи, будто я был против моей воли задержан Советами, и из Лондона пришла телеграмма, в которой спрашивают, так ли это. Я сразу же даю телеграмму в Берлин о том, что мой паспорт найден. Следующая […] Звонит Дюранти из London Post[157], спрашивает меня. По его приглашению Рут, Шварц и я заходим к нему в номер – лучший из виденных здесь мною – и пьем чай у камина – единственного виденного здесь мною. Снова обсуждаем Россию. Как здесь платят за аренду? Как нанимают прислугу? Как покупают еду, одежду? И т. п.