Драгоценности Эптора - Страница 22

— Минутку.

Масса больше не продвигалась вперед. Она докатывалась до определенной точки, окрашенная в цвет шербета, провисала, дымилась и опадала. Дымилась.

И опадала.

— Оно не может двигаться дальше? — спросил Урсон.

— ...Вроде бы нет, — ответил Гео.

Из массы поднялся скелет, и с него стекла оранжевая плоть. Он зашатался и, дымясь и издавая чмокающие звуки, упал в темноту на сотни футов вниз. Гео обнял рукой ближайшую балку. Его рука до локтя оказалась освещенной, но сам он был в тени.

То, что произошло после, бросило его в пот и заставило вцепиться в балку еще сильнее: гаргантюанская масса, которая до сих пор лишь выпускала отдельные щупальца, запульсировала на неровной поверхности и кинулась на металлические переплетения. Она приближалась к ним. Они отпрянули. Но тут масса остановилась.

Она кипела, бурлила, корчилась и, дымясь, соскользнула с обнаженных ферм. Потом она пыталась отползти назад. Человекоподобные фигурки прыгали назад, к дороге, но безуспешно. Словно налитые свинцом, они сваливались вниз подобно дымящимся снарядам. Наконец, масса выбросила огромную ложноножку к безопасной зоне, но не дотянулась и шлепнулась вниз, содрогаясь. Пролетая, она задерживалась на балках, скользила щупальцами по стальным поверхностям, рассекала воздух. Затем она рассыпала с на десяток частей, и они потеряли ее из виду.

Гео убрал руку с балки.

— Рука болит, — сказал он.

Они вылезли на дорогу.

— Что же это было? — спросил Йимми.

— Что бы ни было, я рад такому концу, — сказал Урсон.

Что-то загремело у них под ногами в темноте.

— Что там? — спросил Урсон, останавливаясь.

— Ногой что-то задел, — сказал Гео.

— Что? — спросил Урсон.

— Неважно, — ответил Гео.

Через пятнадцать минут они были у лестницы, ведущей на нижнюю дорогу.

Память у Йимми оказалась хорошей, и в течение часа они шли не останавливаясь: Йимми уверенно вел их от поворота к повороту.

— Боже, — сказал Гео, потирая предплечье. — Кажется, я растянул руку. Болит чертовски.

Урсон посмотрел на свои руки и потер ладони.

— Какое-то странное ощущение в руках, — сказал Йимми. — Как будто они обветрены.

— Подумаешь, обветрены, — сказал Гео. — Вот у меня болит так болит.

А через двадцать минут Йимми сказал:

— Ну, теперь я, кажется, начинаю понимать, каково тебе.

— Смотрите, — сказал Урсон. — А вот и Змей!

Они пустились бегом, а Змей спрыгнул с ограждения. Он обнимал их и широко улыбался. Потом он начал тянуть их вперед.

— Счастливчик ты эдакий, — сказал Урсон. — Хотел бы я видеть тебя там рядом с нами.

— Возможно, он и был с нами, но только ментально, а не физически, засмеялся Гео.

Змей кивнул.

— Куда ты нас тянешь? — спросил Урсон. — Ты бы лучше научил нас обращаться с этими бусинками. — Он показал на камни, которые были на груди у Йимми и Гео. — На случай, если у тебя снова в самый неподходящий момент начнется мигрень.

Но Змей тянул их и тянул.

— Он хочет, чтобы мы поторопились, — сказал Гео. — Давайте трогаться.

Из-за обрушившегося пола спуск через «Нью-Эдисон» оказался невозможным. Но дорога вела все дальше вниз, и они пошли по ней. В двух местах зияли огромные дыры, поэтому пришлось перелезать по ограждениям.

Фонари там не горели, зато светила луна, и им хорошо было видно реку в просветах между зданиями. В конце концов дорога оборвалась, и провалилась в улицу, которая выходила на набережную. Расстояние до земли не превышало четырех футов.

Змей, Йимми, за ними Урсон спрыгнули вниз. Урсон потряс руками от боли, когда приземлился.

— Подай руку, а? — попросил Гео. — Моя, кажется, совсем отказала.

Урсон помог другу слезть.

И в этот момент, как будто она их только и дожидалась, совсем рядом забулькала маслянистая жидкость. Тотчас же из-под разрушенной дороги выкатилась пострадавшая масса, и свет заиграл на складках ее сморщенной мембраны.

— Бежим! — рявкнул Урсон.

Они припустили по улице. Перед ними в обе стороны раскинулась набережная, освещенная луной.

Оттуда им было видно, как она раздула с на всю улицу и потекла по мостовой, переваливая через обломки разрушенных зданий.

У самой воды они оглянулись: теперь она тряслась, распространяя свои щупальца влево и вправо. Одно из них преобразилось в человекоподобную фигуру, и в лунном свете хорошо было видно, как она, стоя впереди всей массы, призывно махнула им рукой.

Гео прыгнул в воду, где его поймали знакомые руки, и в его сознании запечатлелось два момента. Во-первых, с его шеи сдернули ремешок.

Во-вторых, руку пронзила такая боль, как будто нервы и жилы на ней превратились в стальные струны, раскаленные добела. Каждая жилка, каждый капилляр стал частичкой огненной паутины.

Прошло много времени, прежде чем сознание вернулось к нему. Когда его подняли еще раз, он открыл рот и испугался, что захлебнется, но лишь вдохнул прохладный воздух. А когда он открыл глаза, то увидел, как белая луна проплыла над ним к верхушкам деревьев и скрылась за ними. Значит, его несут?

И рука... Полубессознательное состояние, и вдруг резкая боль. Он открыл рот, чтобы закричать, но тьма затекла туда, обволокла язык, и он проглотил тьму. Она проникла во все клетки его тела и мозга. И название этому — сон...

Размотанные кольца медной проволоки на черных плитах. Поскорее смотать ее. Черт, как бы выбраться отсюда. Бегом, скрываясь за черными колоннами.

Мимолетный взгляд в разверзающееся пространство зала, на черную статую в другом конце — огромную, поднимающуюся в полумраке до потолка.

Ходят люди в черных рясах. Как не хочется молиться сегодня днем!

Останавливаюсь перед дверью — над ней диск с тремя белыми глазами.

Открываю дверь и спускаюсь вниз по ступеням из черного камня. А вдруг там кто-то есть? Считай, повезло, если наткнусь только на Старика. Еще одна дверь с черным диском.

Толкаю и медленно открываю с дрожью в руках. В комнате стоит человек и смотрит на широкий экран. На экране движутся фигурки. Невозможно разглядеть — он все заслоняет. Ого, тут еще один. Ах, черт возьми!

— Не знаю, считать это успехом или провалом, — говорит первый.

— Камни... в сохранности или пропали?

— Как сказать, — отвечает первый. — Я даже не знаю. — Вздыхает. — Я наблюдал за ними, не отрываясь, в течение двух часов, с того момента, как они оказались на пляже. И по мере того как они продвигались, миля за милей, кровь стыла у меня в жилах.

— Что же мы доложим Хаме Воплощенному?

— Было бы глупо теперь рассказывать ему об этом. Мы ведь ничего не знаем.

— Но, — говорит второй, — по крайней мере, мы можем заняться Городом Новой Надежды, раз уж они избавились от этой сверхамебы.

— А ты уверен, что избавились?

— После того, как она получила такие ожоги над открытым реактором? Да она едва доползла до берега. Она почти что поджарена и разнесена в клочья.

— А сами-то они в безопасности? — спрашивает второй.

— Именно сейчас? Отнюдь нет.

На столе у двери какой-то блестящий предмет. Да, вот оно. В куче использованного оборудования U-образный кусок металла. Как раз то, что надо. Ах черт, еще изоленту. Быстро туда, пока они не видят. Прекрасно.

Закроем дверь, медленно. Оп! Щелкнул замок. Теперь быстрей отсюда, примем невинный вид на случай, если они выйдут. Надеюсь, старик не заметил, и они не выйдут. И снова по ступенькам вниз. Мимо проносятся черные каменные стены. Через другую дверь в сад, где темные цветы, пурпурные, темно-красные, некоторые с голубым отливом, и большие каменные вазоны. Ох, жрецы спускаются по тропе, и с ними Болванчик. Он заставит меня идти на молитву.

Спрячемся за вазон. Вот так. Что делать, если он меня поймает?

Правда, сэр, под форменным платьем у меня ничего нет. Выглянем.

Еле слышный вздох облегчения. Здесь нельзя громко дышать. Ушли.

Рассмотрим добычу. У вазона есть ручка на самом верху. Его высота около восьми футов. Раз, два, три — и прыжок, и... держись, и... подтягивайся.