Драгоценность - Страница 6

– Конечно, – говорю я. – Ты же моя сестра, не так ли?

Мама смеется.

– С тобой не было таких хлопот, как с этой отличницей. Год только начался, а она уже дважды подралась.

– Подралась? – Я хмурюсь, поглядывая на сестру. – И с кем же ты дерешься, Хэзел?

Хэзел с укором смотрит на мать.

– Ни с кем. Просто попадаются глупые мальчишки.

– Да, и если это повторится, ты снова будешь наказана, и никаких игр целую неделю, – сурово говорит мама.

Хэзел дуется. А меня, которая слушает эти будничные семейные перепалки, гложет зависть. За этим столом столько любви – настоящей, пульсирующей, живой. Я наблюдаю за тем, как пререкаются Охра с Хэзел, как смеется мама, одергивая расшалившихся детей. Я вижу, что мое место здесь, среди них.

Мне так хочется убедить маму в том, что со мной все будет хорошо. Даже если я сама в это не верю, даже если это ложь. Я не хочу омрачать их счастье.

– Вы только не переживайте за меня, – вдруг говорю я. Все замолкают и поворачиваются ко мне – наверное, надо было выразиться более деликатно. – То есть, я хочу сказать… – Я перевожу взгляд на маму. – Я не пропаду. – Она опускает вилку. Я выдавливаю из себя улыбку и надеюсь, что она выглядит искренней. – С завтрашнего дня я буду жить в Жемчужине. Разве это не здорово? Я уверена, что обо мне там будут заботиться. – У Хэзел глаза, как блюдца. – Но… вы помните… пожалуйста, помните всегда, что я вас очень люблю. Всех вас. – Мой голос дрожит, и я делаю глоток воды. В глазах моей матери стоят слезы, и она прижимает руку ко рту. – Если бы была хоть малейшая возможность остаться с вами, я бы осталась. Я… я так горжусь быть частью нашей семьи. Пожалуйста, знайте это.

Их взгляды прожигают меня насквозь, и я чувствую, что силы меня покидают. Огонь затухает в камине, и я встаю из-за стола.

– Огонь гаснет. Я принесу еще дров, – неловко меняя тему, предлагаю я.

Я выскакиваю за дверь, с жадностью глотая прохладный ночной воздух; у меня дрожат руки.

«Не плачь», – говорю я себе. Если я заплачу, они догадаются, что мне страшно. Я не могу позволить им увидеть мой страх. Пусть думают, что я счастлива.

Я прислоняюсь к стене дома и смотрю на ночное небо, сверкающее звездами. По крайней мере, где бы я ни оказалась, мы всегда будем под одним небом. И мы с Хэзел всегда будем смотреть на одни и те же звезды.

Я поворачиваюсь к поленнице, и мой взгляд падает на лимонное дерево, серебристое в лунном свете. Меня озаряет идея.

Третье Заклинание, на рост.

Я подбегаю к дереву и провожу рукой по знакомой коре. Я знаю, будет больно, но меня это не останавливает. Боль стоит того, что я задумала. И я знаю, что у меня все получится, ведь я лучшая в третьем Заклинании.

Я нащупываю узелок на одной из веток и прижимаюсь к нему рукой, мысленно повторяя слова Заклинания.

Первое: увидеть предмет как он есть. Второе: нарисовать мысленный образ. Третье: подчинить его своей воле.

Я рисую мысленный образ – тепло собирается в моей ладони, и в то же время нарастает боль в основании черепа. Я ощущаю жизнь дерева, ее неосязаемое движение, и цепляюсь за нее, вытягивая наружу, как дергают за нити кукол-марионеток. Крошечный комок набухает под моей ладонью, и зеленый листочек пробивается между моими пальцами. Дерево слегка сопротивляется, и у меня перехватывает дыхание, когда пронзающая боль спускается по позвоночнику, а в мозг впиваются сотни иголок. Я выгибаю спину, голова кружится, но за четыре года в Южных Воротах мне доводилось испытывать и не такое, и я готова идти до конца. Я заставляю себя сосредоточиться, закусываю губу, чтобы не плакать, бережно вытягиваю нити жизни одну за другой, сплетаю их тонкие пряди, словно паутину, и бугорок разрастается, уютно размещаясь в моей руке.

Лимон.

Я отпускаю его, и у меня подгибаются колени. Я падаю на землю, упираясь в нее ладонями, тяжело дыша. Кровь капает в грязь, и я вытираю нос тыльной стороной ладони. Прижимаясь лбом к дереву, я отсчитываю назад от десяти, как учила нас Пейшенс, и постепенно боль стихает, оставляя после себя тупую тяжесть за правым ухом. Дрожа всем телом, я поднимаюсь с колен.

Лимон выглядит, как на картинке, свисая с ветки ярко-желтым налитым тельцем. Хэзел он непременно понравится.

Жизнь дерева все еще пульсирует во мне, и я знаю, что отдала ему и часть себя. Это дерево больше не будет бесплодным.

Я набираю дров из поленницы и возвращаюсь домой, к своей семье.

Все воспитанницы стоят на платформе, провожая нас в дорогу.

В Южных Воротах, как и в Северных, Восточных и Западных, есть собственный железнодорожный вокзал. Наша станция конечная в Болоте – поезда дальше не ходят. Станции, с которых рабочие разъезжаются по округам, находятся ближе к стене, которая отделяет Болото от Фермы. Помню, как в детстве я провожала отца на работу и страшно боялась большого черного паровоза с пронзительным свистком и трубой, из которой валили клубы белого дыма.

Мы уезжаем ранним утром, сразу после рассвета, и многие младшие девочки с заспанными глазами украдкой подавляют зевоту. Но церемония является обязательной. Я вспоминаю свою первую церемонию – мне было холодно, я устала, и девушки, которых мы провожали, были мне незнакомы. Я просто хотела поскорее вернуться в постель.

Мне непривычно стоять по эту сторону платформы. Мы еще не знаем, какие наряды нам приготовлены в гримерных Аукциона, и пока одеты одинаково – все в коричневых форменных платьях до колен с эмблемой ЮВ и номером лота на левой стороне груди.

Я теперь – лот 197. Вайолет Ластинг осталась в прошлом.

Представитель Жемчужины – крупный мужчина в очках в тонкой металлической оправе и парчовом жилете – поднимается на трибуну и произносит дежурную речь. На левой руке у него кольцо – рубин, похожий на спелую переливающуюся вишню, утопает в россыпи крошечных бриллиантов. Я не могу отвести глаз от этого кольца. Оно могло бы прокормить три семьи Болота в течение года.

Он говорит скучным, занудным голосом, и ветер подхватывает его слова и уносит их прочь. Я все равно его не слушаю; из года в год нам говорят о благородной традиции суррогатного материнства, о нашей великой миссии продолжения королевского рода, о почете и уважении к нам со стороны всех жителей города.

Не могу ничего сказать о Банке и Жемчужине, но уверена, что остальным горожанам нет никакого дела до суррогатов, если только вы не живете в Болоте и у вас не отбирают дочь. Никому из жителей низших округов – Смога, Фермы и Болота – не позволено иметь суррогатов. Иногда родители пытаются спрятать своих дочерей или дать взятку врачам, которые проводят осмотр. Анализ крови на суррогатное материнство является обязательным для каждой девушки Болота, как только она достигает половой зрелости. Никто не знает, почему только девушки из беднейшего округа имеют странную генетическую мутацию, которая наделяет их способностями к Заклинаниям, но королевская семья строго следит за тем, чтобы никто не ускользнул от повинности. Того, кто попытается избежать медицинского осмотра, ожидает суровый приговор – смертная казнь.

Я с содроганием вспоминаю первую публичную казнь, проходившую на моих глазах. Это было семь месяцев назад. Девушку, которая скрывалась три года, все-таки поймали. Ее привели на площадь перед Южными Воротами – нас держали за тонированными экранами, так что мы видели все, а нас не видел никто. Я искала в толпе свою мать, но ее там не было. Площадь находится в часе ходьбы от нашего дома. Наверное, мама хотела оградить и Охру с Хэзел от этого жуткого зрелища. Они с отцом никогда не посещали публичные экзекуции – папа называл это «чудовищным». Но я помню, что мне было любопытно, хотелось знать, на что это похоже.

Впрочем, увидев все своими глазами… я поняла, что он имел в виду.

Девушка казалась одичавшей, ее длинные черные волосы спутались вокруг лица, на котором выделялись сияющие яркой синевой глаза. Было в ее облике что-то свирепое и неукротимое. На вид она была старше меня всего на несколько лет.