Dоwnшифтер - Страница 6
Приходит человек и говорит, что ему нужно пять упаковок сухих каш. Девочка за прилавком извиняется и сообщает, что через пять минут заказ будет исполнен. Человеку предлагается кофе, и он со стаканчиком в руке, чтобы убить время, начинает прохаживаться меж прилавков. За те пять минут, что он и еще десять ему подобных со стаканами бродят по магазину, они набирают товара еще в три раза больше, чем планировали потратить на пять пачек сухих смесей.
Через пять минут человеку вручают заказ, рассчитывают за дополнительный товар и вручают в качестве бонуса баночку детского питания, стоимость которой включена в общую стоимость покупки.
Клиент потрясен обслуживанием, не догадываясь, что только что явился объектом претворения в жизнь «эффекта бабочки». Маленькое событие — бесплатная «задержка» заказа принесла компании дополнительную прибыль в 50 долларов.
«Эффект бабочки» распознать невозможно, поскольку невозможно провести все параллели из прошлого к настоящему, дабы произвести анализ. Лишь спустя некоторое время, достаточно долгое, я могу с уверенностью сказать, когда бабочка взмахнула для меня крылышками впервые.
Это неслышное шевеление, о последствиях которого я даже не догадывался, случилось месяц назад.
Во дворе, где я живу, на Кутузовском проспекте, часто появляется один человек. В любое время года он одет в темное (боюсь ошибиться с цветом), изношенное до состояния ветхости драповое пальто, едва доходящее ему до колен. На ногах его кирзовые без шнурков ботинки, из которых торчат лодыжки вечно босых и грязных ног, а на голове порюханная, лоснящаяся от несметного количества лас бейсболка. Зимой он заменяет бейсболку на треух с оторванным козырьком, со слипшимися волосками меха. Он ничего не просит. Он просто приходит и стоит у арки «колодца» моего дома. Первое время я не придавал этим появлениям никакого значения. Москва переполнена бездомными и нищими. Часто случалось так, что кто-то из жильцов дома притормаживал, совал что-то человеку в руку, и тот незамедлительно уходил. У меня же правило — никогда ничего не подавать, поскольку я верую в то, что любой человек, любого вероисповедания и наклонностей, в состоянии наладить свою жизнь так, как наладил ее я. Человек должен работать, чтобы выбраться из порочного круга своих слабостей, он обязан подчиняться сначала дисциплине своей внутренней силы, а потом корпоративной дисциплине компании, которая увидит необходимость в его талантах. А потому моя машина проезжала мимо этого человека не останавливаясь.
И меня не смущало, что часто я вижу этого мужчину, больного, несомненно, мужчину, с девочкой лет десяти-двенадцати. Мужчина никогда не стоял рядом с аркой вместе с ней. Но всякий раз они вместе куда-то направлялись. Я мог видеть их у магазина, у метро или просто идущими по улице. В последнем случае они всегда передвигались у стен домов и никогда у бордюра или по центру тротуара.
Девочка брела рядом с ним всякий раз со свойственным рано повзрослевшим детям тоскливым ожиданием справедливости в глазах. Я понимал, что она испытывает невероятную неловкость за то, что в Москве скорее больше, чем меньше, мужчин, одевающихся лучше, чем ее папа, — я именно так понимал ее взгляд. Мне не стоило усилий подметить, что испытывает она стыд именно за него, а не за свои заштопанные колготки, поношенное платьице, и неловкость ее связана именно с его растрепанной и давно не мытой головой, а не с ее, хотя и чистенькой головкой, но явно неухоженной. Я часто вижу такие пары. Вечно пьяный отец волочит за собой ребенка с целью зашибить хоть немного денег на бутылку, пользуясь русскими извечными — добротой и состраданием. Мое мнение не менялось долгое время, и причиной того, что мое отношение к этому человеку изменилось, стал один случай, рассказать о котором есть смысл.
Однажды моя соседка попросила съездить в больницу и забрать результаты анализа своего ребенка. Я дружен с ее мужем, он владеет автосалоном на Ленинградском, иногда мы вместе выпиваем, но не в этом суть. Главное, что мало-помалу мы выполняем просьбы друг друга, и лично мне это доставляет удовольствие. Я поехал на работу, пообещав завезти бумажки вечером, и по пути заскочил в поликлинику.
В поликлинике я забрал результаты и уже готов был выйти, как вдруг увидел его. Бродяга был одет как обычно, и ничего нового в нем, кроме разве что медицинской карты в руке да бейсболки, которая на этот раз была не на голове, а торчала из провисшего кармана, я не заметил. Поскольку поликлиника детская, меня заинтересовал сам факт того, что тронутый умом бродяга занимается такими сложными для него социальными процедурами, как привод больного ребенка к врачу. Уже всем давно известно, что дети бомжей никогда ничем не болеют и способны безбоязненно пить даже из лужи. Отбирая у них перспективы на счастливую жизнь, господь дает им столько здоровья, сколько забирает у успешных людей.
Он стоял посреди зала и напоминал подбитую камнем птицу — здесь, среди благополучных мам с чистенькими детьми, он хотел бы, видимо, куда-то прибиться, да не мог. Скособоченный призрак с взлохмаченной головой и торчащими из широких коротких штанин босыми ногами, он стоял посреди зала, а в углу, на скамье, сидела и смотрела куда-то мимо него его дочь.
Не знаю почему, но я решил дождаться их выхода из поликлиники. Через четверть часа они появились на крыльце, и я выбрался из-за руля автомобиля.
Вообще-то я уже полчаса как должен был быть в офисе, куда прибыли представители из головной компании. Они привезли из Германии новые веяния, и отсутствие во время их демонстрации вице-президента вызывало, наверное, немало вопросов. Но мой телефон был отключен, и поэтому найти на них ответы ни президент, ни моя секретарь не могли.
— Я часто вижу вас во дворе своего дома, — сказал я, обращаясь больше к девочке, чем к мужчине. Мне в ту пору казалось, что такому умному человеку, как я, лучше разговаривать с двенадцатилетней девочкой, чем с таким сорокалетним мужчиной. — Я всего лишь хотел помочь вам…
Я не знал, как обозначить свой поступок. С другой стороны, казалось, что дача денег таким людям возможна и без объяснений. Вынув из бумажника несколько тысячных купюр, я протянул их девчушке.
Но она брать не стала, а посмотрела на отца. Тот посмотрел на деньги, на меня, а потом словно нехотя выудил из предлагаемого мною веера одну бумажку.
— Я даю вам все, — объяснил я.
— Нам не нужно все, — вдруг сказал он, — спасибо.
Почувствовав, как у меня сам собою морщится лоб, я спросил, откуда ему знать, сколько именно ему нужно вообще, если в данный момент у него нет и копейки.
— Нам нужно ровно столько, сколько хватит, — это был ответ настоящего безумца.
— Хватит на что? Послушайте, — сказал я, — кажется, вы вполне здоровы… Но вот этот вид ваш, бедная девочка… Почему вы не работаете?
— На кого? — спросил он, и я почему-то замолчал.
Не дождавшись ответа, они развернулись и куда-то снова пошли. Шагов через пять или шесть мужчина обернулся и, посмотрев на меня взглядом вполне здорового человека, проронил:
— Ты устал, верно?
И девочка его, повернувшись ко мне, виновато улыбнулась. Ей было стыдно за плохо одетого отца.
Я не помню, что мне говорили в офисе и что отвечал на это я. Передо мной все это время стоял человек в донельзя поношенном драповом пальто, и он спрашивал меня: «На кого?»
Через три недели со мной случилась неприятность в Доме актера. А потом повесился Журов. А между кровотечением из носа и суицидом произошла еще одна история, и это как раз та история, объяснений которой я не нахожу до сих пор.
В последнее время я зачастил в Серебряный Бор, в резиденцию босса. Вообще-то босс — это Бронислав, и мы с ним на «ты», и это «ты» очень отличается от «ты» в нашей компании, где принято разговаривать друг с другом запросто, демонстрируя этим пошлым панибратством единство духа. На самом деле единство духа в нашей, как и в любой другой, компании заменяет коллективная вонь, и каждый работает только для того, чтобы отхватить побольше премиальных в конце месяца-квартала-года. Весь смысл работы от президента до самого низшего звена менеджмента — продать больше, чем хотелось бы. Продать, втюхать, впарить, свалить и вычистить склад к окончанию срока — вот цель моего существования на планете Земля. Той же проблемой озадачены еще несколько тысяч человек, славящих компанию. Не я создал эту идею, и не мне потреблять продвигаемые нами товары, я посредник между умниками и идиотами. За каждый месяц этого посредничества я беру по сто двадцать тысяч долларов. Быть может, руководить стадом зашоренных баранов, не приносящих обществу пользы ни на грош, мог бы и Журов, но он не был столь искушен в людских слабостях: оттого, верно, и погорел.