Dоwnшифтер - Страница 2

Что же касается событий, о которых говорил гость, я о них тоже слышал, и они до сих пор еще бередят умы сельчан и сыщиков и обрастают сплетнями и небылицами ввиду отсутствия достоверной информации. Поскольку городок не вписывался в очерченную государственным устройством зону действия нашей редакции, я особенно не вникал в их суть и лишь сожалел, что одна за одной наступившие в течение недели смерти случились не под моими окнами, а далеко от них. Я сказал молодому человеку, что о событиях наслышан, но мне известно о них лишь то, что связаны они с каким-то приезжим, запомнить которого толком никому из горожан так и не удалось. Говорят, человек имел в Москве много денег, но вдруг оставил в столице работу, рассеял свой круг знакомств, отказался от нажитого капитала и приехал в глубинку, чтобы остаться в ней навсегда. В городке он прожил всего неделю, после чего, испугавшись, видимо, наступивших последствий, уехал прочь. Больше об этой истории я ничего не знал, но не преминул воспользоваться случаем, чтобы выразить свое отношение к главному:

— Видимо, речь идет о сумасшедшем, потерявшем себя в Москве и не нашедшем там, где он решил себя обрести. Уставшее от восторгов жизни молодое поколение в отсутствие возможности желать что-то еще начинает придумывать себе новые развлечения. Это неминуемо приводит к трагедии, а если не к трагедии, то к окончательной дезориентации в социуме.

— Тогда нам есть резон познакомиться поближе, — сказал мой собеседник, улыбнувшись чему-то и снова застыдившись своих слов. Это был очень мнительный человек, и в этот момент мне подумалось, что он, верно, приехал как раз из Москвы, из редакции какой-то газеты, чтобы набрать материала и раскрутить его в столице. Такой маневр мне известен из знакомства с сотрудниками городского УВД. Сыщики из ГУВД приезжают в район, где случилось преступление, ведут разговор о том о сем с местными операми, маленько выпивают, уясняют суть, после чего быстро раскрывают преступление и увозят добычу в ГУВД.

Я не был против знакомства, но понял, что ухо с этим приезжим нужно держать востро.

— В свое время я был близко знаком с этим человеком — сумасшедшим, как вы его назвали. С человеком, который устал от восторгов жизни. Это о нем ходят слухи, опровергать которые ни я, ни он не хотим ввиду их нелепости. А потому обратиться к вам меня заставила не жажда торжества справедливости, а личная выгода. Он попросил меня написать правду о тех событиях и сбросить груз, нести который ему нет никакой необходимости. Лучше всего это выразить в виде литературного произведения, поскольку чего меньше всего хочется моему другу, так это интереса к этой правде правоохранительных органов.

Дело принимало новый оборот, и мой кофе остался остывать на углу стола.

— И что вы хотите? — тоном кровожадного человека спросил я.

Он нарочито медленно, как мне показалось, поставил портфель себе на колени, открыл его и вынул компакт-диск. Когда коробка с яркой этикеткой оказалась на моем столе, мужчина бросил портфель себе под ноги и придвинул диск ко мне еще ближе.

— Здесь вся правда о том, что происходило в те семь дней, что он находился в городке. Исповедь дауншифтера, если хотите. Не верьте слухам, не слушайте, что говорят сыщики. Вся правда — здесь, — и он постучал ногтем по коробке.

— А что — здесь? — Я чувствовал, что мне вручают тайну, новым хозяином которой я не хотел бы быть.

Молодой человек подумал и пожал плечами:

— Я не слишком силен в литературных определениях. Я писал так, как мне позволяло высшее образование и мои ощущения. Не исключено, что это роман, хотя вы, как профессионал, можете счесть материал достойным урны. Впрочем, мой друг не настаивает на публикации этой вещи.

— Зачем же тогда вы пришли в редакцию?

То ли подумав, то ли просто выискивая повод, чтобы закурить, он сунул руку в карман, и я придвинул к нему пепельницу.

— Рискую показаться неоригинальным, — сказал он, затянувшись, — но, думаю, им руководит только проблема очищения души. Очень многое, если не все, осталось в этой истории недосказанным, а это значит, что он является носителем тайны. А он не хочет быть носителем тайны. Тайна — это тяжесть, которая заставляет подбирать слова и быть осторожным. Но он устал быть осторожным, и пока вся правда тех событий находится у него в голове, за семью замками, он никогда не добьется того, к чему идет вот уже два месяца.

— А к чему он идет, позвольте вас спросить? — с издевкой поинтересовался я.

Но ему мои нравственные изыскания были безразличны. Он, как и в первый раз, пожал плечами, поморщил лоб и ответил:

— Ему двадцать восемь. Самое время начинать новую жизнь.

— Мы не печатаем романы, — подумав, ответил я, уже зная, что вставлю диск в компьютер сразу, как только посетитель уйдет.

— Тогда издайте его под своим именем, — произнес парень и сухо рассмеялся. — Гонорар тоже заберите себе, мне он не нужен. Поправьте его, отредактируйте и издайте, ну, в той же Москве, я не знаю… За рубежом, если это будет кому интересно. Впрочем, можете и не издавать. Сам факт того, что мой друг поделился тайной хотя бы с двумя людьми, снимет с него груз ответственности.

— А кто первый?

— Я.

Сейчас он напомнил мне рационализатора Ынгарова. Тот тоже полагает, что изменит мировой взгляд на оборудование туалетных комнат. Еще больше мне не понравилось перекладывание какой-то ответственности на мои плечи. Надо сказать, что, прохаживаясь гоголем в этой редакции вот уже двенадцать лет, я совсем позабыл о таком понятии, как «ответственность», и, признаться, вдаваться в суть его определения снова мне уже не хотелось, да и, кажется, возраст был уже не тот.

Не знаю, что он там написал, но устно мысли свои он высказывал складно и доходчиво, и я не хотел бы попасться ему на язык в момент обострения его красноречия. Я засиделся в этой глуши порядком и отмечаю тот факт, что, когда ко мне приходят образованные люди, начинаю разговаривать одними вопросами, и уважения это ко мне, конечно, не добавляет.

— Хорошо, — сказал я, закругляя разговор. Положив руку на диск, я похлопал по нему ладонью и еще раз посмотрел в глаза странного гостя: — Вы оставили здесь свои координаты?

— Зачем? — удивился он. — Я же сказал, что мне ничего не нужно. Единственное, что я сделаю, это позвоню вам…

— Месяца через три, — живо подсказал я, заметив в его глазах вопрос и решив сразу дать ему понять, что в этой редакции люди не в потолок плюют, а занимаются делом. И лишь только потом, закончив главные дела, переходят к изучению литературно-художественного творчества читателей. — Не раньше. Сейчас материал валом идет, жатва только закончилась, озимые…

Он посмотрел на меня с упреком, словно недоумевая, каким образом озимые могут помешать редактору криминального отдела редакции прочесть его материал. Впрочем, вслух он не сказал ни слова. Кивнул и поднялся.

— Но вас ведь как-то зовут?

— Мое имя не может играть никакой роли для издания этого романа. Вставьте любой псевдоним. Что же касается моего друга, то пусть он останется для вас Артуром Бережным — так он просил назвать себя в… — он хотел сказать: «в романе», но вспомнил, видимо, про озимые. — …в этом материале. И напоследок одна просьба. Я оставлю вам это, — он указал на пакет. — Не мне принадлежит — не мне хранить. Когда развернете, поймете, где ей место.

— Ей? — уточнил я на всякий случай.

— Вот именно. — И молодой человек протянул мне руку и для прощания, и в качестве благодарности за то, что у меня не хватило ума отказать в приемке багажа.

Как только я пожал ему руку и за ним закрылась дверь, я тотчас включил компьютер, и вентилятор мгновенно вышиб из машины столб пыли. Пока морально и физически одряхлевший «Пентиум» третьего поколения загружался и истерически подмигивал мне, я вспомнил о пакете.

Секунду подумав, я сорвал с конверта бечеву, разодрал бумагу и интимным взглядом, еще не понимая, что передо мной, посмотрел на предмет…